30 глав АСТ: интервью с Ольгой Узоровой

«30 глав» АСТ продолжаются. Это серия встреч с писателями и знаковыми авторами издательства, приуроченная к 30-летнему юбилею АСТ. Сегодня у нас в гостях — рекордсмен Книги рекордов России, автор учебных пособий Ольга Узорова.

— Ольга, здравствуйте! 

— Здравствуйте! 

— Начнем с Книги рекордов России. В январе этого года вас внесли в нее за общий тираж учебников и учебных пособий для дошкольного и школьного образования. Впечатляет, конечно, цифра: за двадцать лет — 54,5 миллиона экземпляров. Каково это, быть в Книге рекордов России? Как ощущения? 

— Очень необычные ощущения, приятные. Я благодарна АСТ, я благодарна Олегу Евгеньевичу Новикову за содействие. Он смог все это организовать, потому что одно дело — написать, другое дело — это сделать заявку на рекорд. Очень много было бумаг, много людей участвовало, сотрудников АСТ. Так что большое спасибо! Как-то очень неожиданно, приятно. 

— Что вообще дает этот рекорд? Эта запись в Книге рекордов России что-то вам дала? 

— Вы знаете, я, честно говоря, с небольшой меркантильностью стала узнавать: может быть, мне можно теперь бесплатно ездить на троллейбусе или автобусе. Нет, ничего не дает. Но все равно приятно. 

— А в печатном виде эта книга у вас есть? Там, где ваши фамилия, имя, отчество и так далее? Или она в электронном виде? 

— Да, есть сертификат красивый. Забыла его, надо было показать. Вот и все. Сертификат и понимание того, что это есть. 

Видеоверсия интервью. Наш гость Ольга Узорова.

— А как вообще проходила эта церемония? Вам позвонили и сказали, что вы новый рекордсмен? И что было потом? 

— Да, мне позвонили и сказали, что я новый рекордсмен. Я очень обрадовалась. Дальше было награждение меня на Красной площади, но из-за коронавируса я не смогла приехать. Очень необычный год, мягко говоря. Я понимала, что меня награждают на Красной площади во время книжного фестиваля. Там же я читала лекцию онлайн. И меня наградили. То есть я видела, как меня награждали. Ну а потом сертификат приехал по почте. С другой стороны, очень было приятно, что сертификат был вручен на Красной площади, почетно. 

— У Вас более 6 000 учебных пособий. Только малая часть представлена у нас здесь, в студии, на столе. Как вообще можно столько написать? 

— Знаете, это началось вообще очень рано. Когда я, молодой специалист, только пришла в школу и взяла класс, я очень переживала. Я очень переживала о том, чтобы мои дети получили знания не хуже, чем ученики опытных учителей. Через пару месяцев прошла первая контрольная, и я с ужасом увидела, что мой класс написал похуже. Это не было какой-то провальной контрольной, но я увидела, что мои пишут хуже. Я примчалась к своему наставнику. В то время было наставничество, и это плюс той старой школы. Это такая красная кнопка: «Внимание, опасность! Молодой специалист». Мало ли что он сделает... Поэтому у меня был наставник — завуч, которая проверяла за мной тетради и учила меня проверять тетради учеников грамотно и с некоторыми нюансами. Так вот я примчалась к своему наставнику и сказала: «Караул, мои написали похуже, чем ваши!» Как сейчас помню, там было слово «крыльцо». Я говорю: «Слово „крыльцо“ элементарное, но у меня полкласса сделали ошибки». А она мне отвечает: «Оля, потому что мягкий знак — это показатель мягкости, и вот так надо на уроке отрабатывать». Я спрашиваю: «Как найти все эти опасные слова?» Она отвечает: «Изучай, смотри старые тетради учеников». Я начала анализировать, причем начала анализировать так, что меня не вытащить было из школы. Меня два раза запирали в школе. Все нормальные учителя уходили домой, а я сидела там, смотрела старые тетради учеников других классов, выписывала ошибки и анализировала. А потом билась в окно школы, чтобы меня выпустили. Мне очень нравилось систематизировать, и буквально за полгода-год я накопила две огромные, толстые папки разработок. Я делилась материалом с моими коллегами. Им большое спасибо: никто меня не пнул как молодого специалиста, не сказал «Ой, фигня какая!», а говорили «Какая молодец!» Сейчас я понимаю, что, в принципе, я была молодец. Они не то, чтобы меня хвалили просто так. В школе была очень доброжелательная атмосфера. Потом мы встретились с Нефедовой и решили писать вместе. Она очень добросовестная, и у нее много сил: она тоже, как я, может сидеть четырнадцать часов и писать. Нас было сложно отогнать от компьютера. Мы брали какое-нибудь яблоко или бутерброд к компьютеру, чтобы даже обедать не уходить. Сейчас я понимаю, что очень важно идти в ногу со временем, прислушиваясь к современным требованиям, но не упускать из вида и классическую методику. У нас очень сильная классическая методика в начальной школе.

