Прочти первым: «Самая темная ночь»

Осень 1943 года. Жизнь итальянских евреев, таких как семья Антонины Мацин, становится все более опасной. Когда нацистская Германия оккупирует большую часть ее любимой родины, а над ней самой неотвратимо повисает угроза тюремного заключения и депортации, у Нины появляется только один шанс выжить — оставить Венецию и своих родителей, чтобы спрятаться в деревне, вместе с Никколо — едва знакомым мужчиной. Но сельская жизнь нелегка для городской девушки, мечтающей стать врачом, а провинциальные соседи с опаской относятся к этой мягкой и образованной, но совсем незнакомой женщине. И, хуже всего, их недоверие разделяет местный нацистский чиновник, знакомый Нико по семинарии, имеющий к нему давние счеты. Чем больше он узнает о Нине, тем больше растут его подозрения, а вместе с ними и решимость отомстить…

— Ты уже проснулась? Спускайся в кухню, когда будешь готова!

Нина лежала на неудобной постели в странной комнате, и свет, льющийся в окно, казался чужим и неправильным. Ей понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, где она находится и кому принадлежит приятный низкий голос, только что донесшийся до нее, а когда она вспомнила, сразу захотелось зарыться лицом в подушку и от души разреветься. Вместо этого Нина встала, оделась, застегнула рюкзак и спустилась по лестнице к незнакомцу, который играл роль ее мужа.

Тетя Элиза накормила их на завтрак полентой с теплым молоком, а Нине досталось еще и яйцо, сваренное всмятку, — Никколо шепнул ей, что это величайший знак благосклонности со стороны тети Элизы.

— Она не приготовила бы мне яйцо на завтрак, даже если бы я лежал на смертном одре...

Тетя Элиза собрала им в дорогу целую корзину припасов, и вот, наобнимавшись, наслушавшись прощаний, поздравлений со свадьбой и благословений, они наконец получили возможность усесться на деревянную скамью повозки, запряженной Красавчиком, и продолжить путь к Меццо‑Чель.

Второй день путешествия оказался еще хуже первого — у Нины от постоянной тряски ломило все тело, она страдала от голода, жажды и усталости. Ее клонило в сон, хотя на бугорчатом матрасе удалось довольно неплохо выспаться, раскалывалась голова, и от всех обрушившихся невзгод хотелось взвыть. Нина взвыла бы, если б не дружеское участие и забота Никколо, который настоял, чтобы она взяла себе большую часть припасов, и не роптал от того, что его спутница ни на что не способна, кроме как уныло горбиться в этой ужасной повозке, запряженной Красавчиком, и стараться не упасть в обморок от жары, пыли и зловония. Зловоние исходило от грязного зада мула, который находился слишком уж близко.

Нина не могла забыть и о том, что Никколо терпит лишения исключительно ради нее. Вопрос, почему парень на это согласился, Нину озадачивал, но все‑таки он был другом отца Бернарди, а отец Бернарди дружил с ее отцом, так что это давало какое‑то объяснение. А если уж Никколо сносит все тяготы многочасового путешествия с такой невозмутимостью, то она должна хотя бы попытаться дожить до конца дня, не устроив потоп из слез.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда Никколо направил повозку на тучное поле, окруженное буйно разросшейся живой изгородью.

— Мы уже совсем недалеко от Меццо‑Чель, но безопаснее будет остановиться на ночлег, пока не стемнело.

— Даже если ехать совсем немножко?

— На ферме мы окажемся только после захода солнца, а я не хочу рисковать — можно нарваться на патруль с началом комендантского часа. Отправимся снова в путь с рассветом и будем на месте еще до полудня.

— Хорошо.

— Ты не могла бы подержать Красавчика под уздцы минутку, пока я буду открывать ворота?

— Но он...

— Он устал не меньше нашего и мечтает поскорее поужинать и сразу уснуть, поэтому не шелохнется.

— Ты уверен, что здесь можно заночевать?

— Уверен. Поле принадлежит моему кузену Сандро, так что никаких неприятностей не возникнет, если мы тут останемся. Ты же об этом беспокоишься, да?

— Не только... а что, если пойдет дождь?

— Это вряд ли после такого солнечного дня. Здесь, конечно, не так уютно, как в домике моей тетушки, но замерзнуть нам не грозит, а в корзинке еще осталась еда на ужин. Что еще нам нужно? — Он подхватил Красавчика под уздцы и потянул его на поле, а потом, не требуя помощи от Нины, распряг мула, отпустил его пастись, снял с повозки деревянную бадью — они набрали воды в фонтане вскоре после остановки на обед — и поставил ее так, чтобы животное могло утолить жажду. Затем он соорудил для Нины постель из охапки шерстяных пледов, лежавших в повозке, и разложил на чистой скатерке остатки припасов.

— Не то чтобы пир, но с голоду не умрем. Тут есть хлеб, сыр и еще осталось почти все вино, которое нам с собой дала тетушка.

