Костюм Арлекина

Пресса об авторе

«В каждом из детективов Юзефовича есть приключение более захватывающее, чем поиск убийцы, приключение интеллектуальное: читатель погружается в тайну какой‑то глобальной, мирообъемлющей идеи».

Марина Абашева

"Детектив как строго логический жанр интеллектуальной загадки предоставляет вместе с тем особенно широкие возможности для изображения неотменяемого житейского абсурда. Исследования специфики этого абсурда — одна из несомненных удач романа. Единственный трезвомыслящий герой, начальник сыскной полиции, вынужден не только распутывать петли загадок, свитые самим фактом преступления, но и выдираться из все новых петель, которые дополнительно напутывают те, кому фантастические причины и следствия любого события кажутся самоочевидными. Грандиозный политический заговор в качестве всеобъясняющей роковой пружины всего происходящего представляется необходимым в равной степени жандармам и судачащим обывателям, хотя те и другие видят и объясняют его по‑разному.

Елена Иваницкая

Цитаты

«При жизни Иван Дмитриевич был фигурой загадочной: никому из газетных репортеров ни разу не удалось взять у него интервью. Свое дело он предпочитал делать молча. О нем ходило множество легенд, где он являлся то полицейским Дон Кихотом, то русским Лекоком, то фантастически метким стрелком из пистолета, силачом, гнущим подковы, тайным раскольником, крещеным евреем или раскаявшимся душегубом, который носит на теле какие‑то уличающие его знаки...»

«Давали итальянский фарс, Лазерштейн играл Арлекина. По ходу спектакля он царил на сцене, потешал публику, помыкал беднягой Пьеро, — пока тот, доведенный до отчаяния, не отыскал в костюме своего мучителя неприметную нитку и не дернул за нее. Тут же весь костюм Арлекина, виртуозно сметанный из лоскутов одной‑единственной ниткой, развалился на куски; под хохот зрителей среди вороха разноцветного тряпья остался стоять тощий, как скелет, голый Лазерштейн...»

«Они думают, что стоят на берегу моря, а перед ними — пруд. Им мерещится на воде след ветра, предвещающий бурю, — а это водомерка, прочертив дорожку, скользнула вдоль берега. На пруду не бывает бурь, но если всем скопом лезть за этой водомеркой, если тащить за собой Бакунина, турецкого султана, анархистов, панславистов, польских заговорщиков, офицеров обоих жандармских дивизионов и бог весть кого еще, то и в этой тинистой луже может подняться такая волна, что смоет всё вокруг».

«... окружающий мир кажется ему менее реальным, чем тот, оставшийся в его тетради. Там всё было не так, как здесь. Там во имя любви люди признавались в преступлениях, которые не совершали, видели несуществующее и не замечали очевидного; там легенды, умирая, исчезали бесследно, а не ссыхались, как мумии, у всех на виду; там правда еще ослепляла своей наготой, и женщина о трех головах считалась явлением куда более заурядным, нежели убийство иностранного дипломата. Тот мир сгинул навсегда, но из него вышел <...> хитрый честный человек с рыжими бакенбардами, искатель истины, заступник невинных, знаток женского сердца и любитель соленых грибочков».

«Секрет успехов Ивана Дмитриевича состоял в следующем: то, что происходило с ним как бы случайно, ни с кем другим почему‑то никогда не происходило и произойти не могло. Нечаянные встречи, пустые разговоры, необъяснимые порывы бежать туда‑то и сказать то‑то, — всё в итоге оказывалось исполнено смысла вовсе не потому, что он обладал каким‑то особым природным даром провидеть будущее или по крупицам собирать и склеивать рассыпанную мозаику прошлого — нет, его аналитические способности были не выше среднего <...>, но почему‑то всё необходимое для поимки преступника липло именно к нему».