— У вас есть учебные пособия и по математике, и по русскому языку, и по литературе, и по окружающему миру. Какое было первое учебное пособие? С чего вы начали? С какого предмета? 

— Первое учебное пособие, которое вышло, — это «350 правил и упражнений по русскому языку». Оно до сих пор издается, причем начало этого пособия я писала на пляже в Геленджике. Все нормальные люди идут на пляж, берут все, что нужно для пляжа. Я у бабушки подруги просила словари. Будущие писатели, если вам захочется писать на пляже, то ручка не пишет — забивается пыль, очень хорошо писать карандашом. 

— А помните день, когда впервые пришли в издательство? Ваши ощущения, чувства в тот момент? 

— Знаете, у нас был такой тернистый путь в издательство. Когда я писала вот эти многие листочки-памятки для детей, мой муж их распечатывал. Четыре утра, жужжит этот принтер, и он мне сказал так: «Короче, я устал все это тебе распечатывать — пиши книжку». А мне 22 года, мне последнее, что хотелось делать, — это книжку писать. Я на печатной машинке в то время умела набивать, но не на компьютере. А он меня посадил за компьютер и говорит: «Пиши книгу!» Я начала. Потом подключилась Нефедова, и мы написали книжку. Мы одновременно написали «350 правил и упражнений по русскому языку» и «Справочное пособие по русскому языку». Это очень знаменитые серии и по сей день. И мы пошли по издательствам. Смотрите, мне 22-23 года, Нефедова на 5 лет постарше. Мы приходили, говорили, что книжку написали, а нам отвечали: «Девочки, будет вам лет 80, заходите». Мы уходили. Мы потом уже поняли: большое спасибо тем издательствам, которые не написали в рецензии что-то типа «автора хорошо бы расстрелять, что он такое принес». Три года нас вообще никуда не брали, а мы ходили, ходили. Лена говорила, что все, нас больше нигде не напечатают. А я говорю: «Фигушки, напечатают. Что же мы столько сидели?!» И как-то она взяла с моей полки книжки, и там было издательство «Аквариум», а я говорю: «Ну давай позвоним?» А потом: «„Аквариум“? Странное название, учебное». Она говорит: «Оно не учебное». Я спрашиваю: «А о чем они пишут?» Она говорит: «О хомяках». Ну ладно, что делать? Все равно никто не берет. Мы звоним в «Аквариум», говорим, что у нас книжка по русскому языку, и они такие: «Хорошо, в какой обложке вас напечатать?» Я говорю: «В твердой. Ну а в принципе, по барабану». Они: «Ну по барабану — приезжайте». Я говорю: «Ленка, мы едем». Она говорит: «Оль, куда мы поедем? К этим хомякам? Зачем?» В общем, мы начали с «Аквариума», потом «Аквариум» нас передал АСТ. 

