30 глав АСТ: у нас в гостях Любовь Казарновская

«30 глав» АСТ продолжаются. Это серия встреч с писателями и знаковыми авторами издательства, приуроченных к 30-летнему юбилею АСТ. Сегодня у нас в гостях — оперная певица Любовь Казарновская.

— Любовь Юрьевна, здравствуйте!

— Здравствуйте!

— Спасибо, что к нам присоединились.

— Спасибо вам.

— Начнем, конечно, с книг. Тем более у вас новинка — «Страсти по опере». В ней написано о музыке и музыкантах. Но я полистал и понял, что она еще и о вас в том числе.

— Конечно. Моими глазами рассмотрены подробно, под лупой, такие вещи, которые меня очень волнуют, волновали и будут волновать. Книга называется «Страсти по опере», потому что таким жанром нельзя заниматься без страстности внутри, нельзя его страстно не любить и нельзя ему нестрастно отдаваться. То есть все через меня, все через мою душу, через мое видение, через мой опыт, через мои встречи с замечательными коллегами.

— Можно ли книгу в этом смысле назвать автобиографической?

— В каком-то смысле, да. В каком-то смысле, нет. Я хотела познакомить с оперой не только людей, которые любят ее, занимаются ей, а именно самый широкий круг читателей. Познакомить с историей написания того или иного произведения, с чем было связано настроение радости или, наоборот, каких-то трагедий, которые в книге описаны. В книгу даже включены кусочки литературных источников, таких как «Дама с камелиями» Александра Дюма, «Сельская честь» Верги, произведения Теофиля Готье и чуть-чуть «Кармен» Проспера Мериме. И, мне кажется, что это очень хорошо, потому что ты сразу ощущаешь и эпоху, и стиль писателя и погружаешься в это невероятное слово. Это очень здорово и, мне кажется, здесь очень уместно.

— Это уже ваша третья книга. Насколько сложнее было работать? Или уже привыкли, руку набили, что называется.

— Вы знаете, нет, руку не набила, потому что они все очень разные. Первая книга вышла в издательстве «Эксмо» — «Любовь меняет все». Она более автобиографичная. Там очень много личных моментов, которые мне хотелось слегка засветить: все, связанное с профессией, с моим мужем, с рождением сына и какими-то страстями, которые были в личном плане. Вторая книга вышла в Издательстве АСТ. Это «Оперные тайны», где тоже есть некая исповедальность, потому что очень большая часть книги посвящена моей работе над моей любимой Татьяной в «Евгении Онегине».

— С которой началась ваша карьера как оперной певицы.

— Да, совершенно верно. Я студенткой пятого курса консерватории уже дебютировала на сцене профессионального Театра Станиславского и Немировича-Данченко. Татьяна была мною выстрадана и возлюблена невероятно, потому что мой педагог, Надежда Матвеевна Малышева-Виноградова, была педагог-концертмейстер Оперной студии Станиславского. И вместе со Станиславским Надежда Матвеевна работала над спектаклем, созданным в Леонтьевском переулке, в доме Станиславского, в этом замечательном Онегинском зале. И я занималась по клавиру Константина Сергеевича, где его рукой были написаны замечания первой Татьяне, в исполнении Мельцер, Ольге — в исполнении Гольдиной, Ленскому, Онегину, Гремину. В первой моей книге есть прямо целый мастер-класс, посвященный именно разбору сцены письма Татьяны по Станиславскому. Там есть моя исповедальная прямая речь. В ней то, что я поняла о Татьяне, и то, что хотел Станиславский. То есть такие артефакты, которыми я поделилась. А «Страсти по опере», она более кудрявая и размашистая, потому что здесь идет речь о тех партиях, которые я пела уже в более зрелом возрасте, таких как «Сила судьбы» Леонора, Сантуцца, Кармен, которую я пою только в концертном исполнении. Даже фильм есть со мной – «Однажды в Севилье» австрийского режиссера. Так что Кармен — моя совершенно невероятная страсть. Этой страсти я посвятила очень много страниц книги. И книга даже оформлена в черно-бело-красных тонах. Настоящих, страстных. И не могу сказать, что надиктовывать текст становится привычной работой, нет.

