Пятничные чтения: «Книга формы и пустоты»

Новое издание автора бестселлера «Моя рыба будет жить» — «Книга формы и пустоты», лауреат Women’s Prize for Fiction 2022 года.

Часто ли вы расхламляете пространство? На столе, в шкафу, голове? А что, если все вещи в вашей квартире смогут говорить?

13‑летний Бенни после пережитой потери начал слышать голоса вещей в доме. Он не разбирает слов, но четко улавливает эмоциональный тон: некоторые вещи говорят тихо, а другие — буквально кричат. Когда звукового шума становится слишком много, Бенни находит убежище в библиотеке — там, где всегда говорят шепотом.

БЕННИ

Погоди‑ка, ты что же, не будешь рассказывать, как они познакомились? Я не хочу мешать тебе или там учить, как надо работать, но ты же пропускаешь все хорошие, счастливые моменты, а если ты о них не расскажешь, читатели не узнают, как нормально все было вначале и как мама с папой любили друг друга, ведь именно поэтому ей потом стало так хреново. Подумают: а, эта Аннабель — просто большая старая неудачница — но это же неправда.

Да в общем, и мне самому тоже интересно. Еще когда папа был жив, они иногда при мне вспоминали, какой у них был крутой роман, но что‑то недоговаривали, ну, там, говорили, что папа влюбился в маму с первого взгляда, и она была такая красивая, а он такой добрый, и что они были созданы друг для друга, и все такое. Но я чувствовал, что они о чем‑то умалчивают. Иногда, когда они глядели друг на друга, у них в глазах прямо искрились эти тайны, о которых им не хотелось говорить при ребенке, и тогда они улыбались и отводили взгляд или вдруг меняли тему. Я не обижался. Хорошо, когда у людей есть секреты, которые приносят им счастье. Но когда папа умер, мама стала несчастной, и эти тайны перестали искриться, а если все дело в этом, то уже нет смысла держать их в секрете, правда? Само собой, есть вещи, которые ребенку не следует знать о своих родителях, но что‑то ведь можно и рассказать.

А, стоп, мне вот сейчас пришло в голову: может, ты просто ничего не знаешь про их секреты? Я‑то думал, что книги знают все, но может, ты глупая книга или ленивая, из тех, что начинаются с середины, потому что не знают, с чего начать рассказ, а разбираться им лень. Я угадал? Ты тоже такая? Ну, если так, то может, тебе лучше пойти поискать какого‑нибудь другого ребенка и рассказать о нем. Какого‑нибудь милого нормального ребенка с широким кругом общения, который не умеет слышать или не хочет слушать. Таких детей полно, так что, пожалуйста, не стесняйся. Выбор за тобой.

Понимаешь, у меня‑то выбора нет. Если ты — книга про меня, приходится быть внимательным. Либо так, либо снова спятить, а моя работа сейчас заключается в том, чтобы этого не допустить. Поэтому все, что я предлагаю — чтобы ты делала свою работу, а я буду делать свою. Начни сначала. Расскажи читателям, как мои родители познакомились. Начни с самого начала.

КНИГА

Истории никогда не рассказывают с самого начала, Бенни. В этом отношении они отличаются от жизни. Жизнь проживают с рождения до смерти, с начала до непознаваемого будущего. А истории рассказывают, как говорится, задним числом. История — это жизнь, прожитая задом наперед.

Познакомились они осенью 2000 года в джаз‑клубе. Аннабель в то время училась на библиотекаря и встречалась с саксофонистом, который считал, что библиотекарши — «секси»; во всяком случае, так он ей говорил, ну, а у нее была слабость к музыкантам. Звали его Джо: высокий, худой, с каким‑то волчьим выражением лица, запавшими глазами и широкой ухмылкой, медленно проходившей по его лицу, как трещина. Поначалу эта ухмылка казалась Аннабель иронической. Потом сардонической. Потом жестокой.

Джаз‑клуб представлял собой забегаловку на окраине Чайна‑тауна, музыканты собирались там на свои джемы. Небольшая самодеятельная джаз‑группа, которой руководил Джо, часто там играла, и однажды он решил «для прикола» заставить Аннабель спеть. У нее был интересный голос, странный и немножко неземной, и петь она любила, но никогда раньше не выступала на сцене, и Джо знал, что одна мысль об этом приводит ее в ужас. Он дождался субботы, когда в заведении было многолюдно — хипстеры, программисты, всякие венчурные капиталисты и прочие далекие от музыки люди, решившие с недавних пор, что джаз‑клуб — то самое место, где нужно бывать, чтобы приобрести имидж культурного человека и соответствующих знакомых. Аннабель сидела за столиком перед самой сценой — там же, где всегда. В середине программы Джо повернулся к своей группе.

— «Майн либлинг»¹? — предложил он, и у Аннабель упало сердце. Джо взял в руку микрофон.

— А сейча‑а‑ас, — протяжно возгласил он, — с особенным удовольствием, давайте поприветствуем очаровательную и талантливую мисс Аннабель Ланж!