Первый раз мы увидели основателя АСТ Хелемского, когда приходили к нему с «Ежедневником». Мы параллельно еще написали «Ежедневник учителя». Он сказал: «Девочки, какие вы старательные, какие вы милые. Вот у вас будут хорошие тиражи, заходите». Нас не поругали, это уже было хорошо. Я познакомилась с главным редактором издательства — тогда был Павел Антонинович Стеллиферовский, он и сейчас работает. А редактором моих книг была Ольга Калиновна — такая пожилая женщина, очень красивая, очень умная, очень хороший редактор старой школы. Она была очень пунктуальная. Как-то она мне говорит: «Олечка, я посмотрела ваши книжки, заходите». Я захожу и смотрю. Представляете, моя книжка, она не очень толстая, страниц 120, — и она вся в каких-то закладочках! Она говорит: «Олечка, вот смотрите, вот тут вот запятая — я подумала о том, что, может быть, поставить тут тире, потому что...» Я говорю: «Хорошо». Она говорит: «Угу. А вот тут стоит двоеточие, а я думаю, может, поставить запятую, а эти два слова поменять местами?» Я говорю: «Хорошо». Где-то раз тридцать я сказала «хорошо», а потом уже: «Оленька Калиновна, не парьтесь, делайте что хотите». Она говорит: «Я поняла — не парюсь». Все, я ухожу. Следующий день, мне звонит Стеллиферовский и говорит: «Оля, приезжайте». Что случилось? Приезжаю — он говорит: «Оля, как вы разговариваете с редактором? Я слышал, как вы разговаривали с Ольгой Калиновной». Я лихорадочно перекручиваю, что я там говорила. Он продолжает: «Ольга Калиновна, она, может быть, Ленина видела, а вы ей — „не парьтесь“». Я потом у нее уточнила, обиделась она или нет, она говорила, что нет и все хорошо. Какие-то такие яркие события, они, конечно, запоминаются.

— А, кстати, обо всех этих запятых, точках, тире. Когда столько учебных пособий, были ли в них ошибки, какие-то опечатки? 

— Конечно. На самом деле, опечатки были еще в те времена, когда на одну книжку отводился примерно год, потому что ее вычитывали досконально. При наших темпах редакторы и корректоры, конечно, стараются, и всем очень обидно, когда встречаются опечатки. Это прям боль автора. Знаете, среди авторов бытует примета: «Первое, что ты увидишь, когда откроешь новую книжку, — опечатка». Такое случается, и мы с этим боремся как можем, но у нас такие темпы, темпы. Все стараются, но не всегда получается без опечаток. 

— Долго вы в итоге преподавали? Когда доходы от издательской деятельности, от вашей работы над учебными пособиями, позволили вам оставить школу в прошлом? 

— Тут дело даже не в доходах. Доход от первого тиража в «Аквариуме» — это была 1/6 часть нашей учительской зарплаты. Это были копейки. Дело в том, что я ушла из школы, потому что у АСТ было очень много планов на новые книги. Я уже не успевала. Вот смотрите, у меня очень здорово получилось с детьми: я увидела многих детей. Если брать мои выпуски, то первый мой выпуск — это были абсолютно обычные дети. Я, кстати, помню еще эпизод, когда у меня на первой линейке мама одной девочки, увидев, что класс взяла молодой специалист, она взяла ребенка за руку и через всю площадь повела к более опытному учителю. Я стояла и думала: «Господи, зачем я вообще в школу пришла?» В общем, это были мои первые обычные, хорошие детки. А так как я с ушами погрузилась в процесс и это заметили и учителя в школе, и директор, то после ко мне начало записываться очень много новых детей. И во втором выпуске у меня были практически все дети-олимпиадники. Они слету решали все олимпиадные задачи. То есть я не успевала дочитать, а уже лес рук, они отвечали. Многие из них учились с четырех лет и ходили в Школу Кирилла и Мефодия. В то время была такая. То есть у меня было очень много таких маленьких ученых. А третий выпуск... Я не хотела его брать, потому что я вроде бы ушла из школы. Но мне сказали, что надо взять. Там был сын моей коллеги, и в общем, как-то...

— Получается, если на каждый выпуск по три года, то вы лет 10 преподавали, да? 