— А, то есть вы не сами пишете, да?

— Я не сама пишу, я надиктовываю текст и стараюсь это сделать очень эмоционально. Вот для меня каждая глава – некий спектакль. Я опять проживаю со своими героинями все те моменты, которые я переживала на сцене. Иначе это будет сухо, это будет лекция. А мне хотелось, чтобы это был такой яркий и очень доверительный, очень личностный разговор с моим читателем. Поэтому для меня каждая глава – это утомительная штука, потому что я как бы все свое нутро тормошу опять. Я опять переживаю все то, что проживала на сцене. Я стараюсь каждую главу сделать неким спектаклем.

— Но я чувствую, что скоро будет и аудиосериал, наверное. Сейчас это популярно. Либо аудиокнига.

— Будет.

— Да? серьезно? Я так и понял, когда вы сказали, что надиктовываете и что для вас это важно, ваша интонация.

— Совершенно верно. Идет уже подготовительная работа. Я сейчас начинаю аудиокнигу.

— По одной из ваших книг? Или это будет что-то новое?

— «Оперные тайны» сначала. То есть та, которая была первая.

— Первая часть этой дилогии?

— Совершенно точно, а потом будет и эта.

— Класс. И как вам этот опыт?

— Я вообще-то озвучивала даже фильмы. Когда было 50-летие выхода «Белоснежки и семи гномов», то студия Walt Disney Russia попросили меня озвучить Малефисенту интереснее, чем в оригинале. Я ее делала такой оперной теткой. У меня есть опыт, и я хочу начитывать эту книгу не как уже написанный текст, а как актриса. Потому что люди, которые уже не могут, допустим, читать — у них проблемы со зрением и прочее — они создают запрос. А еще люди, которые едут в машине и путешествуют каждый день на работу по московским пробкам, и те, кто живет загородом, они говорят: «Сделайте аудиокнигу. Нам так хочется, потому что тогда пробки становятся не так страшны и печальны».

— Конечно. Слушайте, мне всегда интересно. Здесь в конце — огромный именной указатель, и тут очень много фамилий. Как строится работа над книгой? Вы берете свои фотографии или…? Как это все вспомнить? Здесь столько всего: столько имен, столько дат и мест. Как это происходит?

— Вы знаете, на каждой фотографии — а их очень много из моего личного архива, из архивов театров, в которых я пела, — как правило, пишется год, репетиционный период и партнеры. И потом восстановить все это несложно.

— То есть сначала идет фотография, а потом вы вспоминаете…?

— Да, я выстраиваю, как бы сказать, внутренний монолог с самой собой. И я уже знаю: ага, это я даже помню, это был сентябрь, шли очень активные репетиции и так далее. И эта мысль просится к перу, перо — к бумаге, минута и стихия свободно потекут. Вот таким образом выстраивается вся цепочка. А потом, у меня есть человек, который как бы редактуру делает со мной вместе и очень мне помогает. Этот человек — профессиональный журналист, и он знает меня с молодых ногтей. Мы с ним дружим с 78 года, когда я была студенткой второго курса консерватории. Для вас эти цифры, наверное, звучат, как XIX век.

— Нет, я просто к тому, что столько времени дружить — это очень классно. Я просто к тому, что для меня — это не просто вопрос времени, а вопрос, что дружба сегодня, то есть друга встретить, с которым ты общаешься 10,20,30 лет, — это редкость. Я в этом смысле поэтому удивился.

— И он писал для самых-самых таких известных изданий: для журнала «Музыкальная жизнь» и газеты «Культура». Работал во всех — во всех! — музыкальных изданиях. Он профессионально интересовался молодыми ребятами, которые учились в консерватории. Когда он учился на факультете журналистики, он приходил и уже смотрел, приглядывался. И как-то так получилось, что мы подружились. Потом, когда я поступила работать в театр, он стал писать о музыке и написал несколько очень приятных рецензий о моих спектаклях. Где-то с критикой, где-то очень хвалил. Потом написал аннотацию к моей первой пластинке на фирме «Мелодия». Мы уже долгое время поддерживаем отношения.

