30 глав АСТ: интервью с Александром Цыпкиным

«30 глав АСТ» продолжаются. Так называется серия встреч с писателями и знаковыми авторами издательства, приуроченная к 30-летнему юбилею АСТ. И сегодня у нас в гостях — один из самых известных и самых продаваемых сатирических авторов России Александр Цыпкин.

— Александр, здравствуйте! Спасибо, что к нам присоединились. У вас очень богатая на события осень. Во-первых, выходит новая часть «БеспринцЫпных чтений». А что там есть, в этой книге? Это ваши новые рассказы?

— Не только рассказы. У меня впервые выходит повесть. Называется «Идеальный Че». Это сатирическая антиутопия, я ее буду читать в театрах. Новый проект где-то года на полтора: пока не проеду все российские и зарубежные театры, не остыну. Это стеб над сегодняшней действительностью. И пьеса-рассказ — тоже большой достаточно. Даже побольше, чем «Идеальный Че». Она называется «Интуиция». Осколки этого спектакля были в других книжках. Сейчас собрано все вместе. Это 12, а может быть, 13 (сейчас пока еще не решил) монологов людей, которые умерли и очнулись на том свете. Их первые воспоминания. Там есть определенный сюжет: почему важно узнать все мысли этих 13-ти человек? Пьеса стала основой для спектакля, который появится в ближайшее время. Сначала не в Москве, потом в Москве. Художественный руководитель всего этого проекта — Константин Юрьевич Хабенский.

— Ваш большой друг! С кем вы, собственно, «БеспринцЫпные чтения» устраиваете...

— Ну, «БеспринцЫпные чтения» мы устраиваем с большим количеством актеров, но значительную часть выступлений мы делаем вместе с Хабенским. Это и друг, и человек, у которого я учусь.

— А будут новые рассказы в книге «БеспринцЫпные чтения. Некоторые вещи нужно делать самому»?

— Речь, скорее всего, идет о сборнике «БеспринцЫпных чтений», где собраны авторы, которые принимали участие в проекте «БеспринцЫпные чтения» в течение года. Там очень много рассказов, а моих, может быть, один или два максимум.

Видеоверсия интервью. Наш гость Александр Цыпкин.

— А кому вы показываете свои новые рассказы? У вас есть цензор, критик? Это супруга или другой человек?

— Жена, безусловно. Ей показываю. Потому что она не считает меня таким уж большим писателем, говорит: «Ну если читают, то хорошо, вот повезло тебе». Ее мои рассказы достали, и она в них сразу видит все самое плохое. И ты понимаешь, что действительно надо поправить. Я показываю своему издателю, Сан Санычу Прокоповичу. Я показываю в ряде случаев продюсерам тех кинопроектов, для которых пишутся эти рассказы. Показываю актерам, безусловно, с которыми я читаю. Потому что они уж начитались в своей жизни.

— Получается, что рассказ может претерпеть кардинальные изменения, раз столько советчиков, критиков?

— Рассказ меняется даже, пока я его читаю в театре. Я читаю-читаю-читаю и думаю: «Сегодня будет другой финал». Раз — и финал другой.

— Кстати, где вы их пишите обычно?

— Дома, в поезде, в самолете. Как время свободное есть, так и пишу. У меня же куча другой работы, поэтому надо же не только этим заниматься. Вот сяду ночью: «О господи, завтра все сдавать! Какой кошмар, зачем я вписался в это, зачем подтвердил дедлайн? Я не хочу так больше жить, нет, всё!» А сверху голос такой: «Цыпкин, работай!»

— Есть сколько-то страниц, которые вы должны писать каждый день? Вы для себя ставите план?

— Где я — и где план? В связи с тем, что я все сдаю в последний день, чаще всего пишу без серьезной редактуры. Потом, конечно, да. Но сидеть и вымучивать страницу целый день... Нет, это я вообще не могу!

— Мы с вами первый раз встречались в Петербурге. Я был студентом «ЛЭТИ» (электротехнического), занимался студенческим ТВ и брал у вас интервью. Но как у пиарщика «Мегафона»... И потом узнал, что вы стали писателем. Как так получилось? Это вам издательство предложило? Или вы сами решили? Вот как наступил этот момент? — Ну что значит «решил стать писателем»?

Я и не решал стать писателем. Как только человек пишет в социальных сетях, он становится писателем. Это тексты, которые читают люди. Все, что сделало издательство, — это подтолкнуло меня собрать их в книгу. Я просто удивился, что они сказали: «Да мы даже тебе деньги заплатим!» Я говорю: «Вы — мне? Не я — вам?» Это было такое движение друг к другу. Я поговорил с главой «Буквоеда» Денисом Котовым, и он меня познакомил с Сан Санычем из «Астрель», что часть АСТ. А тот сказал: «Да, давай, издадим».

