Наталия Осояну: «Сказочная логика универсальна, просто система образов меняется в зависимости от истории»

Не так давно у нас вышел роман «Белый фрегат», заключительная часть трилогии Наталии Осояну «Дети Великого шторма». Мы все знаем Наталию Осояну как блестящую переводчицу, работавшую с самыми сложными для перевода авторами, такими как Иэн Макдональд, Кэтрин Валенсе и Юн Ха Ли, но Наталия в первую очередь — писательница, и её трилогия «Дети Великого шторма», добиравшаяся до читателей долгих десять лет — это блестящий образец редкого в наши дни, но крайне увлекательного морского авантюрного фэнтези. Сегодня мы поговорим с Наталией об её романах, переводах, понравившихся книгах других авторов и конечно же планах на будущее.

Долгое плавание команды Кристобаля Фейры завершилось. Что теперь, какие планы на новые произведения? Хотите развивать этот мир или другие?

За прошедшие годы, в тот период, пока «Белый Фрегат» все еще искал дорогу домой, читатели со мной несколько раз спорили в том плане, что я не смогу уложиться в трилогию. Я уложилась — потому что у меня с самого начала был план, — но трудно спорить с тем, что мир получился очень обширным и действительно не поместился целиком в эти шестьдесят с чем-то авторских листов. К тому же, что самое интересное, он продолжает развиваться практически сам по себе... и поэтому я точно к нему вернусь. Фактически, я уже сделала попытку заглянуть в будущее, которое наступит после финала «Белого Фрегата» (речь о рассказе «Жемчужная гавань»), и у меня есть несколько идей для повестей и рассказов с разными героями, действие которых происходит до событий трилогии — в частности, отдельной истории удостоятся Марис Гансель и Немо, повелитель Талассы.

И да, определенные идеи по поводу более крупного продолжения тоже есть, но пока они отложены. Одно могу сказать наверняка: это будет совсем другая история, с другими героями.

А пока на повестке дня — причудливая magie bizarre в цирковом антураже. Это будет роман на основе повести «Карнавал теней», тот самый сюжет про цирк, только более подробный, сложный и... скажем так, нуарный. И слегка лавкрафтианский, то есть не лишенный толики космического ужаса.

В тексте вы используете авторскую типографику — вроде того, что было у Альфреда Бестера. Это особенность именно этого мира? Или вы планируете и в других рассказах её применять?

В других тоже, но только если истории потребуют чего‑нибудь необычного. Это не такая уж редкость: одни авторы в сносках ломают четвертую стену или поселяют там каких‑нибудь дополнительных героев; другие особым образом структурируют текст в типографическом смысле; третьи используют значки и символы, не имеющие отношения к стандартному алфавиту. Есть и экстремальный вариант книги‑матрешки — «S» Дорста и Абрамса, — который вызывает у меня восхищение с примесью зависти. Но по сути это просто еще один прием, который дает возможность сказать чуть больше, чем с помощью стандартных средств.

А если говорить конкретно про «Детей Великого Шторма» и при этом дать волю фантазии, то я вижу некоторые места в тексте как дополненную реальность с рыбами, выплывающими прямо из страниц, с рябью на воде, местами скрывающей написанное, с ожившими морскими монстрами из старых атласов на полях, которые щупальцами передвигают слова. Этого, конечно, не будет никогда, но я так вижу.

Если ДВШ будут экранизировать, то кого вы видите на главных ролях?

Я время от времени пыталась собрать что‑то вроде дримкаста, но затея всякий раз оборачивалась просто ежеминутным развлечением, и ни одну роль так и не удалось «закрепить» за актером. Я не представляю себе определенных лиц, когда пишу, и внешность определяю только общими характеристиками (это не очень хорошо, но по‑другому пока не получается). Впрочем, могу назвать одно конкретное имя: канадская актриса Сара Гадон (исполнительница главной роли в сериале «Она же Грейс») очень напоминает мне Эсме.

Расскажите, какой эпизод вам дался сложнее всего? А какой — проще?

С боевыми сценами в «Белом Фрегате» было труднее всего. Написались они быстро, но прежде мне пришлось здорово поломать голову над тем, как же их преподнести. До того, чтобы выпустить на авансцену фрегат с его особым мироощущением, я додумалась не сразу.

Но в целом, стоит заметить, около трети «Белого Фрегата» написано «одним дублем», то есть почти без правки и без особых трудностей — видимо, сказалось как наличие плана, так и то, что я все эти сцены придумывала и обдумывала много лет, в какой‑то степени подсознательно, и в завершение работы их пришлось просто записать и немного облагородить.

Сложно ли придумывать и вписывать в повествование сказки? С одной стороны, нужно передать метафору, а с другой, сохранить посыл?

