Комитет охраны мостов

• Книга предлагает широкое поле для прочтений: социальная фантастика, политический триллер, психологический детектив с элементами городского фэнтези. Но есть повторяющийся элемент — до боли узнаваемая реальность.
• Сибирь как модель современной России — не футурологический проект, но актуальный срез.
• «Комитет охраны мостов» — роман о надежде, пробивающейся сквозь самые черные дни. Книга о любви и достоинстве. О самообмане и гордыне. И о том, как легко первые спутать со вторыми.
• При известном желании, на страницах книги легко опознаются известные персоналии и громкие события. Можно просто разгадывать эту хитроумную головоломку в лучших дистопических традициях. Но не получится отнестись беспристрастно.
• Дмитрий Захаров — писатель, журналист, редактор, автор социально‑политических антиутопий «Средняя Эдда» и «Кластер», финалист премии «Новый горизонты».

Цитаты

Север был страшен.
Никита знал о его мертвецком исподнем ещё с 12 лет, когда среди одарённых подростков оказался в составе многодневной «летней школы», плывущей по Енисею. Двухпалубный «Владимир Маяковский» постоянно вонял горелым, получал пробоину, садился на мель (точнее, налетал на порог), но особенно Никите запомнился дикий эпизод в Игарке — выпотрошенном до последних кишок бывшем морском порту, — когда повылуплявшиеся из ниоткуда местные сбились в шоблу и с палками и арматуринами пришли к «Маяковскому» отбивать себе девчонок.
Они были совершенно киношные. В каких‑то ватных телогрейках, подвёрнутых драных штанах, безумных ушастых кепках. Будто банда беспризорников‑переростков. Капитан стрелял в воздух, а матросы отталкивали теплоход от берега баграми.

У этого города было впереди огромное яркое будущее. Его трубы дымили не просто так, а чтобы отдать людям циклопические тракторы, гигантские ракеты, тонны алюминия, которые сразу же превратятся в самолёты, быстролёты, космолёты. И завод медпрепаратов был здесь не просто так — он готовил средства для безболезненного покорения новых пространств. И завод холодильников. И телевизорный.

Всё здесь было не случайно, всё имело цель и смысл. И даже обходя стороной кусок апокалиптического трупа промзоны, Аслан фантазировал, что из её смерти вот‑вот прорастёт новое производство. Может быть, автобусов — а то старые «Маны» уж очень сильно коптят. Или каких‑нибудь компьютерных штуковин. А может, и вовсе стратегических бомбардировщиков.

Катастрофа. Вам может казаться, что катастрофа — это раз, и фюзеляж вдребезги, подушка безопасности не сработала, неузнаваемые тела на серой залатанной простыне морга.
Но то катастрофа моментальная. А есть другая — размазанная тонким масляным слоем по всем предметам, по каждой жирной бессмысленно‑долгой минуте. Она сдержанна, каждодневна, неотличима от нормальной жизни. Или «нормальной жизни» — как вам больше не нравится. Вы пытаетесь втиснуться заново в эту самую жизнь, а катастрофа расползается по вашей кровеносной системе. По нервной. Отрастает вместе с волосами. Катастрофа — это вы. И остальные. И вокруг.

Женя застыла. Она никогда не верила в озарения, божественные откровения, всевышние инсайты. Но, оказывается, однажды и последнего агностика обнимает чувство, что он оказался здесь и сейчас не случайно. И тогда его — тебя — прожигает холодным электричеством, щёлкая внутри тумблерами, о которых ты даже понятия не имел. И воздух становится гневом. И знаки собираются в пароль. И ты понимаешь, что знаешь, зачем.

Он говорит, мне надо про мост. Всё про мост. Про всех, кто мост. У него всё время этот мост!
 Я складываю ему слова — какие только знаю. Про не видел моста. Про никто. Про отпустите! Про что же вы меня, у меня же левая! Левая же совсем не разгинается, я её таскаю за собой. Он говорит, это у меня от нервов. Не нервничай, говорит. Не переживай. Напиши и не переживай — сразу отпустит. Только не отпустит. Никогда он меня не отпустит, если я — это мост. А он хочет, чтобы это был я. Он так сильно хочет, что мне остаётся только плакать. И я плачу, не чувствуя слёз. Чувствую только тело, которое трясётся, подпрыгивает. Но, может, это просто от холода. Здесь правда очень холодно. Он говорит, холодно. Но уже теплее.