Большая книга: «Дон Кихот». Глава XXI

Публикуем бессмертный роман Мигеля де Сервантеса, который появился 405 лет назад. Все знают, кто такой Дон Кихот и Санчо Панса, но на самом деле не так много людей действительно прочитали эту толстую книгу.

Всего 10 минут в день, и к концу карантина вы прочитаете одну из самых знаменитых книг «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский». Каждый день на ast.ru встречайте очередные главы романа, которые соберутся в полную книгу.

Мигель де Сервантес

ДОН КИХОТ

Роман

Глава XXI,

в которой рассказывается о том, каким способом Дон Кихот был избавлен от наложенного им на себя сурового покаяния 

Цирюльнику понравился план священника, и они тотчас же принялись за дело. У хозяйки постоялого двора выпросили они юбку и головную повязку, а в залог оставили новую сутану священника. Цирюльник смастерил себе длинную бороду из бурого бычьего хвоста. Этот хвост висел на стене гостиницы, и хозяин имел привычку втыкать в него свой гребень. Хозяйка спросила, для чего им нужны эти наряды. Священник поведал ей о безумии Дон Кихота, о его бегстве из дому и долгих странствиях в поисках приключений.

— Сейчас несчастный идальго, — так закончил он свой рассказ, — скитается в горном ущелье неподалеку от вашей гостиницы. Мы решили обманом выманить его оттуда и отвезти домой, а для этого одному из нас нужно переодеться женщиной.

Хозяин и хозяйка сразу же догадались, что это тот самый сумасшедший, который приготовлял у них свой бальзам. Они рассказали священнику о всех происшествиях, случившихся у них в гостинице, и между прочим и о том, как оруженосца рыцаря подбрасывали на одеяле; таким образом священник и цирюльник узнали то, что так тщательно скрывал Санчо. Вполне сочувствуя их плану, хозяйка великолепно нарядила священника: надела на него суконную юбку с нашитыми на ней полосами из черного бархата шириною с ладонь и корсаж из зеленого бархата с белыми шелковыми шнурками.

Вместо женской головной повязки священник натянул свой ночной колпак и повязал себе лоб полоской черной тафты, а из другой полоски сделал нечто вроде маски, которая отлично прикрывала его лицо и бороду. 

Затем он нахлобучил шляпу таких размеров, что она могла служить ему зонтом, и, закутавшись в плащ, по-дамски уселся на мула; на другого мула сел цирюльник с бурой, доходившей до пояса бородой из бычьего хвоста. Они попрощались со всеми, в том числе и с доброй Мариторнес, обещавшей им прочитать по молитве на каждое зернышко четок за успех их затеи. Быть может, Господь услышит ее, грешницу, и пошлет удачу в их трудном и воистину христианском деле. Но не успели они отъехать от постоялого двора, как священнику пришло в голову, что он поступает дурно, разъезжая в таком наряде, ибо духовной особе не подобает наряжаться женщиной, даже и с самыми благими намерениями. Он сказал об этом цирюльнику и попросил его перемениться с ним ролями, ибо гораздо приличнее, чтобы обездоленной девицей был цирюльник, а оруженосцем — священник: так, по крайней мере, он меньше унизит свой сан. Пока они толковали об этом, Санчо Панса подъехал к ним; увидя, как они  разряжены, добряк оглушительно расхохотался. Этот смех больно задел священника, и он стал еще настойчивее убеждать цирюльника поменяться ролями. В конце концов тот согласился, но заявил, что переоденется не раньше, чем они прибудут в ущелье, где скрывается Дон Кихот. Тогда священник принялся пространно поучать цирюльника, как ему следует вести себя и что говорить, чтобы побудить Дон Кихота последовать за ними. 

В конце концов Санчо наскучили все эти разговоры, и он предложил отправиться вперед и отыскать Дон Кихота. Хитрый оруженосец рассчитывал надуть своего господина, сказав ему, что письмо благополучно доставлено Дульсинее и что она через Санчо передает своему рыцарю повеление под страхом ее немилости сию же минуту явиться к ней.