Я натягивал как презерватив на глобус — все, что можно было написать, написал. Текста не хватало. Книжка и так тонкая, тоньше уже нельзя. И поэтому туда и «Твиттер» пошел, и что-то еще. Я удивляюсь, что туда переписка с мамой из школьных времен не попала. Но вот, я подумал, что, наверное, хорошо бы их прочесть со сцены для друзей. Я же блистательный чтец, я же просто-таки вершина чтецкого искусства!

Я прочел. Мне друзья сказали: «У-у-у... Не, ну рассказы еще куда не шло, но читаешь ты ужасно. Больше никогда этого не делай!» И меня это задело — думал: «Ну нет! Я потренируюсь!» И год тренировок дал какой-то результат. А тренировки были в боевых условиях — сразу с актерами. Ну и как-то это попало в струю. Оказалось, людям интересно приходить и смотреть на живых писателей.

Я же не один это все начал — и Александр Маленков, и Александр Снегирев. Люди приходили, смотрели: «О, интересное развлечение! Писатели читают свои произведения! О, неплохо-неплохо...» Снегирев, как никак, «Русский Букер» как раз получил. Поэтому это все — череда совпадений. Плюс тексты, которые нравятся людям.

— Кстати, о «Букере»... Для вас что важнее: премия или тираж? Если бы был выбор...

— Конечно, тираж! То есть это даже не обсуждается. По целому комплексу причин. Мне нужен массовый успех. Успех у критиков меня не интересует вообще. Дальше — это деньги. Я не понимаю, зачем заниматься своей работой, не получая за это деньги. Потому что (только если ты не опережаешь время или не находишься в какой-то очень узкой нише), если работа не приносит тебе деньги, значит ты что-то неправильно делаешь. Это значит обществу не нужно. А вот поменял бы я блокбастер на премию «Оскар» как сценарист? Да, безусловно. А писательские премии... Ну, наверное, мне просто не очень интересно.

— Может быть, вам запомнился этот первый день, когда вы пришли в издательство? Какие это были чувства?

— Вот, кстати, тот день я очень хорошо помню. Сан Саныч позвал меня к себе в издательство, и мы начали, по-моему, обсуждать тиражи. То есть сначала мы начали обсуждать деньги. Я шел с мыслью: «Так, много я им не заплачу. Много они с меня не получат». Сан Саныч был с тем же настроем: «Много я ему не заплачу». Если б я об этом тогда знал, я, конечно, по-другому бы вел переговоры. А когда он сказал

— Ну слушай, ну давай вот такой процент.

— В смысле? Мне?! Мне не надо ничего платить?

— Нет.

— Да ты святой человек! 

Потом стали обсуждать тираж:

— Ну что, 100 тысяч?

— Ты это, Бога-то побойся! Какие 100 тысяч?! Ну вот смотри, сколько у тебя подписчиков в «Фейсбуке»? Ты пойми, мы тут все про бизнес. Нам нужно, чтобы твоя книжка не зависла на книжных полках. Мне-то твои тексты нравятся, я бы иначе не стал браться. Но пойдут они или нет, я не могу тебе сказать.

— Да я продам эти 100 тысяч!

— Слушай, 20-30 тысяч — это уже огромный тираж в стране. 

И это меня очень сильно озадачило. Я был уверен, что у какого-нибудь лауреата «Большой книги», «Букера» или еще чего-то, что у них миллионные тиражи у всех. А оказалось, это вообще не так. Оказалось, что тиражи минимальны. Есть несколько авторов популярного жанра, у которых тиражи действительно сотни тысяч. А уж около миллиона редко. В свое время у того же Сергея Минаева был миллион. 

Но Сан Саныч говорит: «Слушай, сейчас уже миллиона не будет, просто изменился рынок. Давай две тысячи сделаем». Я говорю: «Две!? Да это друзьям подарить! Две...» Я реально столько потратил денег на собственные книжки, которые мне нужно регулярно друзьям дарить.

Ну вот... И он сказал: «Полторы-две! Помяни мое слово...» И точно через три недели книжки кончились — ни в одном магазине не было. Я не знаю, как так получилось, но через три недели я был номером один вообще среди всех книг в книжном магазине «Москва». Две недели, по-моему, держался на первом месте. «Женщины непреклонного возраста» до сих пор в топе-20 русской прозы за 5 лет. Так что первая встреча была для меня встречей переговоров, очарований и разочарований.