А первая моя книга написана с моей подругой. Но она совсем из другой области была, она была профессиональным юристом, причем серьезным, крутейшим юристом. Это Амария Рай, или Маша Богданова. Я ее совратила. В каком плане? Она стала петь, она занялась творчеством, она пишет потрясающие песни, она сама делает аранжировки, она выступает с Rock’n’blues и даже создала ансамбль. Она очень талантливая и способная. А тогда Маша взвалила на себя всю редакторскую работу, и мы построили книгу как беседы. Вот, «Любовь меняет все» – беседы. А Юрий — человек очень грамотный в плане исторических моментов. Он очень хорошо знает оперу, он очень хорошо ориентируется в музыкальной конъюнктуре. Мне долго не надо ничего объяснять — он говорит: «Ой, подожди, я помню спектакль, который привозила сюда в Большой театр English National Opera. Я помню, и у меня даже записано, кто там пел…» То есть у нас с ним постоянно такой творческий диалог идет. Он добавляет какие-то очень интересные факты из того, что знает и помнит он. То есть это такая уже работа идет, целенаправленно творческо-просветительская. Я бы сказала, что и первая, и вторая книга, они очень просветительские.

— Ну поэтому здесь, наверное, и написано «Классика лекций».

— Да, это та рубрика, под которой эти книги выходят в АСТ. Их можно рассматривать и как некое пособие по истории оперы, рассказанные от человека, который был внутри процесса. Сегодня для молодых — тех, которые учатся в училищах, колледжах, им по пятнадцать-шестнадцать-семнадцать лет, фамилия Станиславский — это что-то неандертальско-мамонтовое. На самом деле, Константин Сергеевич жил в XX веке и умер в 1938 году. Он действительно стал реформатором оперного искусства. Он привнес настоящую драматическую игру на оперную сцену, потому что до этого, как говорила мой педагог Надежда Матвеевна, «был концерт ряженых, они выходили, ставили верхние ноты, перемещались справа налево». Станиславский все это дело перевернул, и это надо знать. Им надо знать, что сегодня по системе Станиславского работает весь Голливуд, потому что туда приехал Михаил Чехов, который им преподал всю его систему. А еще Мейерхольд, который тоже сделал абсолютно прорывные спектакли на оперной сцене, такие как «Пиковая дама» в Малом оперном театре. Сегодня Михайловский театр в Санкт-Петербурге сделал «Пиковую даму» с текстом. Там заставили артистов еще и говорить, как написано у Чайковского. Там есть разговорный текст, там есть музыкальный текст, а певцы не умеют разговаривать на сцене.

— Вот тогда у меня вопрос. Вы ведь теперь не только оперная певица, но и драматическая актриса. Певцы научились разговаривать, как вам этот опыт? В прошлом году вы дебютировали на сцене Первого русского театра имени Волкова в Ярославле — и снова Татьяна, снова Пушкин. Но вопрос не о Татьяне, а о вашем опыте. Как вам в этом амплуа выйти на сцену?