Они поужинали в молчании, и хотя хлеб уже зачерствел, Нина съела все до последней крошки. Никколо налил вина в жестяную кружку, и девушка сделала крошечный глоток — лишь для того, чтобы проглотить хлеб.

— Пойду посмотрю, как там Красавчик, так что, если тебе нужно уединиться, чтобы... э‑э... вон там, в дальнем конце поля густые кусты, с дороги тебя никто не увидит.

Нина поспешила к укромному местечку, которое он указал. Никколо сразу направился к мулу, но он, должно быть, услышал шорох ее шагов, потому что обернулся, когда она пришла обратно.

— Можем лечь спать прямо сейчас — солнце почти зашло, и мне бы не хотелось зажигать фонарь. Лучше пусть глаза сами потихоньку привыкнут к темноте. Нина скинула ботинки и растянулась на самодельной постели, приготовленной Никколо. Он тоже улегся — в метре от нее, завернувшись в один‑единственный плед.

Солнце медленно угасало, на небе начала проступать луна, поле окутала тишина. Рядом с Никколо Нина чувствовала себя в полной безопасности, но сон не шел, хотя она честно пыталась выкинуть из головы все мысли и страхи.

— Ты не спишь? — прошептала девушка наконец.

— Нет.

— А что делаешь?

— Смотрю на звезды. Нина перевернулась на спину, взглянула вверх, и у нее перехватило дыхание. Небосвод переливался огоньками звезд, которых было больше, чем людей на Земле, и сейчас, под этим сверкающим куполом, девушка вдруг с предельной ясностью осознала, что она сама и все ее треволнения — лишь мельчайшие песчинки в облаках межзвездной пыли.

— Я столько всего не знаю, — прошептала она. — Не знаю даже, что ответить тем, кто будет расспрашивать меня, как мы с тобой познакомились.

— Тогда давай придумаем эту историю прямо сейчас. Если ты не слишком устала.

— А у тебя нет готовой истории?

— Есть кое‑какие наметки. Мы можем сказать, что познакомились в больнице — ты ведь учишься на медсестру, помнишь? Я пришел с какой‑нибудь бедой — вывихнул запястье, к примеру, или сильно порезался, — и ты помогала врачу обо мне позаботиться. — Никколо вдруг замолчал и вздохнул — шумно и досадливо, точь‑в‑точь как Красавчик.

— Что‑то не так?

— Если мы это скажем моей сестрице, она растревожится обо мне больше, чем обычно.

Нина решила пока не спрашивать, с чего это сестре о нем тревожиться.

— А если мы сочиним для нее романтическую историю? Как люди знакомятся в кинофильмах и в книжках? Они случайно сталкиваются друг с другом, или героиня что‑нибудь роняет, а герой бросается ей на помощь. Услышав что‑то подобное, как правило, запоминают именно это, а прочие подробности рассказа забывают.

— Очень хорошо. И как именно герой с героиней познакомятся в нашей истории?

Нина закрыла глаза, погасив дивный свет далеких звезд, и постаралась вообразить другой мир, другую себя — героиню, чья жизнь состоит из череды романтических эпизодов, и своего героя — мужчину, который выглядит и ведет себя в точности, как Никколо. Романтические истории никогда не интересовали Нину, но эта явно могла мало‑помалу ее увлечь.

— Я села на вапоретто у моста Риальто, — начала девушка. — У моей продуктовой сумки порвались тесемки, оттуда вывалилась луковица, которую я только что купила, и покатилась по палубе. Еще немного — и луковица упала бы в канал, но ты вовремя подставил ногу и подобрал ее, а потом вытер своим носовым платком и вернул мне, сказав при этом что‑нибудь забавное...

— Например: «Ну нет, эта луковица не заставит вас лить слезы!»

— Да! Просто отлично! У нас завязалась беседа, и когда я вышла на своем причале, ты последовал за мной. Мы продолжали болтать на ходу и не заметили, как оказались у дверей... а где я жила, кстати?

— Не при больнице, поскольку она слишком далеко от Риальто. Гм... Как насчет университетского общежития на Сан‑Тома? Или там селят только юношей? Тогда, может быть, в пансионе для студенток?

— Да... Да, это будет убедительно.

Теперь уже Никколо перехватил нить повествования:

— Я пригласил тебя прогуляться на следующий день, и ты согласилась, хотя ничего обо мне не знала.

— Мы каждый день гуляли вместе, а потом ты уехал...

— Но постоянно слал тебе письма...

— И всякий раз, когда бывал в городе, заходил ко мне...

— А летом, в свой последний приезд, я сделал тебе предложение, и ты приняла его, хотя это означало, что тебе придется бросить учебу. Мы поженились позавчера.

— И теперь ты везешь меня в свой родной дом знакомиться с семьей, — заключила Нина.

— Да.

— Думаю, единственное, что всем накрепко запомнится, — это эпизод с луковицей. Спокойной ночи, Нико... то есть прости, я хотела сказать Никколо.

— Нико — то, что надо. Ты ведь теперь часть моей семьи.