— Теперь пойдем дальше. «Идеальный Че», как я понимаю, ваша первая повесть. И жанр ее определен — сатирическо-антиутопическая. Ну сатирическая — это понятно, вы в этом деле мастер. А антиутопия? Почему за нее взялись?

— Не в первый раз. Например, «Люди своевременных взглядов» — антиутопический рассказ. Не антиутопия в том смысле, в котором писал Оруэлл, а скорее, нереальная ситуация. Допустим, в «Людях своевременных взглядов» у мужчины, высокопоставленного чиновника, нет любовницы, и все заставляют его ее завести. Даже жена заставляет, потому что все говорят, что это девиация: у всех есть, а у него нет! А он говорит: «Я тебя люблю, я не хочу никого заводить». Она отвечает: «Нет, ты пойми, мы выпадем из общества!» Его давят со всех сторон, и он заводит фиктивную любовницу, которой платит деньги, чтобы она делала вид. И она его сливает, потому что он «ненормальный». И его сдают в дурдом, потому что он психопат. Жена хочет с ним развестись, говорит: «У тебя нездоровое влечение только ко мне. Я боюсь, что ты меня убьешь!» И когда он заводит любовницу, все успокаиваются. 

То есть в данном случае это не в каноническом смысле антиутопия. Но название звучит красиво. Там, конечно, фантасмагория пиарно-политологическая.

— А можно сказать, что антиутопия сегодня переживает новый всплеск? «1984» всегда в топе продаж. По «О дивный новый мир» вышел сериал. И как-то постоянно антиутопия, антиутопия...

— Потому что антиутопия перестала быть фантастикой. Окружающий нас мир — это уже антиутопия. Ну ряд происходящих в мире процессов. Радикальный феминизм, именно радикальный феминизм, отмена мужских и женских ролей на Берлинском фестивале — это такие предтечи антиутопических сценариев нашей жизни. Ряд радикальных проявлений Black Lives Matter. В целом, абсолютно понятное движение за права темнокожего населения. Но ряд людей использует его в своих целях, и оно становится антиутопией.

— Ну и кстати... Новый агент 007 — темнокожая женщина. То есть: а) женщина; б) темнокожая. Просто вот, к слову, обо всех этих тенденциях. 

— Да, совершенно верно. И все время к тебе прилетают какие-то новости, совершенно невозможные для представления в десятилетней перспективе назад. Я не знаю, реально это или нет, но пошли жалобы на филармонический оркестр, на то, что они мало играют музыки темнокожих композиторов. Звучит абсурдно, безусловно. Я уже несколько раз говорил, что не вижу проблем в том, что исторических персонажей с белой кожей играют темнокожие артисты. Это окей, ничего страшного в этом нет. Но то, что убрали из проката фильм «Унесенные ветром», — это все-таки звонки из антиутопии.

— Я недавно перечитывал Зощенко. И «Голубую книгу», и рассказы. Я поймал себя на мысли, что вы очень похожи. В плане подачи, в плане слова. Вас называли наследником Зощенко?

— Наследником нет. Наследство мне пока не передавали. Но меня, пытаясь запихать в какую-то категорийность, определили: «Так, ну это вот туда, к Зощенко! Бабель, Довлатов... Ну, они, конечно, лучше, но хоть как-то...» Повторюсь, я пишу все рассказы только для одной цели — для чтения со сцены. Они написаны так, как должны быть написаны рассказы для чтения со сцены, а не как литературные произведения. Из них убрано все, что только можно. Я бы слушал свои рассказы только в аудиокнигах. Потому что в них все построено на том, что актер раскрашивает текст интонациями, паузами, акцентами.

— Сейчас даже аудиосериалы выходят. Вот «Текст» Глуховского, у Акунина был. Вы пробовали или хотите попробовать себя в аудиосериалах? Раз в неделю по эпизоду — так растягивают книгу. 

— Я вот думаю это сделать. Пытаюсь понять, надо ли или не надо. Думаю, да.

— А у вас есть человек, которого вы считаете учителем в литературе?

— Гришковец.

— А на сцене?

— Гришковец.

— Тоже он?

— Константин Юрьевич Хабенский — безусловный учитель. И он, и Ингеборга, да и другие самые разные. Я у них у всех учился. Просто с Константином Юрьевичем я чаще всего работаю. Ну и потом, конечно, он актер гениальный. У него учиться может абсолютно любой человек, и я это делаю регулярно. Но с точки зрения литературно-театрального подхода я пытаюсь что-то взять у Гришковца. Я не сделаю никогда, как он, но он задал мне направление.