Если сказка уместна, то нет, не сложно — она как бы произрастает из текста сама. Точнее, из мифологической «подложки», без которой не бывает полноценного фэнтези. В любом выдуманном мире должна быть космогония, должны быть боги и титаны (даже если они в тексте не упоминаются) — и герои, куда же без них. А мифы перерождаются в сказки, повинуясь тем же законам, по которым фольклор формировался в реальном мире: древние боги меняют обличье под натиском новых богов или вследствие катастроф, древние истины становятся непонятными для персонажей (главное, чтобы не для самого автора), но в центре истории — всегда инициация, обретение знаний о мире или о самом себе. Сказочная логика универсальна, просто система образов меняется в зависимости от истории.

Есть ли эпизоды, которыми пришлось пожертвовать? И почему?

Линия Бэра по сравнению с первоначальным планом была сильно урезана — я просто почувствовала, что она лишняя. Конечно, получилось немного радикально, но если бы я поступила с ней иначе, динамика «Белого Фрегата» могла бы сильно просесть, и Айлантри Корвисса пришлось бы передвинуть на задний план — а он для сюжета важнее, чем Бэр. Надеюсь, славный гроган и его поклонники меня простят.

Насколько сильно изменилась идея и атмосфера всего цикла по мере работы над трилогией? Насколько мы знаем, что при переиздании вы подвергли «Невесту ветра» дополнительной редактуре, чтобы её тональность не так сильно отличалась от «Белого фрегата».

Идея не менялась, повествование все время шло к финалу, который был задуман изначально. А вот атмосфера к финалу закономерным образом помрачнела, из‑за чего и пришлось кое-что переписать в «Невесте ветра», заодно избавившись от неудачных, ошибочных и лишних моментов, которые не влияли на основной сюжет, но могли сбивать читателя с толку.

Если бы я взялась переделывать ее сейчас, написала бы все заново. Но это и впрямь была бы совсем другая история...

Скажите, а как вы стали переводить книги?

Отчасти в порядке эксперимента, отчасти из желания вникнуть в то, что хотел сказать автор. Я не думала, что эта деятельность вытеснит основную профессию, причем достаточно быстро, но так уж сложилось.

С текстами кого из авторов тяжелее всего работать? А почему? А с кем легче? А почему?

Кто‑то придумывает сложные термины (Брендон Сандерсон), кто‑то — замысловатые метафоры (Кэтрин Валенте), кто-то использует практически непереводимую на русский терминологию, связанную с небинарным гендерным мироощущением (Юн Ха Ли), а кто-то просто все время пишет в особом ритме, особым образом, который и сами native speakers иной раз воспринимают неоднозначно (Йен Макдональд). Если удается настроиться на нужную волну, сложные проблемы решаются более-менее легко, потому что на время ты думаешь, как автор. Всякий переводчик — немножко оборотень.

Ну а в целом для меня тяжелее всего переводить стихи. Это всегда испытание. Надеюсь, когда-нибудь оно перестанет заранее вызывать у меня такой внутренний трепет, как сейчас.

Помогают ли зарубежные авторы при переводе?

Как правило, да. Иной раз удается отыскать в оригинальном издании ошибки и опечатки, ускользнувшие от англоязычного редактора, за что авторы всегда благодарны. Иногда я прошу объяснить значение какого‑нибудь термина, а получаю объяснение принципа, который лежит в его основе, с разрешением «придумать что‑нибудь аналогичное, чтобы хорошо звучало по‑русски». Пока что отношения с авторами всегда складывались благоприятным образом — надеюсь, эта тенденция сохранится и дальше.

У вас есть авторы-любимчики, новые книги которых вы с радостью перевели бы при первой же возможности? А есть те, кто наоборот, попал в чёрный список?

Да, но это секрет.

При создании трилогии вы придерживались более-менее единого узнаваемого стиля. Есть желание попробовать что-то совсем другое? Может, повествование от первого лица, иная форма или что-то ещё?

Безусловно, есть. Если окинуть взглядом идеи и сюжеты, записанные в моем блокноте с планами, то можно заметить, что все они разные, в первую очередь, по жанру. Есть альтернативно-магическая история в духе Гая Гэвриэла Кея, отталкивающаяся от биографий малоизвестных (но очень любопытных) исторических личностей; есть не совсем фантастика, связанная с вполне реальным событием начала прошлого века, есть даже космическая опера...

А что касается фэнтези, то, как я уже упоминала, один из основных сюжетов, которые я сейчас прорабатываю, затрагивает темы, которые обычно всплывают в стимпанке и «продолжениях» Лавкрафта, хотя ни к тому, ни к другому в строгом смысле слова не относится. Эксперименты с композицией и типографикой в нем тоже будут, а насколько они окажутся удачными — судить читателям.