— Знаете, я ведь окончила три курса отделения актеров музыкального театра в Училище Гнесиных. На вокальный брали с 18 лет, а мне было 16. Я поступила в 16 лет и просто благодарю Господа Бога, что попала именно на этот факультет, потому что у меня были актерское мастерство, сценическая речь, пластика, фехтование, танец и так далее. То есть я получила полное актерское образование. И, когда я уже пришла в консерваторию через три года, Борис Александрович Покровский, тогда главный режиссер Большого театра, посмотрел на меня и сказал: «Казарновская, вы ко мне на актерское мастерство, первый год во всяком случае, не ходите. Когда начнутся оперные отрывки, тогда я вас позову — вы мне смущаете студентов». То есть я умела все уже. И идея в Волковском театре возникла от Константина Сергеевича Станиславского, который хотел объединить оперу и драму. Он сказал: «Как жалко, что в оперу “Евгений Онегин” не вошли такие важные куски, которые абсолютно показывают эпоху, которые раскрывают характер персонажей просто феноменально». И я помню, как он носился с этой идеей, это мне тоже Надежда Матвеевна Малышева рассказывала. И он хотел на месте, где сейчас Электротеатр Станиславского, поставить оперный спектакль с разговорным текстом. Не вышло. И я с этой идеей пришла в Волковский театр к Юрию Константиновичу Итину, замечательному совершенно директору, который там директорствовал в то время. Я рассказала ему, а он говорит: «Да? Станиславский хотел это сделать?» Я отвечаю: «Да, как раз будет юбилей Пушкина, а потом будет юбилей Станиславского — давайте сделаем». Тогда он сказал: «Это очень интересно!» И добавил, что это будет делать Евгений Марчелли, главный режиссер тогда Волковского театра. Марчелли говорит: «Люба, я совсем с музыкой не знаком, я боюсь, что это не то, я не тот кандидат». И Итин обратился к Владимиру Михайловичу Алинникову, которого мы все знаем по фильму «Каникулы Петрова и Васечкина». Сейчас он сделал замечательный фильм «Странники терпения», который получил все всевозможные призы, – такой фильм чудесный. Владимир Михайлович — и переводчик, и писатель, который много работал в Голливуде, и именно этот синтетический жанр он очень хорошо ощущает. Он написал пьесу, где соединил Пиковую даму и Онегина.

— Вам-то как было в этом амплуа?

— Ну, я уже в кино снималась, поэтому для меня…

— Но все равно кино — это одно. Это несколько дублей. А здесь — живые зрители, которые смотрят на вас.

— Непросто мне было, прямо скажем, непросто, потому что он мне написал страшную роль. Графиня – она была в молодости Татьяной – вспоминает и рассказывает Лизе все то, что с ней сделала неудачная любовь к Онегину, как она ее перелопатила, как она перелопатила всю ее жизнь, что она стала такая мощная, суровая, эзотерическая. И я прямо на глазах у зрителя должна была быть этим кубиком Рубика, трансформером. Представляете? То есть из графини, из такой согбенной бабушки, вдруг я выходила, сбрасывая ее домашние одеяния, чепцы эти, я выходила в Татьяну, когда вспоминала, что произошло. Трудно мне было. Я категорически не принимала условие, что первый мой выход — это будет абсолютная бабка с клюкой, одетая в черное с вуалеткой. «Ну я не могу, Владимир Михайлович, я не могу через свою физиологию переступить». «Можете», – сказал он мне. И где-то на десятой репетиции, когда я себя просто изнутри всю сломала, тогда только он сказал: «Вот это то, что мне надо. Вы сбросили осанку оперной певицы, вы сбросили эту тембральную озвучку — и вы стали той, которую я хочу». И, действительно, эта роль дала мне невероятно много, и я, конечно, подсматривала, как работают мои партнеры по сцене. Там есть совершенно замечательные ребята — молодые и не очень молодые, у которых я именно подсмотрела какие-то актерские секретики, и мне эта работа безумно понравилась.

— Но это первый и единственный опыт? Или еще будет?

— Пока в драме единственный, но планирую еще.

— Но у вас есть еще желание вернуться на сцену?

— Даже не только желание. У меня есть предложения.

— Московский театр?

— Нет, Питерский.

— Я вам, как человек из Петербурга, скажу: «О, родные пенаты!»

— Я там работала в Мариинке, в Кировском театре. И, хотя я москвичка, Питер обожаю. Я считаю, что это такая творческая родина, и я там состоялась как настоящая оперная певица.

— При этом сейчас вот выбрали другое место для проживания – село Вятское. Вроде в 2015 году вы там обосновались и постоянно живете? Или это дача все-таки, где вы проводите время?