— Да. Именно в школе по классам — 10 лет. Но я еще вела уроки философии, преподавала в 5-х классах. Мой общий стаж — 15 лет, а именно по классам — 9 лет. 

А в том классе у меня оказались практически все мальчики. И тогда создалась серия «3000 примеров» — по математике, по русскому и так далее, потому что мальчики — очень веселые создания, им было все равно, сколько ошибок, сколько помарок. У меня на класс было 4-5 девочек, остальные мальчишки. Я что только не делала: все игровые методы, все неигровые методы, и родились вот эти столбики примеров наши знаменитые. Я помню, когда я первый раз пришла к Саше Иванову — заместителю Хелемского в то время — и сказала: «Саш, вот такую книжку надо сделать». Он говорит: «Ты с ума сошла? Тут одни примеры. Зачем это нужно?» Я говорю: «Поверь». Потому что именно эти книжки мои мальчики стали решать с интересом, а родители стали соревноваться на время. Я поняла, что эта задумка с 3000 примеров, она была реально гениальной. Дети учились хорошо считать, они автоматизировали навык, и у них очень хорошо работали оба полушария. Допустим, шесть столбиков по сорок примеров и еще четыре задачки. Дело в том, что если ребенок хорошо знает, то он решает один столбик — тридцать примеров или сорок — за две-три минуты. Я так считала: минут пятнадцать на примеры и минут десять на задачи. Поэтому, когда, допустим, они встречали во дворах друзей и те говорили: «Ой, мне задали ужасную домашнюю работу — десять примеров и одна задача!», мои отвечали: «Ха, нам двести сорок примеров задали и две задачи!» То есть эта серия помогла моим мальчикам учиться и учиться. Получился очень сильный класс, и мальчишки-отличники многие окончили школу с золотыми медалями. 

— У вас, кстати, есть и 3000 примеров, и 10 000 примеров. Кто-нибудь полностью такой учебник решил, 10 000 примеров? Хотя бы один человек? 

— Смотрите, людям часто кажется, что 3000 примеров и 10 000 — это когда ко вторым просто добавили 7000 примеров. Или, например, у нас была книжка «2500 задач», потом вышла книжка «2518 задач», и все подумали: «Хм, какие-то странные авторы, добавили 18 задач». Но они вообще разные. Например, в книжке «2500 задач» задания разбиты по темам, а в «2518 задачах», там на каждый микротип по 3 задания дано, то есть вообще о другом книжка. Если мы берем «3000 примеров» и «30 000 примеров», они разные не потому, что мы добавили 27 000 примеров, нет. В «3000 примеров» отрабатывается одна из тем: счет в пределах, умножение и так далее. А «30 000 примеров» — это примеры-перемешки. Потому что, если ребенок просто решает примеры (отдельно на сложение, умножение, деление), он потом не может решать длинные примеры, не может вспомнить нужные алгоритмы для каждого типа примера. В «30 000 примеров» дается все вперемешку: то умножение, то деление, то вычитание. 

— Но, когда говорят о 1000 примеров (и все это на время!), я вспоминаю обычно ЕГЭ. Как вы к ЕГЭ относитесь? ЕГЭ — зло или добро? 

— Во-первых, почему мне не очень нравится вообще подход к ОГЭ, к ЕГЭ. Дело в том, что там есть задания, которых нет в учебнике. Это новые темы, которые дети не проходили. Наличие таких задач подается под соусом, что об этом детям говорили когда-то. Мне не очень нравится и то, что сейчас сделали с сочинениями. Потому что дети на ЕГЭ пишут а-ля сочинение, что-то типа эссе. В общем, мы уходим от хорошего живого языка к каким-то штампам. Я, видимо, не везде иду в ногу со временем. Мне кажется, это надо сильно поменять.

— А вообще, как ученики поменялись за 20 лет? Мы говорили, что у вас вышло 54 миллиона экземпляров книг, 6000 разных наименований. Как ученики за это время поменялись? В том плане, что формально у первоклашек нет домашних заданий, им не могут задавать. 

