Недо

«Грошев, занятый хлопотами, не успел представить себе эту Юну, а ведь интересно, какая она. Может быть, высокая, стройная, с насмешливым взглядом. На третью ночь войдет к Грошеву, лежащему с книгой, и скажет: „Знаете, Михаил, я иногда люблю эксперименты“. И спокойно разденется и ляжет рядом. А может, она маленькая, тонкая, милая, проскользнет к Грошеву, лежащему с книгой: „Михаил, мне так плохо одной, можно я с вами немного полежу?“ И ляжет, и задышит в плечо, замрет в ожидании. Но, возможно, она девушка практичная, прямая, привыкшая, что ничего не дается даром. В комнату вкрадываться не будет, скажет за ужином так же буднично, как пережевывают пищу: „Дядь Миш, денег у меня нет, а даром подживаться не хочу. Давай буду спать с тобой. Если ты можешь, конечно. Как у тебя с этим делом?“ — „Все в норме“. — „Тогда лады“».

«Но Юна успела вывернуться, охранник одиноко грохнулся на асфальт. Юна со всей силы пнула его тяжеловесным ботинком в лицо. Охранник схватился руками за лицо и взвыл:

— Сука, глаз!

Это не остановило Юну, она ударила его по рукам, закрывающим лицо, потом в бок — один раз, другой, третий.

— Доволен теперь? — закричала она. — Доволен?»

«У него было неприятное ощущение, что они с Юной спорили и он в этом споре проиграл. Но о чем был спор, почему проиграл — непонятно.

— Ты не парься, — сказала Юна. — У меня просто настроение... Зачем я сюда приехала, на что надеялась? Я знаешь что хочу? Вот у бабки в деревне — куры, утки, индюшки. Она с ними возится целый день. В огороде копается. И все время веселая. Поработает — идет чай пить. Это прямо процесс целый. В чайник травки добавляет, настаивает, в кружку заварку нальет, огромная такая кружка, понюхает, еще нальет... Получается, это все, что мне надо?»

«...Вот нам училка рассказывала про Болконского из „Войны и мира“, что ему было плохо и скучно, и он увидел дерево засохшее и подумал, что всему капец, все сохнет и умирает. А потом ехал обратно и увидел, что дерево зазеленело, и у него, значит, есть шанс. Она тоже говорила, что дерево — это образ. Хорошо, согласна, и что?

— Что „что“? В чем вопрос?

— Мне — что? Узнала я, что Болконский зазеленел, ожил, ну, рада за него, а я‑то при чем? Зачем мне это читать?

— Чтобы ты знала, что на любом этапе жизни можно зазеленеть. Ожить. Надеяться на лучшее.

— Да я это с детства знаю. Без всякого Болконского».

«...Очень забавно — опомниться в пятьдесят с лишним лет. И вокруг все понимаю, и себя понимаю. Я никогда не думал о смерти, Миша. Совсем. Будто ее не существует. А ведь вокруг постоянно кто‑то умирал. Но я отмахивался. Умер и умер, а мне некогда, мне дальше жить надо, и всегда какое‑то дело, всегда срочное, всегда дедлайн. Глупая суета, Миша, но оглядываюсь: что я мог бы изменить? Ничего. Я был для этой глупой суеты создан. Для сплошной второсортицы.

— Брось, радости же были тоже.

— Перестань! Все, что ты скажешь, я себе говорил. Радости, удачи, успех, деньги, да, все было как у всех. В этом и ужас — как у всех».

«— Тьфу! — это Грошев произнес вслух, машинально записав это и буквами. Некоторое время смотрел, глядя на мерцающий курсор. И вдруг руки будто сами поднялись, а пальцы сами застучали, записав то, что неожиданно влетело в голову:

Мальчик девочку любил —

Грустная история.

А потом ее забыл,

Вот и вся история.

После этого Грошев понял, что больше ничего не напишет.»

Рецензии:

«Пожалуй, новый роман Алексея Слаповского „Недо“ обо всем этом одновременно и в то же время ни о чем конкретном. Как и сама жизнь художника, от которой так сложно отстраниться, и тем более сложно — дать ей четкое определение».

Нонна Музаффарова, «Литературно»