Русская зима

«Повести объединяет, на мой взгляд, попытка героев изменить свою жизнь, попытка бегства от прошлого. Герой „У моря“ бежит физически, что называется, самоизолируется, но обстоятельства выбивают его из самоизоляции, и он едет куда‑то дальше. Героиня „Русской зимы“, не убегая в прямом смысле слова, рвет нити прежних отношений, но вновь их восстанавливает до того момента, пока рядом с ней не появляется новый человек. Может быть, человек такого же склада, что и герой „Русской зимы“. Может быть, сюжет „Русской зимы“ — это альтернатива сюжетной канве „У моря“...

Русская зима в повести, по‑моему, некий синоним русским горкам. В жизни героини происходит много событий, наверное, меняется и ее судьба этой зимой. С одной стороны, зимой обычно все замирает, а у нее наоборот...

Человек всегда думает, наблюдает, переживает случившееся, сожалеет или радуется, сомневается. Строит планы. Как без этого?.. Герой „У моря“ хочет от всего этого избавиться, по крайней мере, на время, а обстоятельства втягивают его в общение с соседями, подкидывают котенка... В итоге он бросает это место и куда‑то снова едет. Может быть, в Екатеринбург...

„У моря“ я начал месяца за три до появления коронавируса, а „Русскую зиму“ еще раньше. Но карантин, самоизоляция наверняка наложили отпечаток на эти вещи. Впрочем, по некоторым приметам можно определить, что действие „Русской зимы“ происходит в ноябре 2016 — апреле 2017, а „У моря“ в ноябре 2019‑го. Но точных привязок ко времени я решил не давать».

Роман Сенчин о книге «Русская зима»

Цитаты:

«И этот холод... Сергеев вырос в Сибири, где случались морозы за минус сорок, но их нельзя было сравнить с этим плюсовым холодом, от которого невозможно было защититься никакими кофтами, одеялами. Сибирский мороз просто ласково усыплял, беззлобно убивал, местный же холод каждую секунду грыз, колол, тряс, заставляя дрожать и стучать зубами».

«Да, это было не увлечение. Оно возникало в процессе, а начал с другим чувством. Что не может не написать. Что необходимо. И для него, и для всех. Кто‑то ведь сказал о себе: „Без меня народ неполный“. Самоуверенно, конечно, но зато честно... И без его сценария — еще дней десять назад Сергеев знал это точно, — русская культура неполна. Есть в ней пустая ячейка, незаполненная сота...»

«Не то чтобы Серафиме нужен ребенок, но природа, наверное, требует. Снится, что он уже есть, она его кормит, играет, выбирает в магазине одежду... Может, не столько сам ребенок необходим, сколько упорядоченность и определенность. Какая‑то твердая дорога под ногами. А сейчас словно проваливаешься в тину при каждом шаге, крутишься на месте, двигаешься непонятно куда... Лет до двадцати пяти это даже нравилось, а теперь пугает. Вот шагнешь еще, а там уже нет дна. И все — утонешь».

«Хотелось схватиться за голову и завизжать. Но она знала, что не завизжит — она, к сожалению, не была истеричкой, как большинство женщин. Вместо истерик у нее происходили психозы. Они тише, но страшнее».

«Наверное, крышу снесло, и Серафима с Ваней решили: на фиг общага, на фиг учеба, на фиг вообще этот неправильный мир. Сняли за копейки развалюху почти у обочины Кольцовского тракта — днем и ночью слышался гул машин, — стали мечтать написать мощное, такое, что этот неправильный мир перевернет, разрушит, изменит. Но на самом деле бухали, курили траву, глотали колеса.

Теперь она понимала, что они разрушали не мир, а себя. Включилась у них эта программа саморазрушения. Оно могло продолжаться месяцы, а могло закончиться гибелью каждый день».

«Не бог весть какая глубокая мысль, но справедливая. С ней не поспоришь. И никакая новая жизнь невозможна не потому, что мешает живущий по‑старому окружающий мир, а потому, что у тебя было прошлое. Прошлое накатывает и топит в привычках, комплексах, послевкусии давних удовольствий, в горечи старых несчастий».