— Правильно. Да, сейчас такое положение, что первоклашкам не имеют право задавать, но могут рекомендовать. Смотрите, если первоклассник что-то послушал на уроке и ушел, то даже у самой старательной девочки или самого старательного мальчика выветрилось 70%. А если ребенок не очень внимательно слушал на уроке, у него ушло 90 или 99% информации. И он приходит, и каждый раз как белый лист. У меня в свое время был разговор с воспитателями детских садов. Я обошла более пятидесяти садов: спрашивала у воспитателей, что им для полного счастья не хватает. Я узнала, что математика у них проходит всего 1-2 раза в неделю: для 4 лет — один раз в неделю, для 5-6 лет — два раза в неделю. Это, считай, ничего. Я спрашиваю у воспитателей: «Дети хоть что-то помнят?» Они говорят: «Практически ничего не помнят. То есть мы даем какие-то знания, но это, считай, ничего». Но это садик, это идет развитие, они потихонечку учат учиться, а в школе уже пойдет серьезный контроль. 

— В итоге первоклашкам нужно давать официально домашнее задание, как вы считаете? Или в первый год ограничиться? 

— Будь я министром образования, то сказала бы «да». Но я не министр образования. 

— Теперь идем по заданиям. У родителей есть ощущение, что с каждым годом задания становятся все сложнее. Вот у вас есть такое ощущение? Действительно ли задания становятся сложнее? В ваших книгах задания меняются? Они становятся сложнее с каждым годом для одного и того же класса или нет? 

— Смотрите, как было раньше. Например, берем учебник математики. У нас были базовые задачи, примеры. Что такое базовые задачи и примеры? Это когда в учебном плане под этот тип задачи или примера выделены какие-то часы: один час, два часа, три часа и плюс на повторение. Были еще задачи со звездочкой. Звездочкой сразу обозначали: «Внимание! Это, например, на логику, на мышление, другое оформление и так далее». Не каждый ребенок мог решить задачу со звездочкой, его за это не убивали и оценку ему не снижали. Да, бывало на контрольной давали пять задач обычных, по базе, и одно задание со звездочкой. Тогда ставилось две оценки. Еще был период, когда сохранились вот эти звездочки не базовых в задачах, но они были творчески раскиданы, и на них не выделяли часов для объяснения. А эти задачи со звездочками изучались в математических кружках, куда дети ходили по желанию. Дальше — следующий ход, в котором мы сейчас живем. Он вообще отличный и хитрый: убрали все задачи со звездочкой, перемешали их с базовыми. Причем опытный учитель понимает: «Ага, это мы вроде бы проходим, и в методичке у меня хотя бы написано, как учеников этому учить». А на задачи со звездочкой времени у них нет, и в 99% случаев учителя говорят: «Ну, порешайте дома». То есть учителя не объясняют эти логические задачи на уроках и, соответственно, скидывают на родителей. Дальше. Так как сейчас по математике, русскому, чтению с учителей требуют давать ученикам материал, скажу интеллигентно, не очень нужный, то на отработку необходимой базы для грамотного письма, для грамотного решения задач, счета, хорошего чтения нет времени. Даже если мы берем литературу, то мы получаем детей, которые читают по слогам, в том числе и в 4 классе. Но они уже как-то там разбираются с темой текста, его главной мыслью и так далее. Вначале надо научить читать: читать не по слогам, уйти от сложного для ребенка слогового чтения, чтобы он читал уже бегло, естественно, понимая смысл.

— Я так и не понял, зачем перемешали эти задания со звездочкой с обычными? 

