Зимняя дорога

Пресса о книге

«Появляясь собственной персоной на первых страницах, Юзефович немедленно уходит в тень и будто бы совсем исчезает из повествования. Здесь нет ни одной вымышленной реплики — вся история похода складывается из мемуаров, дневников, писем и следственных протоколов».

Егор Михайлов, Афиша Daily

«Два главных героя романа, Пепеляев и Строд, — скитальцы, их жизненный путь — обреченные на вечность поиски того самого ключа, который не подойдет к заветной двери».

Полина Бояркина, «Прочтение»

«Сквозь все ответвления повествования проступает главная история — об идеализме, который выше содержания собственно идей, о том, что жизнь без него отвратительна, о том, что выживание с ним практически невозможно».

Анна Наринская, «Коммерсант»

Цитаты

«Объясняя, почему он отправился в Якутию, Пепеляев писал в своей исповеди, единственными читателями которой стали сотрудники ГПУ и следователи военного трибунала: „Не жажда власти и богатства влекла меня. Я знал, какие трудности, гибель, может быть, нас ждут, но мы идем к народу, и не мы начинаем войну, она уже идет со страшной жестокостью. Неужели отказать в помощи лишь потому, что нас мало? Сказать: мы вели борьбу, вы нас не поддержали, так пусть вас бьют, мы будем смотреть, сидя за границей? Так я поступить не мог“».

«Все сохранившиеся в деле письма Пепеляева к жене написаны им в Якутии. Ни одно из них до нее не дошло. Судя по тому, что он перед ней постоянно оправдывался, ссылаясь то на пославшую его в этот поход высшую волю, то на долг перед народом, Нина Ивановна без восторга отнеслась к перспективе остаться на неопределенный срок одной с двумя маленькими детьми на руках и едва ли приняла это со смирением. Пепеляев уверял ее, что разлука продлится не больше года, но на год жизни смог оставить семье лишь скромную сумму в тысячу рублей. Это, надо думать, не прибавляло Нине Ивановне оптимизма. К тому же она видала кое-кого из тех, кто подбил ее мужа плыть в Якутию, и не могла не думать, что добром это не кончится».

«Якуты говорят о себе, что они люди с „длинной памятью“. Действительно, в разговорах с жителями Якутска и Амги я убедился, что Гражданская война для них — не далекая история, а вчерашний день. К началу ХХ века якуты в массе своей оставались бесписьменным народом, но с богатейшей, как у всех таких народов, устной традицией — ее продолжением стали истории, связанные с восстанием 1921-1922 годов и походом Пепеляева. В семейных преданиях об этом времени на первый план выходит трагедия простых якутов, втянутых в водоворот борьбы между красными и белыми, при этом свойственные им ум и проницательность уступают место их гибельному в этих обстоятельствах простодушию».

«Как в Пепеляеве, ни мстительности, ни ожесточения в нем не было, но, в отличие от своего будущего противника, тяготившегося военной службой и не в ней видевшего свое призвание, Строд — человек войны. Он научился ездить верхом не хуже казаков, не раз участвовал в „настоящей кавалерийской рубке“, умел подчинять себе людей, мог мгновенно обезоружить и арестовать партизана, который издевательски свистнул в ответ на его командирское приветствие перед строем, при этом к власти как таковой был равнодушен и ценил ее, кажется, прежде всего за то, что давала возможность потакать не чуждой ему слабости к франтовству. Высокий, астеничного сложения, на групповых фотографиях Строд выглядит элегантнее всех, кто сидит или стоит с ним рядом. Лицо спокойно, взгляд холоден, но это не более чем дань эстетике парадных снимков. Нервность, вспыльчивость — причина многих его бед».

«Трудно судить, применялись ли к нему „физические методы воздействия“, но как бы то ни было Строд отверг все выдвинутые против него обвинения и, что бывало в редчайших случаях, стоял на этом до конца. Судимый „тройкой“, он ни в чем не признал себя виновным, при чтении приговора неоднократно перебивал председательствующего, называя его слова „ложью“ или „гнусной ложью“, и был казнен в тот же день, 19 августа 1937 года».