— Ну это из современных... А есть, скажем так, из старших товарищей?

— Ну О. Генри, наверное.

— Да, тоже такие короткие сатирические рассказы...

— Лирическо-сатирические, очень важно. Если новую книгу прочтете, там сатиры уже почти нет. Был и вообще триллер с убийствами. А «Снег» о хосписе. Это все уже перестало быть исключительно сатирической литературой, а стало лирическо-драмедийной. Вот драмеди — это мой любимый жанр.

— А почему? Вам самому интересно что-то новое пробовать?

— Меняешься. Да и потом... Даже в самом первом, если внимательно прочесть, в каждом рассказе есть такая грустноватая нотка. Исключительно смех — это хорошо, но наступает какая-то пресыщенность исключительно веселыми вещами, и ты хочешь смеяться и чуть-чуть грустить. Вот я стараюсь соблюдать этот паритет.

— Как я понимаю, вы, сочиняя рассказы, опираетесь на какие-то реальные истории?

— Нет, конечно. Нет, это все из головы в основном.

— То есть это все вымысел? То есть нет людей, которые стали прототипами и пожаловались потом: «Как ты смеешь меня тут изображать»? 

— Нет. Ну очень редко. Вот, «Славик», который Славик. В общем, первая история, рассказанная мне о реальном человеке. Я его не знаю, но, надеюсь, когда-нибудь с ним познакомлюсь. Одна история стала базовой, а все остальное — уже из головы. Но есть иногда какие-то рассказы, в которых реальность присутствует. Это что автобиографические вещи. А чем дальше в лес, тем уже реальных дров становится меньше и меньше.

— Много актеров читают ваши книги, мы все это знаем. Есть ли те, кто еще не читал, но вы хотели бы, чтобы они прочитали?

— Ну, вот сейчас мы активно обсуждаем это с Александром Петровым. Ему понравились мои рассказы, но хочется чего-то специально для него написать. Мне вообще все больше и больше нравится писать под актера. Например, я написал за карантин целый сценарий под Ингеборге Дапкунайте. Либо это будет короткий сериал, либо полный метр. Тем не менее написано под нее. Я писал и представлял ее. А антиутопический рассказ «Люди своевременных взглядов» был написан под Анну Михалкову. Мне становится все интереснее и интереснее, когда пишу под актера. Соответственно, если мне удастся и у Саши не пропадет интерес что-то вместе сделать, я буду рад.

— А писать под актера — это как? То есть вы пересматриваете его фильмы? Или что имеется в виду?

— Нет, я же вижу человека. Фильмы я чаще всего уже смотрел, я более-менее в контексте. Поэтому я представляю человека и пишу под него. Под самого человека в большей степени, чем под актера. Профессиональный актер может сыграть все, что угодно, но если текст созвучен, как мне кажется, его внутренним переживаниям, то тем более это будет сделано хорошо.

— А что вы написали под Ингеборге Дапкунайте? Мини-сериал? Про что он? Если не секрет, конечно...

— Не секрет, нет. Это женщина, выбирающая правильный путь в своей личной жизни. Давайте так.

— Абстрактно, завуалированно. Хорошо. А вы следите за сериалом «Беспринципные»? Вы автор сценария, как я понимаю?

— Я и двое моих коллег, Владимир и Дарья, мы вместе писали этот сериал. Потому что я, как сценарист, ну еще совсем-совсем начинающий. Мои рассказы переделать в сценарий — это определенная работа. Поэтому мы вместе это делали. Ну и Роман Прыгунов, режиссер, тоже к этому приложил руку. Естественно, он какие-то правки вносил, какие-то идеи давал. Они придумали объединить все в одну линию. Там пять пар, и на протяжении всего сериала мы следим за пятью парами. У меня же нет таких пар. Это придумали продюсеры, Петр Ануров и Данила Шарапов.

— Если сравнивать написание сценария и рассказов, что легче?

— Рассказы в разы легче. В разы легче.

— А вообще, как вам сам опыт сценариста?

— Сомнительное удовольствие, честно скажу. Потому что это другая совершенно работа. Ты пишешь ТЗ для киногруппы. Это не рассказ, это не пьеса, это не повесть. Это техническое задание. Очень много нужно учесть профессиональных киномоментов. Плюс большое количество людей вовлечены в процесс и могут на него повлиять. В ряде случаев это правильное внимание, а в ряде — нет. И оно мне не нравится, я вынужден с этим мириться, потому что я сценарист. Пока, слава богу, во всех ситуациях, в которых я был, мы с режиссерами и продюсерами разных фильмов находили общий язык. Но это всегда еще один человек, принимающий решение вместе с тобой. В ряде случаев тебе это не нравится.