Величавым театральным жестом он протянул руку, и вот тогда‑то Кенджи в первый раз заметил Аннабель. Он впервые играл с этой группой и вообще недавно появился в городе, приехал из Токио по туристической визе ознакомиться с местной джазовой сценой. Английским он владел плохо, немецким вообще никак, но это вовсе не обязательно, если знаешь, что играть, когда скажут «майн либлинг». Лидер группы уже протягивал микрофон крупной бледной блондинке с ярко‑розовыми прядями в прическе и ошеломительными лавандовыми глазами. Та испуганно покачала головой и умоляюще посмотрела на него, но Джо уже отвернулся и облизывал трость саксофона. Тогда девушка, очевидно, поняла, что выбора у нее нет. Она встала и поднялась на сцену, неуверенно покачиваясь на высоких каблуках, как маленькая девочка, нарядившаяся ради забавы в мамины туфли. Остановившись в тени, перед тем, как шагнуть в луч прожектора, она прикусила нижнюю губу и судорожно сглотнула. Какая у нее чудесная нижняя губа, отметил про себя Кенджи. Пухленькая такая. Причем без помады, вообще ни следа макияжа. Просто обнаженное чистое лицо в обрамлении золотых кудрей. Девушка окунула острый носок туфли в лужицу света и замерла в нерешительности, посмотрела на публику, затем на Джо, который наблюдал за ней из‑под прищуренных век с той самой медленной ухмылкой, которая у него заменяла улыбку. Со своего места среди трубачей Кенджи видел, что девушку бьет дрожь.

Кенджи взял в руки кларнет и быстро перебрал пальцами клапаны. Начинали номер трубачи, а у него был проигрыш. Перед выступлением он выкурил с группой косячок и был готов к работе.

Джо нетерпеливо притопнул ногой, и Аннабель шагнула в луч прожектора. Ее винтажное коктейльное платье‑футляр из аквамаринового атласа казалось слишком тесным и неудобным. Неужели Джо заставил ее это надеть? Атлас переливался. Среди длинных светлых локонов проглядывали розовые пряди, отбрасывая цветные блики на круглые обнаженные плечи. В ушах ее блестели капельки горного хрусталя. Духовые подняли свои трубы. Джо наклонил голову, дал отсчет, и они заиграли.

Первые мгновения казалось, что Аннабель вот‑вот сбежит. Потом она чуть не упала, зацепившись каблуком за провод, но удержалась на ногах, схватившись за микрофонную стойку. Взяв в руку микрофон, она стояла и смотрела на него так, словно никогда раньше не видела. Затем осторожно провела пальцами по шнуру. Ударили барабаны, за ними шли духовые, шесть быстрых тактов, потом начиналась ее партия. Аннабель поднесла микрофон ко рту, и Кенджи показалось, что тот затрепетал от удовольствия находиться так близко к этим губам. Она запела.

До встречи с тобой, малыш, мне казалось, я знаю...

Ну, совсем не то, подумал Кенджи. Аннабель пела с придыханием, дрожащим голосом и так тихо, что ее почти не было слышно за трубами. Эту песню нужно было петь уверенно, если не в знойном стиле кабаре Цары Леандер, то, по крайней мере, по‑американски бодро и оптимистично, как Марта Тилтон или сестры Эндрюс. Но не так, как она. Девушка не успевала за оркестром, ей не хватало оптимизма и уверенности в себе.

Множество слов о любви, но они все ушли...

Слушая эти сбивчивые фразы, Кенджи испытывал муки одиночества. Всего две строчки спела, а ей уже, можно сказать, конец. Никто уже не мог ее спасти. Он покачал ногой и снова облизнул трость, ожидая своего выхода и чувствуя, что его сердце вот‑вот разорвется, и в этот момент, словно почувствовав его взгляд, девушка повернула голову и посмотрела ему в лицо. Ее невероятные лавандовые глаза были полны слез.

Улетучились вдаль...

Никто не мог ее спасти, но Кенджи должен был попытаться. Он закрыл глаза, поднял кларнет и выдул волнистую череду нот, которая раскручивалась, как веревка, извиваясь между трубами, потом перекинулась через бас, подчинив себе малый барабан, и наконец, увернувшись от саксофона, добралась до певицы. Аннабель ухватилась за его импровизацию и позволила Кенджи повести ее за собой.

Нет слов в языках,
И песню где искать,
Такую, чтоб сумела передать?

Он играл для нее, он пронес ее через второй куплет, потом нахально повел через припев.

«Ду бист майн либлинг»²— вот! Теперь любой поймет,
Что для меня ты просто вундершен...

Это уже запела Аннабель, и когда ее голос взметнулся ввысь, гомонившие за столиками хипстеры затихли. Бороды повернулись к сцене, ботинки начали притопывать, пальцы пощелкивать, и наконец композиция дошла до своего финального медного крещендо и завершилась. Кенджи выпустил мундштук изо рта, опустил инструмент, с которого капала влага, вытер пот с глаз, а когда снова открыл их, то увидел, что девушка смотрит на него. Но теперь она улыбалась, а бледные щеки ее порозовели. Она встряхнула светлыми кудрями и повернулась лицом к аудитории. Аплодисменты усилились и стихли, когда она сложила ладошки лодочкой и неуклюже поклонилась. Джо шагнул к ней в луч прожектора и приобнял за талию, но Аннабель, слегка дернувшись, выскользнула из его объятий и, покачиваясь, вернулась к своему столику.