— Нет, это дача. Это дача, и в 2015 году мы еще не обосновались. Я просто, приехав туда и увидев всю эту невероятную совершенно красоту — тогда было семь музеев, сейчас историко-культурный комплекс — сказала: «Вот здесь я хочу сделать свой фестиваль “Провинция – душа России”». Я давно носилась с этой идеей, потому что не секрет, что именно провинция, глубинная Русь дает все соки таланта. Россия – это, конечно, провинция. Москва, Петербург – это уже поришмент, как американцы говорят, отточенные ногти. А там — очень хорошая публика, там — очень честный, наивный, неиспорченный народ, очень тяготеющий к большой культуре. Нам очень понравилось село Вятское, и я увидела кусочек земли, который мне очень понравился. С речкой, с прудиком. Я мужу сказала: «Слушай, давай, потому что дачи у нас нет». У нас есть недвижимость в Баварии, потому что он австриец. Но туда не наездишься – это первое. Второе – я сказала 35 раз «спасибо», что у нас есть Вятское, когда начался этот пандемический ужас. Когда разрешили между областями путешествовать, мы отъехали в наше дорогое Вятское, и мы смогли вторую половину этого кошмара провести там.

— Вас сейчас можно назвать в определенном роде певцом села Вятское. У вас и блог появился. И последние три выпуска, очень круто сделанные в плане съемок, уже очень интересные – такая журналистская работа.

— Да, это правда.

— Почему решили завести блог? То есть это еще одна область? Книги, аудиосериалы, драматическая актриса, блог…

— Дело было вечером, делать было нечего. Сидели мы на кухне в пандемическое время с мужем, и он мне говорит: «Слушай, тебе все пишут письма в интернет. Почему вы не в соцсетях, почему не ведете блог, почему вы не в Facebook, Instagram?» Я как-то всегда считала, что Instagram и Facebook выставляют все напоказ: это я съел, это я купил, в это я оделся. Мне казалось, что это чуть-чуть моветон. А вот поговорить о том, о чем я не могу говорить на федеральных каналах, — там просто покрошат и выбросят — это да…

— Мы просто сделаем вид, что из-за ограниченного хронометража, а не по каким-то другим соображениям.

— Совершенно точно. На самом деле, мы знаем, что там не скажешь того, что я могу вот так исповедально поведать своему зрителю, своей публике на своем канале. Вот эти два видео, и сейчас еще одно вышло. Последнее – именно о Вятском — и снималось в Вятском. Оно об Олеге Алексеевиче Жарове, который Вятское превратил из кошмара в то, что оно сейчас есть. Вы не представляете, я думала зайдет где-то 5, 10, 15 тысяч народа. А в итоге — 215 тысяч. Я понимаю, что это, видимо, нужно людям. Я чувствую, что понимаю и ощущаю ситуацию, в которую попал весь мир, попали печатная продукция, театр — вообще вся духовная культура. И я могу об этом говорить, я, не стесняясь, могу об этом говорить, не боясь ничего. Иногда мои комментарии на грани, потому что если я бы сказала все то, что я думаю, то, наверное, YouTube меня бы покрошил. Но все-таки я стараюсь быть в рамках, которые не обидят никого, но дадут людям понять, что бояться не надо. Мой отец, который прошел от первого дня войны до самого последнего, еще довоевывал Японскую и был в таких мясорубках, что просто страшно, говорил: «Ты знаешь, вот страха не было, потому что была невероятная вера и была уверенность, что та большая страна, которая за каждым из нас, она настолько мощная: она мощна людьми, она мощна духом, она мощна какой-то такой невероятной своей изумительной историей и теми людьми, которые прославили ее честь. Мы знали, что мы все равно победим, несмотря на то что первые годы войны были жутчайшие». Мой отец принял первый бой под Москвой, ему не было и 19 лет. Представляете, мальчишка совсем, со школьной скамьи. И он сказал, что, только когда их обучили воевать на Катюшах и они нанесли первый невероятный удар и погнали немцев, Сталин приказал открыть все двери храмов.