— Просто убрали звездочки. Как говорят учителям: «Смотрите, вы же учите детей, и вы их должны учить так, чтобы они настолько развили свой мозг, чтобы могли решить любую задачу». Понимаете, те, кто вот так советует, они не стояли на классах в начальной школе. Мы в начальной школе учим учиться. Мы в начальной школе даем ключики. У меня, кстати, вышла серия «Олимпиадные задачи», такие большие книжки формата А4. Там я даю задачи пошагово: они начинаются с самых простых и потихонечку, потихонечку усложняются. И обязательно даю повторение того, что ребенок уже делал. Так как эти задачи со звездочкой никто по классам не разбивал, то в одной программе, например, эта задача встречается в 1 классе, потом — в 3 классе. То есть это такое плавающее нечто. А родители сейчас мучаются, потому что у учителей меньше времени на отработку и родителям приходится дома этим заниматься. И еще, понимаете, как у меня-то все получилось? Написано много книг, а я все жду момент, когда я смогу работать очень вальяжно и почивать на лаврах. И тут бац — что-нибудь меняется. Например, у меня были написаны книжки для учителей, те же «3000 примеров». Опытный учитель брал и понимал, как с этой книжкой работать. Не надо было учителя обучать, как с этой книжкой работать, я не парилась на эту тему. А тут начинаешь все больше и больше получать вопросов от родителей. И я поняла: раньше, во-первых, учителя знали, что делать с книжкой, во-вторых, опытные учителя знали, как посоветовать родителям брать материалы из учебных книг. А сейчас мне пришлось сделать книжки «3000 примеров с методическими рекомендациями». Я очень не люблю писать методички: это очень нудное мероприятие. Я понимаю, что оно полезное, я понимаю, что я хорошо объясню — я, вообще, умею объяснять, я могу встать на любой класс и провести шикарный урок, я могу все родителям рассказать — но все это записывать... Мне проще написать еще четыре книжки, чем методички к этим книжкам. Но приходится. Сейчас я пишу книжки и для родителей, и для молодых неопытных учителей. Например, серия «Быстро повторим, быстро проверим». В конце — тоже ответы. Даже к 1 классу, потому что с фонетикой родители путаются. Хотя с фонетикой вообще такая история сложная. Например, когда у меня были первоклашки, я говорила родителям: «Либо вообще не трогайте, не приближайтесь, потому что вы испортите, либо я могу вам рассказать, но вам будет скучно». И у меня целое родительское собрание уходило на объяснение фонетики родителям, чтобы они хоть как-то могли контролировать детей.

— Еще по поводу сложных заданий. Я вспомнил, что в окружающем мире есть различные растения, деревья, которые даже взрослые не всегда знают. Зачем детям их знать? 

— Это моя боль. Сейчас объясню. Помните, когда мы с вами учились, был урок природоведение? На мой взгляд, там было все очень логично: там было пошагово, понятные темы, которые логически шли друг за другом, не было чего-то сверхъестественного и ненужного. И появился окружающий мир. Тут немножко, тут немножко, тут немножко... Знаете, какой-то хаос! Дело в том, что очень часто дети режутся на ВПР (Всероссийская проверочная работа) по окружающему миру. И я как-то задумалась: «Почему, ну что такое-то?» А авторы-составители этих ВПР говорят: «Да-да, потому что именно на окружающем мире проверяется логика, мышление». Я говорю: «Не может у всех детей ехать прям так логика и мышление». Я человек-цифра, я все считаю. Допустим, я посчитала, сколько времени уходит у ребенка на прочитывание, как ребенок выполняет задание по русскому, математике, окружающему миру и так далее. Русский язык шикарно получился, потому что по ВПР один день делается одно, другой — другое. Всё все успевают. Математику бодрее, а окружающий мир... Если ребенок читает со скоростью 90 слов в минуту — знаете, автоматом так читает и сразу пишет ответ, он все равно на 5 минут опоздает. То есть у кого скорость чтения хорошая, почти скорочтение, да, у них есть шанс эти 5 минуточек сэкономить. 

— А зачем все так сделали? Окружающий мир превратили в такой предмет, который трудно усваивается, трудно понимается детьми... 

— Я считаю, что все-таки надо ставить на места людей, которые проходили начальную школу.

— На своем опыте, имеется в виду? 