— Может быть, этого будет довольно, — прибавил Санчо, — чтобы убедить Дон Кихота покинуть его убежище. Тогда вам, ваша милость, не придется утруждать себя.

Эта мысль очень понравилась нашим друзьям; они без всяких колебаний согласились на предложение Санчо. Они условились с Санчо, что выедут несколько позже и остановятся в том ущелье, где он разбросал дрок. Тем временем Санчо должен будет отыскать Дон Кихота и, поговорив с ним, выехать навстречу священнику и мастеру Николасу. Санчо подробно объяснил своим спутникам, по какой дороге им следует направиться, и ускакал, а наши друзья вернулись на постоялый двор, чтобы на досуге еще раз подробно обсудить план действий.

Между тем история с переодеванием священника привлекла всеобщее внимание постояльцев гостиницы. Среди этих постояльцев случайно оказалась прекрасная молодая дама, остановившаяся здесь проездом. Хозяйка рассказала ей, что знала о планах священника, и сеньора, крайне заинтересованная этим приключением, пожелала узнать о нем подробнее.

Наши друзья охотно поведали ей историю бедного идальго. При этом они не скупились на похвалы нашему рыцарю, рисуя его честным, добрым и отважным человеком. Молодая путешественница, которую звали Доротеей, была совсем растрогана этим рассказом. Она сама любила рыцарские романы и восхищалась подвигами Амадиса и Роланда. Поэтому она настолько близко приняла к сердцу историю бедного Дон Кихота, что выразила твердое желание помочь нашим друзьям в их благородном предприятии. 

— Надеюсь, — прибавила она, обращаясь с улыбкой к священнику, — что я лучше вас сумею сыграть роль обиженной девицы. К тому же я отлично знаю, каким языком должна говорить девушка, прося заступничества у странствующего рыцаря.

— Сама судьба послала вас на помощь нам, — ответил ей обрадованный священник. — У меня нет слов, чтоб выразить вам всю нашу благодарность. Теперь остается только поскорее взяться за дело.

Доротея сказала, что она сейчас будет готова, и удалилась в комнату хозяйки. Через несколько минут она появилась перед нашими путешественниками в роскошном платье из дорогой материи, в мантилье из прекрасной зеленой ткани, с ожерельем на шее и браслетами на руках. Священник и цирюльник пришли в восторг от ее грации и изящества и решили не мешкая двинуться к тому месту, где была назначена встреча с Санчо Пансой.

На следующий день они прибыли в назначенное место и расположились в ожидании Санчо на поляне, где в отрадной тени скал и деревьев протекал мирный ручеек. Ждать им пришлось довольно долго. Священник и цирюльник начали уже беспокоиться и гадать о том, что могло задержать Санчо. Наконец они услышали какие-то громкие крики и узнали голос Санчо. Священник пошел ему навстречу; на его тревожный вопрос, где Дон Кихот, верный оруженосец ответил, что нашел своего господина раздетым, в одной рубашке, слабым, желтым, умирающим от голода и вздыхающим по своей даме Дульсинее.

— Сеньор рыцарь очень мне обрадовался, — продолжал Санчо, — но когда я объявил, что Дульсинея приказала ему немедленно покинуть эти места и отправиться в Тобосо, то он ответил, что не решится предстать перед ее прекрасными очами, прежде чем не совершит подвигов, достойных ее милости. Если так будет продолжаться, — прибавил Санчо Панса, — то моему господину грозит опасность никогда не сделаться императором и все мои надежды на высокий титул и богатство рухнут. Поэтому во что бы то ни стало нужно придумать какое-нибудь средство, чтобы вытащить его из этой пустыни. 

Священник поспешил успокоить Санчо, сказав, что так или иначе они сумеют этого добиться.

Разговаривая таким образом, священник и Санчо Панса подошли к тому месту, где оставались цирюльник и Доротея. Санчо, пораженный необыкновенной красотой и богатым нарядом Доротеи, принялся расспрашивать священника, кто эта прекрасная сеньора и что она ищет в этой глуши.