— При учете того, что религия была запрещена, религии не было…

— Но Сталин сам… Спорная фигура, страшная в чем-то, в чем-то очень мощная. Сам с церковно-приходским образованием. То есть для него это было вето.

— Он же выпускник семинарии?

— Совершенно точно. Открыть все двери храмов в 40-градусный мороз. Солдаты забегают в храм, слушают пения, греются, им дают кашу, кипяток, какую-то бадью с чем-то типа супа, и включены радиотрансляторы, и передают Чайковского, Рахманинова. Отец говорит: «Ты не можешь себе представить, в нас как будто дополнительно сильнющий дух вселился. Мы просто сметали немцев, хотя сил было мало и холодно, и все были, естественно, подавлены успехами Гитлеровской армии». Надо искать всегда, в любом черном квадрате Малевича есть белая точка. Я стараюсь ее всегда найти в разговоре с моим зрителем на канале. Поэтому, я думаю, так много народа и заходит, пишет очень интересные комментарии. Не просто «ой, как хорошо», а люди хотят некой исповедальности. Многие даже какую-то исповедь мне пишут: «А вы знаете, у меня первые дни было такое ужасное настроение, а вот я послушала музыку, пошла встретилась с подругами, одна мне прислала какую-то запись изумительную, почитала Пушкина, почитала Тургенева, и мне так захорошело. Спасибо вам, вы нашли добрые слова». Я вижу, что это нужно, и меня это подхлестывает. У меня уже есть очень хорошие, очень интересные идеи, что делать.

— Вы начали рассказывать о войне, церкови, музыке. А что сегодня может придать сил? Потому что церковь открыта, музыка везде есть, но при этом такого эффекта же не дают. Хотя вызовы современные есть.

— Вы знаете, я думаю, что была очень большая ошибка. Мы, конечно, не смеем никого осуждать, но очень была большая ошибка, что на Пасху все наши храмы были закрыты.

— Ну это же безопасность, руководствовались соображениями безопасности.

— Вспомните эпидемии, которые были на Руси. Никогда церковь не закрывалась, никогда. В церкви вы не заразитесь, если приходите с верой. Если вы приходите с опасением взять из этой чаши на причастии вино, и как бы кровь Христову, и его тело, вы заболеете. Если вы приходите в церковь без страха и упрека, если вы идете к Нему, а не к тем людям, которые вас пугают и будут вас поучать, как вам жить (в косынке вам стоять, не в косынке, с накрашенными губами, не с накрашенными), то вам не страшно. Между человеком и Богом не должно быть посредников. И если вы это понимаете, то вы идете в храм как в некий театр. Мне кажется, что это была большая ошибка закрывать храмы. Значит, у людей во время пандемии была отнята церковь. У людей во время пандемии не было возможности пойти никуда. С друзьями не общаться, доставка продуктов, которые оставляют у двери. Это что за жизнь? Это собачья конура. Человек на привязи сидит, и ему ставят миску с едой – это собачья жизнь. Поэтому ошибок было сделано очень много. Людей убили духовно.

И сейчас одна моя приятельница, она у нас очень хороший врач, мне говорит: «Знаешь, идут к нам не с проблемами какими-то позвоночника, или простуды, или каких-то хроник — идут с психическими заболеваниями». Такая вспышка психоза вызвана у людей. Я думаю, это продиктовано весьма определенными идеями, чтобы люди сказали: «Колите нас чем угодно, любыми вакцинами, чипируйте нас. Дайте только жить, дайте общаться, дайте ходить в театр, дайте слушать музыку, дайте ходить в церковь, дайте быть просто людьми». И у многих, пардон, кто фрилансеры, кто работает на договорах, у них были действительно огромные проблемы с деньгами. А у кого дети? А когда твой ребенок говорит: «Мамочка, я хочу шоколадку или погулять, я хочу с детьми погулять на площадке». Как вы маленькому человеку объясните, что нельзя? Нельзя, нельзя. Человек, он не животное. Человек — высокодуховное существо в материальном теле. А из-за того, что многие вели такую низменную жизнь с потребностями и удовольствиями вот от этой чакры и до земли, уткнувшись в телевизор да холодильник и смотря только развлекуху, они разучились читать Пушкина или слушать Чайковского и думать. Это считается у многих блажью. «Да что вы, кому это надо?» Я с такими разговорами сталкивалась. А я считаю, что человек – некое подобие барона Мюнхгаузена. Если мы себя не тянем за косичку вверх из болота, то мы падаем вниз и падаем больно. И поэтому наблюдается какое-то сдавливание и предельное сжатие человека и его духа. Я думаю, что это задача была поставлена не только в нашей стране. Я не хочу говорить только о нашей стране. Это мировая сейчас тенденция, и я вижу, что опять началось твориться в Испании, в Италии.

