Целовальник, заступ, шлафрок: необычные слова русского языка

Русский язык постоянно меняется. Некоторые слова, которые были привычны для наших бабушек и дедушек, сейчас почти вышли из употребления — что уж говорить о словах из более ранних эпох. Однако они продолжают встречаться в произведениях классиков, подчас вызывая недоумение у современных читателей. О некоторых таких словах мы сейчас и поговорим.

Некоторые часто встречающиеся в русской классике слова совершенно незнакомы современным читателям — их значение можно попытаться угадать только по контексту. К таким словам можно отнести и загадочный «шлафрок».

В рассказе «Два помещика», входящем в цикл «Записки охотника», Иван Тургенев, описывая одного из персонажей, отметил, что он — «большой хлебосол и балагур», живущий в свое удовольствие, который круглый год ходит в «полосатом шлафроке на вате». Вероятно, «шлафрок» — это одежда. Но не вполне ясно, какая именно и за счет чего достигается ее всесезонность.

Иван Гончаров, описывая главного героя романа «Обломов», подчеркнул, что он был очень беспечным. Настолько, что беспечность эта отражалась не только на лице и в позах, но и переходила «даже в складки шлафрока». И буквально через несколько абзацев место загадочного шлафрока занял каноничный персидский халат, который благодаря учителям намертво сросся с образом Обломова в сознании каждого выпускника российских школ.

На самом деле Обломов не успел переодеться: халат — это и есть шлафрок. Во времена Гончарова эти слова использовались как синонимы. Сейчас же из этой пары в строю остался лишь халат. Невыясненным остается вопрос — почему тургеневскому помещику не было жарко летом в ватном халате. Но не все загадки русской литературы должны быть разгаданы.

Есть и другая категория слов, часто встречающихся в произведениях классиков. Основа в них кажется знакомой, но что именно они означают, не вполне понятно — не помогает даже контекст. К таким словам можно отнести «целовальника».

В начале романа «Капитанская дочка» Александра Пушкина есть сцена встречи главного героя — молодого дворянина Петра Гринева — с крестьянином. Гринев и его дядька — воспитатель — Савелич попали в буран, и крестьянин вывел их постоялому двору. Он был очень легко одет — как объяснил это сам крестьянин, свой тулуп он «заложил вечор у целовальника». Гринев, несмотря на возражения Савелича, подарил провожатому свой заячий тулуп. Впоследствии выяснилось, что этим крестьянином был известный бунтовщик Емельян Пугачев. Кем же был загадочный целовальник, лишивший его тулупа, осталось загадкой.

Снимал целовальник не только тулупы. В эпопее «Война и мир» Лев Толстой описал драку в питейном доме. Подвыпившие фабричные рабочие и кузнец обвиняли целовальника в том, что он «грабил народ», «рубахи снимал» и «человека убил». При этом их не смущало, что «убитый» целовальником человек ругал его громче всех и даже пытался его поколотить.

В несколько ином написании — «цаловальник» — это слово встречается в поэме Николая Некрасова «Коробейники», посвященной жизни бедных бродячих торговцев. Устав от работы и политических проблем, они идут в кабак. После этого без объяснений появляется целовальник:

Ты попомни цаловальника,

Что сказал — подлец седой!

«Выше нет меня начальника,

Весь народ — работник мой!»...

В повести «Записки из Мертвого дома» Федор Достоевский описал быт сибирских каторжан, о котором знал не понаслышке — он провел в местах лишения свободы несколько лет. В одной из глав писатель рассказал о том, как арестанты, находясь под неусыпным наблюдением охраны, умудрялись употреблять алкоголь. По словам Достоевского, его они покупали у помощников целовальников, которые жили в остроге.

«Целовальник» — это, как сказали бы сейчас, бармен. Он разливал спиртное в питейных заведениях. Экзотическое для уха наших современников название появилось не случайно. При Иване Грозном целовальниками называли чиновников, которые собирали подати и следили за правопорядком. На верность царю они присягали целованием креста — потому их так и назвали.

Со временем к обязанностям целовальников добавился надзор за питейными заведениями. Он требовал столько внимания, что многие целовальники фактически стали администраторами кабаков. Потом некоторым из них, видимо, пришлось встать за стойку. Такие целовальники тоже клялись честно исполнять свой долг — не разбавлять спиртное — и в подтверждение своих слов целовали крест.