— Эта прекрасная сеньора, братец Санчо, — отвечал священник, — не кто иная, как наследная принцесса великого королевства Микомикон, а ищет она вашего господина, чтобы попросить у него защиты от злого великана, нанесшего ей оскорбление. До нее дошла молва о добром рыцаре Дон Кихоте, и она приехала к нему из Гвинеи.

— Вот это я понимаю! Вот это дело хорошее, — воскликнул Санчо Панса, — а еще лучше будет, если моему господину удастся отомстить за обиду и покарать зло, убив подлого великана, о котором говорит ваша милость! Впрочем, он, наверное, убьет чудовище в первой же схватке, если только это не призрак, ибо над призраками мой господин не имеет никакой власти. Но об одном я хочу попросить вашу милость, сеньор лиценциат: очень уж я опасаюсь, как бы моему господину не пришло в голову сделаться епископом, а потому посоветуйте ему, ваша милость, поскорей жениться на этой принцессе. Тогда уж никто не сможет возвести его в епископский сан, и он с легкостью завоюет себе царство, и все мои желания исполнятся. Я уж все хорошенько обдумал и решил, что для меня было бы большим горем, если бы мой господин сделался епископом, потому что для церкви я непригодный человек: ведь я женат, у меня семья, дети. Можно, конечно, развестись с женой, но для этого надо долго и много хлопотать. Поэтому было бы лучше  всего, если бы мой господин поскорей женился на этой сеньоре, — имени ее милости я еще не знаю, а потому и не могу величать ее иначе. 

— Ее зовут, — ответил священник, — по имени ее королевства — принцесса Микомикон.

— Понимаю, — сказал Санчо. — Мне нередко приходилось встречать людей, которые назывались по месту их рождения, например: Педро де Алькала, Хуан де Убеда, Диего де Вальядолид; ну а в Гвинее, должно быть, такой обычай: королевы называются по имени своего королевства.

— Наверное, так, — сказал священник. — Что же касается женитьбы вашего господина, то я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедить его жениться на принцессе.

Санчо был вполне удовлетворен обещанием священника, который не мог не подивиться его простодушию и тому, как быстро он заразился сумасбродством своего господина. Тем временем Доротея села на мула священника, а цирюльник привязал себе бороду из бычьего хвоста; затем они попросили Санчо проводить их к Дон Кихоту, строго-настрого запретив упоминать при рыцаре о своей встрече с священником и мастером Николасом.

Санчо дал торжественное обещание молчать, и Доротея со своими провожатыми двинулась в путь. Не успели они проехать и трех четвертей мили, как увидели среди скал нашего рыцаря, уже одетого, но без оружия. Как только Доротея узнала от Санчо Пансы, что это и есть его господин, она подогнала своего мула и смело направилась к Дон Кихоту; бородатый цирюльник от нее не отставал. Когда они подъехали к Дон Кихоту, оруженосец соскочил с мула и подошел к Доротее, чтобы помочь ей сойти на землю. Однако Доротея сама ловко спрыгнула и бросилась на колени перед Дон Кихотом. Объятый изумлением рыцарь пытался ее поднять, но она, не вставая, обратилась к нему с такой речью:

— Я не встану с колен, о храбрый и могучий рыцарь, пока ваша доброта и любезность не осчастливят меня милостью, которая вашей особе принесет честь и славу,  а мне, безутешной и обиженной девице, великую поддержку. И если правда, что ваша воинская доблесть не уступает вашей бессмертной славе, вы обязаны помочь обездоленной, которая прибыла из далеких стран, привлеченная блеском вашего знаменитого имени, просить у вас исцеления от своих горестей. 

— Прекрасная дама, — сказал Дон Кихот, — я ни слова вам не отвечу и не стану слушать вас, пока вы не позволите мне поднять вас с земли.

— Нет, сеньор, — ответила мнимая принцесса, — я не встану с колен до тех пор, пока вы не пообещаете мне вашего покровительства.