— Сейчас везде вторая волна. Вы знаете, про COVID можно долго говорить. Я хотел в конце вопрос задать об опере. Во-первых, как папа дочки. Во сколько с ней идти в театр на оперу?

— Начинайте приучать ее к классической опере на CD-дисках сегодня. Потому что ребенка можно испугать сегодняшней режоперой, как я это называю. Режь оперу. Потому что если вы попадете на спектакль, где есть изгаляния сегодняшних режиссеров, то ребенок просто не поймет, зачем его привели в театр. Как у моей подруги, дети пришли на два спектакля — «Евгений Онегин» и «Руслан и Людмила» — в Большой театр. Они убежали и сказали: «Мама, мы никогда больше!» Потому что там просто жуть: есть и Руслан с автоматом Калашникова, есть и пьяная Ларина с бутылкой, есть и Татьяна в таких окулярчиках, и Гремин, который запирает Татьяну с Онегиным и потом смотрит на часы, все ли они успели. Ну, извините меня, ребенок этого не поймет.

— Лучше дома подготовить?

— Лучше подготовить дома. Дайте ей дозированно какую-то очень красивую музыку. Там «Травиату» возьмите, «Риголетто», «Евгения Онегина», «Пиковую даму» чуть-чуть. Если ребенок реагирует положительно — тогда ведите ее в театр. Спросите меня куда, я вам дам совет, хорошо?

— Хорошо. Еще второй вопрос об опере. Все равно она такая элитарная остается. Почему? То есть Большой театр не для всех. Некоторые, может, при жизни сходят туда один раз — и все. Почему?

— На самом деле, она абсолютно неэлитарная. Это придумали люди, чтобы сказать: «О, это так сложно, я не понимаю!»

— В плане ценника?

— В плане ценника, да.

— Вот. А почему?

— Когда я училась в консерватории, можно было за полтора рубля купить билет в амфитеатр. А нам, как студентам, делали специальные пропуски, и мы ходили на верхотуру, но все равно мы слушали оперные спектакли, мы смотрели балетные спектакли, нас приучали к высокой культуре. Сегодня эффективные менеджеры, которые пришли в руководство театра с четко сформулированной задачей – зарабатывать. Неважно, кто там: турист, который приехал на несколько дней в Москву, человек, который не театрал, а просто хочет прийти в оперу, потому что это модно, это престижно, это статусно. Покрутиться в партере, показать свои бриллианты, сделать селфи и сказать, что вот тут — Иван Иваныч, которого я видел в ресторане «Турандот» или «Пушкинъ», а здесь — Иван Петрович, который работает в правительстве, мы были в опере. Раньше ходили по другой мотивации. Раньше были театральная публика и люди состоятельные – 5-6 рублей стоил билет. По сравнению с месячной зарплатой, это было вполне бюджетно.

— 150 рублей, да.

— 150. А были профессоры университетов, профессоры-медики — такая публика, которая действительно ходила на статусные билеты. У них были зарплаты 400-500 рублей. Они могли себе позволить и 5, и 6 рублей, и даже не единожды. А сегодня, когда билет стоит 50 тысяч, 80 тысяч…

— Это его надо еще успеть купить.

