Подлинная жизнь Дениса Кораблёва. Кто я? "Дениска из рассказов" или Денис Викторович Драгунский? Или оба сразу?

Пять причин прочитать:

1. Виктор Драгунский написал «Денискины рассказы», а его сын — «Денисовы»: это история не Дениски Кораблёва, но его прототипа. То, как все происходило на самом деле.
2. Денис Викторович Драгунский не сгущает краски и не сбивает романтический флер с самого знаменитого персонажа своего отца. Просто показывает себя и других такими, какими видит их через призму собственных воспоминаний и рассказов родителей.
3. Книга открывает серию «Драгунский: личное» — и это не омут памяти, а долгое путешествие, исполненное как очаровательной нежности, так и обескураживающей искренности.
4. Немало страниц уделено историям о том, как создавались взрослые тексты Виктора Драгунского, вошедшие в сборник «Сегодня и ежедневно: недетские рассказы».
5. Издание дополнено уникальными фотографиями из семейного архива Драгунских.

Цитаты:

Господи, ну зачем я всё это вспоминаю? Зачем все эти люди и случаи? По большей части люди не знаменитые, а случаи обыкновенные, а то и дурацкие. Но все они — включая папиных друзей, людей на поколение, а то и на два поколения старше меня — это тоже я. Мое внутреннее содержание.

Я слушал эти разговоры, и мне совсем не хотелось в школу. Почему? Потому что я страшно боялся проспать. Я всегда удивлялся, как люди успевают вовремя прийти на работу, в институт или в школу. Нет, я, конечно, понимал, что если мне надо прийти куда-то в два часа дня, то проблем нет, но в восемь утра — это ужас. Но я ничего подобного маме не говорил, мне было стыдно.

...мой папа был странным образом честен. Не потому, что честность — это странное качество. Честных людей на свете гораздо больше, чем нам кажется. Папа был честным потому, что, с одной стороны, давайте выразимся пышно, он создавал литературные произведения, а с другой — писал некую хронику маленького мальчика. Историю его души, его чувств, радостей, испугов и разочарований. И вот здесь, как мне кажется, объект, то есть живой Дениска, то есть я, играл немалую роль.

Советская пропаганда, как я от нее ни отмахивался, все-таки хорошо промыла мне мозги насчет «уверенности в завтрашнем дне» и прочего социалистического благоденствия. Хотя в деревне рядом с поселком писателей были избы с земляными полами, и я туда пару раз заходил — и это в 1960-е годы, в тридцати пяти километрах от Москвы! Но можно всё видеть и ничего не понимать.

С Дыховичными очень дружил Симонов, часто приходил к ним в гости. А когда они продали дачу Твардовским, Симонов тем же манером с тростью в руках и трубкой в зубах приходил туда в гости к Твардовским. Может быть, он дружил не с хозяевами, а с домом?

Но тут интересная штука. Денис Кораблёв — очень хороший, веселый, добрый, милый и вообще замечательный мальчик. В него, скажу вам по секрету, до сих пор — то есть до 2023 года — влюбляются третьеклассницы. Много раз мне приходилось надписывать книги Виктора Драгунского от имени Дениса Кораблёва, и на многих этих книгах на форзацах нарисованы розовые сердечки и написано «Дениска».

Как любой полоумный подросток, я был склонен одушевлять вещи. Я жалел битые чашки, собственноручно штопал на грибочке или на электрической лампочке порвавшиеся носки, поглаживал перед сном любимые книжки. Мне казалось, что все мои вещи — свитер, рубашка, брюки, носки и даже носовой платок — дружат между собой.

И вот в этом и состоит моя самая главная личная драма. От природы и от семейного воспитания я сильнее всего предрасположен именно к метафизической лирике или, если выбросить метафизику, — просто к лирике. Лирика, поэзия, пускай в форме прозы, — это то, что я умею и могу. Но мое желание, моя ценность и мотив — это, если можно так выразиться, алгебра. Это предельная четкость выражения и скупость средств. Наверное, это поселилось во мне благодаря отрицательной идентификации с родительским домом. То есть, повторяю, в смысле талантов, умений и знаний я весь там, в зыбком мире искусства, а в смысле желаний и стремлений — я снаружи. Я хочу, чтобы все было просто, четко и однозначно.