— Даю рыцарское слово, прекрасная сеньора, что готов оказать вам помощь и покровительство, при условии, если это не принесет вреда и ущерба моему королю, моей родине и той, которая владеет ключами от моего сердца и моей свободы.

— Клянусь вам, что никакого вреда им от этого не будет, — отвечала Доротея.

В это время Санчо подошел к своему господину и шепотом сказал ему на ухо:

— Ваша милость свободно может обещать ей свое покровительство и помощь, потому что все это дело не стоит выеденного яйца: нужно всего-навсего убить какого-то великана, а девица, что об этом просит, — благородная принцесса Микомикон, королева великого королевства Микомикон в Эфиопии.

— Мне все равно, кто она такая: я для всякого готов сделать то, что повелевает мне моя совесть и закон моего рыцарского ордена.

И, обратившись к Доротее, он прибавил:

— Встаньте, прекраснейшая дама, я обещаю вам исполнить все, о чем вам будет угодно просить меня.

— В таком случае, великодушный рыцарь, — сказала, поднимаясь, мнимая принцесса, — я прошу вашу милость немедленно отправиться со мной на мою далекую родину. А кроме того, вы должны обещать мне не пускаться ни в какие предприятия и приключения, пока не отомстите предателю, захватившему мое королевство вопреки всем законам, божеским и человеческим.

— Даю вам это обещание, — торжественно произнес Дон Кихот. — Отныне, сеньора, вы можете откинуть гнетущую вас печаль и возвратить силу и крепость вашим ослабевшим надеждам, ибо, с помощью Божьей и моего меча, вы вскоре вновь увидите себя на престоле вашего древнего и великого королевства. И горе изменникам, дерзнувшим оспаривать его у вас. Итак, скорее за дело, ибо, как говорят, в промедлении — опасность!

Доротея попыталась было поцеловать руку Дон Кихоту, но тот, будучи учтивым кавалером, не допустил ее до этого. С изысканной вежливостью он склонился к ней, поднял ее и сам поцеловал у нее руку. Затем он велел Санчо подтянуть подпругу у Росинанта и принести ему доспехи и оружие. Санчо снял доспехи, словно трофеи, висевшие на дереве, и в одно мгновение вооружил своего господина. Тогда наш рыцарь торжественно произнес:

— Итак, во имя Божие выступим на защиту этой несчастной принцессы.

Между тем цирюльник все еще продолжал стоять на коленях, изо всех сил стараясь подавить душивший его смех и придерживая рукой бороду. Когда же он увидел, что Дон Кихот спешит тронуться в путь, он встал с колен и вместе с Дон Кихотом помог своей мнимой госпоже сесть на мула. Затем наш рыцарь вскочил на Росинанта, а цирюльник взобрался на своего мула. Одному Санчо пришлось плестись пешком.

Тут он поневоле вспомнил о бедном сером. Однако он недолго тосковал о своем верном товарище. Он утешался мыслью, что в ближайшем будущем его господин станет королем Микомикона и уж наверное назначит его правителем какой-нибудь провинции. Огорчало его только то, что царство это находится в стране негров и что все его будущие вассалы будут черными. Впрочем, он успокаивал себя такими рассуждениями: «Что за беда, что мои вассалы будут неграми? На худой конец, я погружу их на корабли и привезу в Испанию. Тут я смогу их продать, мне заплатят наличными, и тогда я приобрету себе какой-нибудь титул или должность и безбедно доживу свой век. У меня-то уж хватит сметки и сноровки, чтобы не проспать такой случай: ведь продать каких-нибудь тридцать или сорок тысяч негров — плевое дело. Ей-богу, я их мигом сбуду с рук, и больших и маленьких. Пусть кожа их будет чернее сажи — я мигом превращу их в беленькие и желтенькие денежки. Не на такого дурака напали!» И, волнуемый этими приятными мыслями, Санчо забывал о всех неудобствах путешествия пешком. 