— Да, совершенно точно! А то попадешь на перекупщиков, у которых 150 тысяч стоит. Это, конечно, себе может позволить весьма определенный класс людей. И вы понимаете, какая публика тогда сидит в партере. Им совершенно опера до фонаря: они ничего не понимают, и они не поймут ничего. Им звон имен роднее, чем то качество, которое они там слушают. И сегодня, к сожалению, наши певцы с достаточно большими именами говорят: «Почему мы должны получать меньше зарубежных гастролеров?» Поэтому ценник вырастает, потому что если гонорар зашкаливает, то, извините, пожалуйста, надо как-то и театру заработать. То же самое в Большом зале Консерватории. То же самое и в Зале Чайковского. Пришли эффективные менеджеры, которые абсолютно настроены на рыночные отношения, на продукт, за который их похвалят и скажут: «О, ты привез Васю Пупкина, который везде звездит на Западе. О, давай билеты сумасшедшие сделаем — от 10 тысяч до 100, и ты заработаешь, и ты будешь в полном порядке!» А вот абонементные концерты стоят недорого, но люди не стремятся сейчас на абонементные концерты ходить. Увы и ах. Но не будем на минорной ноте заканчивать.

— Еще один вопрос об опере. Я прочитал в вашем интервью, что оперой сегодня правит не музыка, а мафия. Певческий рынок превратился в бардак. Талантов нет, а деньги решают все. Я подумал, если заменить слово «опера» на слово «эстрада», тогда я поверю. Но опера…

— Знаете, сегодня законы рынка пришли и в классическое искусство: и в оперу, и в балет. И вот я смотрю, как раскручивают певцов сегодня. Сегодня ты никто, а завтра надо считать звездой такого-то человека, потому что за ним либо деньги стоят, либо он мафиозный импресарио, либо есть какой-то человек, который его безумно продвигает. И эти законы спорта, эстрады, поп-музыки, они пришли в классическое искусство. Они и там, и здесь. И очень мне жалко и обидно, что и журналисты очень ангажированные. Рецензии пишутся, как правило, по заказу театра, по заказу той или иной звукозаписывающей фирмы. И им абсолютно наплевать на любителей оперы, которые слышат прекрасно, что продукт не соответствует стандартам качества. А раз звукозаписывающая фирма заказала, то вся печатная и медийная продукция будет писать положительные рецензии — звукозаписывающей фирме надо продавать диски этого человека. Вот и все. Весь сказ.

— Последний вопрос. Пожелания АСТ на 30 лет. Что пожелаете имениннику?

— Я как раз и хотела сказать. Вы знаете, я такую радость получаю сегодня от того, что есть возможность пошелестеть страницами. Не только своей книги, а вообще страницами книг. Я считаю, что ни одна электронная книга не заменяет нашего общения с живой литературой, с живой книгой, к которой можно вернуться, в которой можно сделать пометочки. Я благодарю издательство, которое в тяжелых условиях, а сегодня непростое время для всех, и для печатной продукции в том числе, полно энтузиазма, и редакторы уже спрашивают меня: «А что мы делаем дальше?» И это вселяет в меня такую уверенность, что у нас все будет хорошо. Потому что до той поры, пока мы держим книгу в руках, мы мудреем, мы становимся чище, мы становимся воцерковленными книгой. Это очень и очень здорово, поэтому я поздравляю издательство. Я очень надеюсь, что все будет хорошо, что работа не будет останавливаться и что любовь к книге в нашей стране будет всегда. Я хочу пожелать Издательству АСТ долгих и плодотворных лет и успехов! Я очень хочу продолжать свою работу с этим замечательным издательством, с изумительными людьми, с прекрасной командой, с которой я имею дело вот уже во второй и, даже можно сказать, уже в третий раз. Мою первую книгу мы будем издавать к моему юбилею. Поэтому люблю вас, кланяюсь вам и очень дорожу нашими отношениями. Всего вам самого доброго!

— Спасибо вам огромное, что к нам присоединились. Творческих вам успехов! Очень многогранная Любовь Казарновская была сегодня с нами.

— Спасибо большое. Спасибо за интересную беседу!

— Спасибо вам!