— Да, тех, кто стоял на классах. У нас сейчас много учебной литературы в магазинах. Я, например, беру книжку и сразу вижу, кто писал эту книжку: учитель-практик, который стоял на классах, или человек, который подумал: «Фигня какая, дважды два — четыре. Сейчас я тут заданий насобираю. Какая ерунда у Узоровой и Нефедовой — я дам все намного лучше!» Очень сильно заметно. И на все нововведения, которые вводятся, все-таки нужно собирать мнения учителей начальных классов. Если учителя скажут: «Вау, круто! Конечно, делаем!» — то да. 

Еще, знаете, можно смотреть на репетиторов. Ни один репетитор не начинает вести уроки по этим ГОСам, как требуется в школе. Репетитору что надо? Ему надо дать знания — ему деньги платят. Если бы репетиторы сказали: «Ну надо же, как все здорово там придумано, — мы обязательно себе это возьмем». Нет, не берут. В общем, смотрим на учителей-практиков, смотрим на репетиторов. Из плюсов по ГОСам только то, что есть техническое обеспечение и обучают учителей тому, что дети на уроке должны говорить. Учитель не должен все время говорить на уроке, это не лекция со студентами, это урок. Он должен обязательно быть постоянно в диалоге с детьми. А если учитель говорит, говорит, говорит, то после того, как он поговорил пять минут без обратной связи, дети заняты кто чем. 

— В итоге, что лучше и почему? Советское школьное образование или российское? Вы говорили о «раньше»... Это 90-е годы или советская школа? Когда было лучше школьное образование? И какое вам близко? Можем брать не все классы, а первые пять. 

— Например, если мы берем русский, математику (особенно математику!), то сильнее математики, чем была в 40-х, 50-х годах, нет. Мы не имеем права задавать на дом то, чему ребенка не обучили в классе. Это я говорю на всех лекциях учителям. Даже если очень хочется, даже если эта задача со звездочкой по математике или русскому. Нельзя думать: «Пусть дома с родителями порешают». Кому это надо? Мама, папа приходят с работы, и вот им надо лихорадочно решать какую-то задачу, тем более ребенок в это время спит уже? У нас сейчас нет стольких часов, нам их сильно сократили. Если раньше в школе было пять уроков по русскому и один на развитие речи, то сейчас в некоторых школах три русского и три чтения. Ну вот как можно уложиться? Никак. Я могу привести в пример среднюю школу. Если брать учебники по русскому в средней школе, там 200 часов заложено на год. Из них 65 посвящено грамотности, орфографии и так далее. Ладно бы, если эти 65 шли подряд... А-то проходят что-то полезное, потом неполезное, неполезное... Так полезное вообще забывается! Поэтому сейчас практически все на репетиторах. Кстати, обязательно обращайте внимание на базу начальной школы, потому что сэкономите кучу денег, времени и нервов. Если будет сильная начальная школа, сильная база, то в средней школе будет намного проще. Вашего ребенка научат учиться, ему заложат основы. По русскому, например, та же фонетика. Фонетика в 1 классе та же, что фонетика на ОГЭ, ЕГЭ. Она абсолютно одинаковая, нет разницы.

— Прежде чем мы попрощаемся, вернемся к началу встречи. 30 лет Издательству АСТ, именинника принято поздравлять. Что вы пожелаете юбиляру? 

— Я пожелаю и дальше расти. Я пожелаю новых творческих проектов, идей, потому что это очень важно для автора, когда он сотрудничает с издательством настолько плодотворно. Например, я и сейчас сотрудничаю со Стеллиферовским и Светланой Худяковой. Она, допустим, говорит: «Оль, сейчас нужно бы об этом написать, потому что сейчас этого очень не хватает, это очень злободневная тема». А дальше я думаю, как эту тему претворить. И какие-то грамотные посылы автора, они очень важны. Так что — процветания! Хотелось бы, чтобы через 10 лет мы встретились и АСТ было еще больше, еще богаче, еще красивее! 

— Спасибо Вам большое. Очень приятно было с вами пообщаться. Сегодня с нами была автор учебных пособий Ольга Узорова. Спасибо вам большое, Ольга! 

— Спасибо. Всего хорошего!