Увидев, что Дон Кихот, мнимая принцесса со своим оруженосцем и Санчо Панса двинулись в путь, священник, наблюдавший за этой сценой сквозь кусты, решил, что наступил момент, когда он должен присоединиться к ним.

Он вышел из-за кустов и принялся всматриваться в Дон Кихота, словно вспоминая, кто это такой. Затем он с распростертыми объятиями кинулся к нашему идальго.

— В счастливый час я вас встретил, — воскликнул он, — о зеркало рыцарства, добрый мой земляк, благородный Дон Кихот Ламанчский, оплот и убежище обездоленных, цвет и слава странствующих рыцарей!

Говоря это, он прижимал к груди левую ногу Дон Кихота. Тот, изумленный его словами и поведением, стал пристально его разглядывать и наконец узнал. Крайне пораженный этой встречей, он сделал движение, чтобы слезть с лошади, но священник удержал его. Тогда Дон Кихот сказал:

— Дайте мне сойти с коня, сеньор лиценциат: не подобает мне ехать верхом, в то время как столь почтенная особа, как ваша милость, идет пешком.

— Я ни за что не допущу этого, — отвечал священник, — пусть ваша милость не слезает с седла. На этом славном коне вы совершили ваши блистательные подвиги.

Я же, недостойный священнослужитель, удовольствуюсь и тем, если кто-нибудь из спутников вашей милости возьмет меня на круп своего мула. Мне будет казаться, что я, словно рыцарь, еду на коне Пегасе или на зебре, принадлежавшей знаменитому мавру Мусараке.

— Я об этом не подумал, сеньор лиценциат, — ответил Дон Кихот, — но я уверен, что сеньора принцесса из любви ко мне прикажет своему оруженосцу уступить вашей милости седло, а самому устроиться на крупе позади вас.

— Я думаю, — сказала принцесса, — что мне незачем приказывать, так как мой оруженосец столь учтив, что не согласится, чтобы духовная особа шла пешком, в то время как сам он едет верхом.

— Совершенно верно, — ответил цирюльник.

И, сойдя с мула, он предложил священнику сесть в седло, что тот и сделал, не заставляя себя долго просить. К несчастью, мул был наемный, а следовательно, никуда не годный, и потому, когда цирюльник собрал ся сесть к нему на круп, тот начал изо всех сил брыкаться. Хорошо еще, что не угодил мастеру Николасу в грудь или в голову, а то цирюльник, наверное, послал бы к черту всю эту затею. Но все же он порядком перепугался и так поспешно отскочил в сторону, что споткнулся и упал на землю; при этом от толчка у него отвалилась накладная борода. Растерявшись, бедняга не знал, как ему быть, и, закрыв лицо руками, закричал, что у него выбиты все зубы.

Между тем Дон Кихот, увидев валявшуюся на дороге бороду, пришел в неописуемое изумление и воскликнул:

— Клянусь Богом, это прямо чудо! Мул так ловко сорвал у него бороду, словно ножом срезал!

Видя, что их обман может открыться, священник проворно соскочил на землю, быстро поднял бычий хвост, служивший цирюльнику бородой, и бросился к мастеру Николасу, который все еще лежал, закрывая лицо руками. Он положил голову цирюльника себе на грудь и, бормоча какие-то слова, снова прикрепил ему бороду. Спутникам он сказал, что произнес особое заклинание и борода сейчас прирастет. После этого он отошел, а оруженосец встал здравый, невредимый и бородатый, как прежде. Дон Кихот был чрезвычайно удивлен и попросил священника при случае сообщить ему это заклинание, так как, по его мнению, оно может оказаться полезным и в случае других несчастий. Ведь если человеку  оторвать бороду, то у него на щеках и подбородке обязательно должны остаться раны. Между тем у оруженосца принцессы все сразу зажило. Следовательно, можно думать, что это заклинание не только приращивает волосы, но и исцеляет раны. 

— Совершенно верно, — ответил священник, — и я буду рад сообщить вам это заклинание. Для странствующего рыцаря оно может оказаться очень полезным.