— А с вами актеров согласовывали? Или было, по крайне мере, право голоса вашего?

— Ну, у меня всегда есть право голоса, конечно. Оно обеспечено моим, наверное, каким-то человеческим авторитетом и тем, что все-таки у меня большой популярный проект — «БеспринцЫпные чтения». И я стараюсь всегда, когда речь идет о сценарии, говорить о том, что я хочу влиять на выбор актеров. Я, конечно, ни разу не сказал: «Ой, нет, этого я не возьму». Такого не было. Но говорил: «Мне кажется, этот актер или актриса сделает эту роль глубже, богаче». Я абсолютно доволен кастингом сериала «Беспринципные».

— А следите вообще за съемочным процессом?

— Да. Я приезжал на съемочную площадку, я на связи с коллегами-сценаристами и на связи со всеми. Конечно, мы все время что-то меняем, дописываем, чуть-чуть правим сценарий. Тут еще одно нововведение, может быть, сделаем... Я постоянно на связи, каждый день.

— У вас в «Инстаграме» была фотография с подписью: «Я играю роль поэта Курицына, и это серьезно». Это правда? Вы как актер?

— Что значит «как актер»? Это будет моя третья роль в кино! Потому что я сыграл адвоката во «Вдовушках» у Резо Гигинеишвили. Я сыграл висельника, то есть я висел, в «Прощай, любимый!», мои ноги висели. Лучшая роль второго плана в большом количестве фестивалей — это я. И сейчас. Но это исключительно все фан и некий такой штрих в этом кино. Я, безусловно, и не думал становиться актером.

— А для чего этот фан? Чтобы обогатить свой писательский опыт или чтобы заработать?

— Конечно, заработать большие деньги (сарказм). Во-первых, это полезно для картин. Ну, я же человек публичный, на меня приходят люди в театре смотреть. Я же что-то умею, раз могу стоять на сцене и держать зрительское внимание, читая-играя свои тексты. Что-то я могу сделать на камеру. Я не смог бы сыграть главную роль, просто потому, что это огромный труд. То есть ты должен уметь педантично отыгрывать одну и ту же сцену в течение всего дня. Я не умею. Помимо таланта, помимо всего-всего остального, даже вот с этим мне не справиться. Но такое полукамео — почему нет.

— Ну как вам этот опыт? 

— Тяжелый опыт. Слава богу, что я не киноактер.

— Смотрите, начинали с постов, потом рассказы, потом повесть, сценарий, пьеса, о которой вы сказали...

— Есть спектакли в Петербурге: «Три товарища?», «О чем молчит балет». Второй о просранной жизни трех артисток балета, которые на исходе карьеры сталкиваются с тяжелой реальностью: понимают, что их в будущем либо ничего не ждет, либо ждет что-то непонятное. Это написано вместе с Юрой Смекаловым — хореографом, режиссером и блистательным танцовщиком Мариинского театра. Вот такая очень искренняя, честная и в чем-то трагическая история.

— Вы из Петербурга. Но в «Инстаграме», когда вы с супругой недавно приехали в Петербург, написали: «Туристы в Петербурге». Вы в итоге сейчас себя ощущаете петербуржцем или москвичом?

— Ох-ох, тонкий лед. Я в Москве ощущаю себя москвичом, в Петербурге — петербуржцем. Я, слава богу, и в том, и в другом городе ощущаю себя своим. Есть ситуации, когда люди так живут: и в том, и в другом городе ощущают себя чужими. Оттуда уехали — там чужие. Сюда приехали — и здесь не стали своими. Я и там, и там свой. Вероятно, это вопрос ко мне, а не к городам.

— Вы написали рассказы, пьесы и так далее — форма растет-растет. Дальше будет ли роман?

— Наверное, когда-нибудь будет роман. Очень короткий. Но, в целом, скучновато писать роман. Должен быть, как говорит Гришковец, замысел. Вот если у меня будет замысел на целый роман, то да. А у меня пока такого замысла нет, и надо отдавать себе отчет в том, что это не совсем мое.

Дело в том, что не понятно, что делать с романом, с точки зрения чтения. «Идеальный Че» — это максимум. И то в литературной версии он выйдет с несколькими дополнительными сценами, которые я обрезал для театра. Но роман так не обрежешь. Читать главы... Ну странно.

— Тогда, чтобы вас не задерживать... У АСТ юбилей, 30 лет. Что пожелаете имениннику?

— Я пожелаю любым бизнесменам положительного сальдо доходов и расходов!