Глухая пора листопада

5 причин прочитать переиздание романа Юрия Давыдова:

1. Юрий Давыдов — мастер исторической прозы. Основу его романов составляют редкие архивные документы, благодаря которым события прошлого предстают перед читателями под новым углом.
2. В 1949‑м году писатель был арестован и приговорен к семи годам заключения по обвинению в «антисоветской агитации». Данный период жизни роднит Давыдова с его героями в «Глухой поре листопада» и придает роману еще большую документальность.
3. Стиль Юрия Давыдова безупречно отточенный и узнаваемый, «литая фраза, никакой стилизации, живейший, напряженнейший диалог, безупречные лейтмотивы, ни единого вкусового провала».
4. Давыдов одним из первых в СССР обратился к ранее табуированной теме — истории индивидуального террора. В ряде произведений, таких как «Март», «Новое небо», «Этот миндальный запах», автор досконально исследует явление «зубатовщины» и «дегаевщины», добавляя в почти детективные романы малоизвестные исторические детали.
5. Проза Юрия Давыдова глубоко психологична. Важное место в его сюжетах занимают вопросы морали, предательства и смысла истории.

Отзывы

«У него была не придуманная, а почти физиологическая потребность говорить голосами тех, кто уже ничего не может сказать в свое оправдание. На суде истории он всегда выступал в роли адвоката. Он был ремесленник в высоком смысле этого слова, но ремесленник, стоявший вне цеха».

Писатель Леонид Юзефович

«В его романах нет прошлого, нет истории как таковой, есть лишь одно непрекращающееся, раскаленное, неслучайное и крайне запутанное сегодня».

Писатель Андрей Дмитриев

«Он бесстрашно заглядывал в смрадные бездны — катастрофические провалы нравственного чувства, порожденные уверенностью в праве на убийство, какими бы соблазнами эта уверенность ни порождалась. Предательство и провокаторство, злобный цинизм вырастали на той же почве, что и бескорыстное самопожертвование, готовность положить душу свою за ближних и дальних».

Писатель и публицист Яков Гордин

«Ассоциативность, композиционная вольница, игра лейтмотивами и цитатами, рассуждения о природе текста, словно бы растущего на глазах читателя, рефлексия над жанром — все это уже было в „классических“ вещах Давыдова».

Литературный критик и литературовед Андрей Немзер

Цитаты

«„Внезапно“ обнаруживается невозможность жить без сопротивления тому, что черно. Невозможность жить, не меньше. Ничего не остается, кроме общности личной судьбы с судьбою русской революции. В этом „ничего не остается“ — ничего жертвенного. Есть дело, слитое со словом. И значит, радость и полнота, полнота и честность существования, покуда оно длится. Пусть краткого, но твоего существования. Тут ни на грош показного. Все неостановимо, как дыхание. Но и оттенок аскетизма, схима: печать поколения».

«Вслед за бомбами первого марта как‑то все нехорошо переменилось. Какие‑то сумерки, хандра, предчувствия, ожидание несчастий. О, этот март... Убит был царь, но восстания не произошло. Воскресную ростепель сменили тяжелые влажные вьюги. Погребально рычали пушки Петропавловской крепости. Под железными шинами тюремных карет взрывался талый снег».

«Это уж как угодно‑с, — опять пожал плечами Орест Павлович. — Одного не забывайте: Россия не Англия. — Не Англия, — бойко согласился младший Сизов. — Но может обернуться Ирландией».

«Они не убивают трепещущую плоть — убивают трепещущую мысль. Способность мыслить кажется им дурной болезнью. Печатный станок обладает для них лишь одним достоинством — множить ложь».

«У апостола сказано: „Помните об узниках, будто и вы были с ними в узах“. Плеве помнил лица, характеры, состав преступления. У него сложилось свое отношение к каждому: любопытство, раздражение, изредка невольная уважительность, иногда, вспышками, ненависть. Но, обрекая любого шлиссельбургской пытке, Плеве действовал холодно, служебно».

«Не двери распахиваются, не двери затворяются, не переход сменяется переходом. Нет, будто отламываются пласты изжитого. Счет годам невелик, ей тридцать первый. Да суть‑то, должно быть, в топографии местности, по которой пролегла твоя дорога».

«В бумажных закромах кормятся тьмы. Плавное коловращение бумаг — свидетельство исправности государственного механизма. В бумаге — и причина, и следствие. Отсутствие бумаг равносильно хаосу. Министерство внутренних дел объемлет своим попечением бытие, посему число здешних „исходящих“ и „входящих“ математически не определимо».