Затем было решено, что священник сядет на мула и все трое будут по очереди сменяться, пока не доедут до постоялого двора, до которого было около двух миль. Когда дело таким образом было улажено, все тронулись в путь: Дон Кихот на своем Росинанте, принцесса и священник на мулах, а цирюльник и Санчо Панса — пешком. Проехав немного, Дон Кихот сказал Доротее:

— Ваше высочество сеньора, ведите меня, куда вам будет угодно.

Но прежде чем она успела ответить, заговорил лиценциат:

— Куда ваша светлость соблаговолит нас повести?

Вероятно, в королевство Микомикон? Не правда ли? Доротея мигом сообразила, как ей нужно ответить:

— Да, сеньор, — сказала она, — путь мой лежит в это королевство.

— Если так, — продолжал священник, — то нам придется проехать через мою деревню; оттуда ваша милость отправится в Картахену, где при благоприятных обстоятельствах и попутном ветре вы сможете сесть на корабль. Если на море не будет бури, вы в каких-нибудь девять лет доедете до великого Меотийского озера, а оттуда до королевства вашего высочества немногим больше ста дней пути.

— Ваша милость ошибается, — отвечала Доротея, — мне понадобилось всего два года, чтобы с моей родины добраться до Испании, хотя погода все время была прескверная. Но все же я доехала благополучно и увидела того, кого так желала увидеть, — сеньора Дон Кихота Ламанчского. Едва я ступила на берег Испании, как молва о нем достигла до моего слуха и побудила меня  разыскать этого доблестного рыцаря, чтобы прибегнуть к его великодушию и поручить мое правое дело силе его непобедимой руки. 

— Довольно меня хвалить, — прервал ее Дон Кихот, — ибо я — враг всякой лести. И хотя я не сомневаюсь, моя сеньора, что ваши похвалы вполне искренни, все же они оскорбляют мой стыдливый слух. Скажу вам только, что, какова бы ни была моя доблесть, она всецело к вашим услугам и я готов пожертвовать для вас даже своей жизнью. Но для этого еще придет время, а сейчас расскажите-ка мне, сеньор лиценциат, что привело вас в эти места — одного, налегке и без слуг; все это очень меня удивляет.

— Отвечу вам кратко, — начал священник. — Да будет известно вашей милости, сеньор Дон Кихот, что мы с нашим общим другом цирюльником, мастером Николасом, направлялись в Севилью, где я должен был получить деньги, присланные мне одним родственником, много лет тому назад переселившимся в Америку.  

И денег-то не мало! Шестьдесят тысяч полноценных пезо — это не пустяк.

Так вот, когда мы вчера проезжали по этим местам, на нас напали четыре разбойника и обобрали нас дочиста. Но самое удивительное в этом происшествии то, что, по словам окрестных жителей, эти разбойники — каторжники, выпущенные на свободу неподалеку отсюда. По слухам, их освободил, несмотря на сопротивление комиссара и стражи, какой-то отчаянный храбрец. Нет никаких сомнений, что это или сумасшедший, или человек без души и совести, такой же негодяй, как и они. Подумайте только, ваша милость, ведь он пустил волка на овец, лису — на кур или муху — на мед. По-видимому, он задумал оскорбить правосудие и восстать против своего законного господина короля, раз он нарушил его мудрые приказания; должно быть, ему захотелось лишить галеры матросов и поставить на ноги Санта-Эрмандад, которая уже много лет отдыхает. Словом, он натворил таких дел, от которых душа его погибнет да и тело не спасется.

Нужно заметить, что Санчо успел рассказать священнику и цирюльнику о славном приключении господина с каторжниками. Поэтому-то священник и выдумал историю с ограблением, желая посмотреть, как его рассказ подействует на Дон Кихота. А тот при каждом слове менялся в лице, но не решался сознаться, что именно он сам освободил эту славную компанию.

— Так вот кто наши грабители, — закончил священник, — и да простит милосердный Бог тому, кто укрыл их от заслуженной кары.