После перевода более чем тридцати романов вы почерпнули для себя какие-то приёмы тех или иных писателей?

Скорее, увидела на практике, как они отрабатывают известные приемы в духе «не рассказывать, а показывать» и так далее. Но да, тщательная работа над переводом позволяет вникнуть в текст глубже, чем это происходит при обычном чтении со скоростью «книга за два-три вечера». Поневоле начинаешь замечать, какие именно крючки писатель разбрасывает по всему тексту, незаметно готовя читателя к каким‑то событиям; как выстраивает сюжет в целом и отдельные сцены; и даже как ошибается. В случае с некоторыми книгами у меня возникало ощущение, что автор работал без четкого плана и в финале был вынужден спасать положение любыми подручными средствами. Этого, конечно, хотелось бы избежать — и если я для себя сделала какой‑то общий вывод, связанный с переводами, то он простой: всегда должен быть план. И, как следствие, надо знать, к чему стремишься, что хочешь сообщить читателю.

На ваш взгляд, что отличает современных фантастов от классиков? Новые темы? Иной подход?

Если говорить о научной фантастике, то прогресс не стоит на месте, и сейчас автору, который работает в этой области, надо уделить куда больше внимания матчасти, чем это было возможно в период, когда творили классики. Я говорю об идеальном варианте, конечно — ведь всегда есть возможность махнуть рукой на научность и написать нечто на стыке жанров, с большим уклоном в космическое фэнтези (только надо быть Сэмюэлем Дилэни, чтобы получилась «Нова», а не легкое приключение, о котором через несколько лет после выхода будут помнить только библиографические базы данных). Если говорить о фэнтези как таковом, то сейчас все более популярными становятся разные формы дарка и гримдарка. Это не значит, что на предыдущих этапах развития жанра никто не писал мрачных сказок, но все-таки, как мне кажется, настолько безнадежных и кровавых произведений не было.

Еще складывается ощущение, что многие сейчас пишут с прицелом на экранизацию, и это зачастую влияет на литературную составляющую. Произведение ведь состоит не только из фабулы. В итоге я радуюсь, встречая сцену, построенную не на динамике по лекалам Голливуда, а на образах или даже просто красивой символике, хотя знаю, что определенная категория читателей сочтет подобное водой, ерундой или чем‑то в этом духе. Но такие сцены — и такие авторы — все равно есть, что меня радует, и будут, в чем я не сомневаюсь.

Какие книги из последнего зацепили больше всего? Почему?

Из последних прочитанных книг больше всего зацепил «Гномон» Ника Харкуэя, и мои эмоции от этого романа в чем-то сродни тем, которые испытываешь, глядя на шедевр живописи или скульптуры, о котором профессионал мог бы рассказать в соответствующих терминах, упомянув идеальные пропорции, новаторскую для своего времени технику, глубокий символизм и так далее — но при этом и на обычного зрителя он действует безотказно, вызывая сильные чувства. В случае «Гномона» — восхищение и желание разобраться в том, как это сделано и почему работает; желание найти все спрятанные автором отсылки к мифологии, философии и так далее.

Это не первый подобный случай: когда я переводила «Лунную трилогию» Йена Макдональда, много читала про синкретические религии, хотя, на самом деле, не так уж много оттуда попало в текст. Просто сам феномен интересен. Я люблю, когда книга не только развлекает, но и чему‑то учит или заставляет что-то изучить. Возможно, это такой своеобразный импринтинг от советских изданий приключенческой литературы с обширными комментариями, которые бывали интереснее событий в самой книге...

Как вы выискиваете иностранные новинки? На что ориентируетесь?

На отзывы знакомых рецензентов, с которыми сходятся вкусы. Очень часто — на интуицию. В последнее время стала доверять системе автоматических рекомендаций Амазона, чьи алгоритмы меня редко подводят (скорее всего, потому что я там постоянный клиент уже много лет).

Какой книге (или циклу) определённо нужна экранизация?

Я не буду оригинальной и назову первым делом одну из своих любимых с детства книг — «Князь [или бог] света» Роджера Желязны. Еще любопытно было бы поглядеть на сериальную экранизацию «Страны, достойной своих героев» Ричарда Моргана, да и от «Новой Луны» Макдональда я бы не отказалась.

Мы бы тоже. К счастью, права на экранизацию «Луны» уже куплены, дело за малым — взять и экранизировать её всё-таки. Спасибо большое за уделенное нам время, успехов вам как с новыми романами, так и с переводами! Будем с нетерпением ждать и того, и другого!

С Наталией беседовал Александр Стрепетилов