У него ко мне был Нью-Йорк

Цитаты:

«Шона была афроамериканской поэтессой. Лет тридцати пяти, примерно как я. Короткие торчащие в разные стороны дреды, ярко‑голубой сарафан на тонких лямках, спокойное и умное лицо. Красивая, естественная, неистовая.

И Шона начала читать свои стихи. Это было обращение к маленькой дочери, которую она укачивала, напевая колыбельную и одновременно давая ей наставления о том, как выжить афроамериканской женщине в этом жестоком мире. Это была душераздирающая смесь мамского воркования и языка бунта, на котором женщина в отчаянии отстаивала свои права. В стихах она учила крохотную девочку кричать, верещать, как самая громкая сирена, если хоть какой‑то мужчина прикоснётся к ней без согласия, если он нарушит её безопасность и обойдётся с ней жестоко».

«Я смотрю на тебя из будущего и поверить не могу, что судьба — такая колючая, несправедливая, беспощадная и непостижимая в тот момент — приведёт тебя в результате туда, где ты находишься сейчас. В итоге ты не то что не будешь ни о чём жалеть. Ты будешь поражаться остроумию Бога, будешь чокаться с ним игристым и благодарить за то, что всё сложилось именно так.

А пока тебе двадцать три, будущая мама, у тебя круглые щёки, каре каштанового цвета, грустные глаза, серое шерстяное пальто и замёрзшие пальцы, ты наступаешь в слякоть злой Москвы и ты беременна, кто бы тебя обнял».

«Прекрасно помню момент, когда я стала человеком, которому изменяют. Как назло, тот период своей предыдущей жизни, в Москве, я ощущала как вполне счастливый. Помню, было самое начало осени, ещё тепло вечером, Москва не перекопанная и пустая, ребёнок — с бабушкой, и мы, приобняв друг друга за талии, тащим домой первый долгожданный сезонный арбуз.

На следующий день внутри меня рухнуло здание. Это было моё личное 11 сентября. Ощущение шока было усилено нарушением какой‑то моей собственной, внутренней логики. Получалось, моя интуиция состоит сплошь из ошибок, ведь я была нежна, эмпатична, умна, внимательна, динамична, но моё чутьё допустило такой провал».

«Дисфункциональная любовь — как отравленная почва, на которой ничего никогда не вырастет, сколько ни старайся. Можешь жить в ней годами, а выйдешь ни с чем. Голой выйдешь, в чём мать родила. Ни фотографий толком не останется, ни ярких открыток на память, ни потрясающего дорогостоящего опыта, который потом можно эффектно применить в жизни. Выйдешь нищей.

Но у тебя останется главное — твоя жизнь и драгоценная возможность ей всё‑таки распоряжаться».

«Мы — созависимые девочки с нарушенными границами — склонны забывать о себе, забивать на себя, тотально жертвовать собой в угоду чьим‑то интересам. Потому что от природы, вернее от воспитания, я — растворяющаяся в другом. Я выросла в семье с отчётливым нарциссическим вектором. Это когда вокруг очень сильные личности, но эмпатия не в цене. Мне кажется, частично именно поэтому меня и занесло в абьюзивные отношения».

«Тонкие запястья, гитара, подключённая к комбику, микрофон и её тёплый, обволакивающий тембр, струящийся по грязноватой бруклинской подземке. Я позже нашла её в YouTube. Келисса оказалась известной соул‑дивой, которая собирала по выходным полные клубы и записывалась в престижных студиях Челси. У неё была армия фанатов и четыре альбома собственных песен.

Однако два раза в неделю ей нравилось спускаться под землю к людям, становиться немного никем и делиться с городом своими интерпретациями радиохитов. Келисса была регулярна, как часы. Она, богиня одной маленькой станции метро, научила меня упорядочивать хаос Нью‑Йорк».

«Нью‑Йорк пахнет виски‑скотчем на дне стакана, этот копчёный острый запах, который позже разливается теплом по всем сосудам. Нью‑Йорк пахнет самым началом нашей истории... Нью‑Йорк звучит диалогами с незнакомыми людьми, моими вежливыми ответами, он поёт смол‑токами и приветствиями. Чирикает воробьём, курлыкает горлицей. Цокает лошадиными копытами по гравию. Нью‑Йорк звучит как самая громкая, бескомпромиссная, бензопилой разрезающая реальность сирена пожарной машины. Господи, быстрее бы она проехала.

Я слышу её приближение издалека, минимум за пять кварталов, я заранее закрываю уши пушистыми варежками. И твой голос, мой любимый голос, всё равно исчезает в этом диком вое, ты так бурно рассказывал мне о политике, а теперь только шевелятся твои губы.

Целовать.

Рокот парома, идущего через залив к Уолл‑стрит. Сердитые брызги вод Атлантики. Крики наглых чаек на пляже Кони‑Айленд. Одна украла у моей дочки чипс прямо из руки».

«Америке я узнала слово self‑acceptance, принятие, самотерпимость, умение не мучить себя оцениванием, словно мясо на рынке.

Отстать от себя.

Оставить себя в покое.

Дать себе жить».