После Октябрьской революции целовальники исчезли как пережиток царизма, а им на смену со временем пришли бармены — это слово вошло в обиход в 1970‑х годах. Что же, к некоторым традициям стоило бы вернуться. Например, обязать барменов целовать крест при вступлении в должность — чтобы поговорка «лед и пена — хлеб бармена» ушла в небытие.

Еще одно знакомо‑незнакомое слово — «заступ». Оно встречается в русской литературе часто и в разных контекстах. В романе «История одного города» Михаила Салтыкова‑Щедрина Угрюм‑Бурчеев — последний градоначальник Глупова — хочет сделать из него новый город Непреклонск. Для этого он выгоняет жителей на обязательные работы: они «разом нагибаются и выпрямляются; сверкают лезвия кос, взмахивают грабли, стучат заступы, сохи бороздят землю». То есть «заступ» — это какой‑то инструмент.

В подобных контекстах слово «заступ» встречается и в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» Николая Гоголя. В повести «Вечер накануне Ивана Купала» демон Басаврюк подает ищущему клад Петро заступ. В повести «Заколдованное место» главный герой, найдя место с, как ему показалось, зарытым кладом, сетует, что у него нет заступа.

Казалось бы, тайна «заступа» разгадана — после этого слова в былые времена нужно было смеяться. Однако у Льва Толстого во втором томе «Войны и мира» мы встречаем это слово в ином контексте. Когда Николай Болконский собирается отдать буфетчика Филиппа в солдаты, тот, перепугавшись, просит у княжны Марьи «заступ» — и вряд ли для того, чтобы ему было удобно рыть окопы.

«Заступ» — это устаревшее название штыковой лопаты. Она была несколько уже современных, однако подходила для земляных работ — тем более при отсутствии альтернатив. «Заступ», который просил буфетчик Филлип у княжны — это «заступничество»: в солдаты он явно не хотел, поскольку в те времена служили по 25 лет. В этом значении слово не встречается в словарях, однако его смысл понятен по контексту. Видимо, Толстой сэкономил силы на этом сокращении, чтобы написать последующие два тома эпопеи.

Случается, что затруднения вызывают и вроде бы знакомые слова. Например, часто встречающийся в русской классике глагол «соснуть», который почти всегда вызывает улыбки у детей и нередко приводит в замешательство взрослых.

В романе «Что делать?» Николая Чернышевского есть сцена, в которой отец главной героини Веры Павловны — та, что видит причудливые сны, которые школьникам потом приходится анализировать в сочинениях — после обеда «прилег, по обыкновению, соснуть». Не будем спешить с выводами о пристрастиях пожилого уважаемого человека — прежде рассмотрим еще одну цитату.

Иван Гончаров в романе «Обыкновенная история» описал распорядок дня главного героя — утром он был на работе, после обеда шел в гости, ночью писал стихи и прозу — завершив его загадочной фразой: «Да притом не мешает же ведь соснуть немножко». Если учесть, что произведения главного героя не принимал ни один журнал, возникает вопрос, почему же «немножко».

На самом деле классики имели в виду вовсе не то, о чем могли бы подумать — и зачастую думают — наши современники. В дореволюционной России, когда человек говорил «соснуть», он подразумевал «немного поспать». Слово считалось разговорным, но употреблялось повсеместно, и поэтому встречалось во многих произведениях той эпохи. Сейчас глагол в этом значении не употребляют — разве что рискуя быть непонятыми или шутки ради.

С последним словом несколько проще — «картуз» у многих на слуху. Однако что это такое, с ходу ответит далеко не каждый читатель. В рассказе «Малиновая вода» из цикла «Записки охотника» Тургенев описывает одного из рыбаков как высокого человека в «пуховом картузе». В романе «Игрок» Федора Достоевского дворецкий богатой барыни Тарасевичевой Потапыч закрывает картузом розовую лысину. В повести Льва Толстого «Крейцерова соната» один из попутчиков рассказчика был одет в «ильковую шубу» и «суконный картуз с огромным козырьком».

Как вы уже догадались, картуз — это головной убор, по преимуществу мужской. Выглядит он как фуражка с козырьком, которая может быть изготовлена практически из любого материала. Он появился в России при Петре I, который привез моду на него из Северной Европы. К середине XIX века картуз стал самым популярным головным убором — его носили и дворяне, и простолюдины. Сейчас картуз можно встретить не только в музеях, но и на улицах — хоть повальная мода на него и прошла, однако он не превратился в устаревшую экзотику.