Пятничные чтения: «Бунт османской Золушки» Натальи Андреевой

«Бунт османской Золушки» — остросюжетный исторический роман для поклонников сериала «Великолепный век». Пышная красавица Ашхен полна решимости заполучить власть над сердцем султана Ибрагима и стать главной женщиной во дворце. Но удастся ли ей это?! Ведь прозвище султана — Дели, что значит безумный, дано ему не с проста. К чему может привести опасная игра за любовь, власть и богатство? Восточные страсти, коварные интриги, взлеты и падения — всё это приготовила для вас книга «Бунт османской Золушки».

Голод, постоянный голод... Словно в желудке теперь живет злющая кошка, которая громко урчит и рвет его изнутри когтями. Больно, тошно, и во рту все время горько, там скопилась то ли голодная слюна, то ли желчь напополам с кровью. Ноги от этой боли подкашиваются, а в глазах темно. Сил нет, но надо работать, в доме теперь мало женщин, а работы для них не убавилось.

С тех пор как Баграт уехал с янычарами, на его семью обрушились беды. Умерла мать, сразу после окончания положенного траура сыграли свадьбу: Шагане вышла замуж в соседнюю деревню. Ее муж был намного старше, а свекровь и золовки злющие‑презлющие. Ашхен жалко было смотреть на сестру, хоть она Шагане никогда и не любила. Но такой судьбы даже врагу не пожелаешь.

Шагане вся высохла как щепка, глаза погасли, работает день и ночь. Да еще и девочку родила, не сына. Муж недоволен, золовки покрикивают, свекровь шипит как змея. Глядя на старшую сестру, Седа замуж не торопится. Отец ворчит: лишний рот в доме. Хотя именно Седа после матери стала вести хозяйство. Да еще Ашхен приходится целыми днями трудиться несмотря на лень. Она даже похудела.

Она обернулась и торопливо сунула в рот горсть муки. Горько подумала: да разве этим наешься? Отец, похоже, заметил, но промолчал. После смерти жены он сильно сдал и уже не захаживает по ночам к разбитной соседке‑вдове. В доме тоскливо, голодно и мрачно. Ашхен порою хочется утопиться. Кошка в ее желудке растет и с каждым днем становится все злее. Еще немного — и она разорвет Ашхен на части.

Она каждый день прислушивается: не раздастся ли топот копыт? А вдруг Баграт забыл о ней? Или его убили? За столько лет все могло случиться. Только одно и остается: кинуться в реку, чтобы утопить ненасытную кошку в желудке, а вместе с ней и себя.

Ашхен уже совсем потеряла надежду. Скоро и эта мука закончится, еды в доме больше нет. Запасы кончились, до нового урожая их не хватило. Акоп выбивается из сил на своем наделе. Он женился, и его жена опять беременна. Денег им не хватает. Впрочем, кому их хватает? Поборами замучили. Неверные — плати те. Или убирайтесь со своей земли. Она и не ваша вовсе, а султана.

В Османской империи все принадлежит султану и его семье! Люди, земли, богатства.

Она вздрогнула и просыпала муку на стол: за окном раздался грозный крик:

— Именем султана Ибрагима хазретлири! Открывай!

Ашхен нагнулась и торопливо стала слизывать муку со стола. Отец в ужасе закрылся руками:

— У нас больше ничего нет!

Дверь распахнулась от удара ноги: на пороге стояли янычары. Самый юный, высокий и стройный красавец, похоже, был у них главным. Его почтительно пропустили вперед.

— Именем повелителя, султана Османской империи. Собирайтесь! Живо!

Отец, шатаясь, шагнул вперед, потом без сил рухнул на пол и обнял колени красавца в роскошном кафтане:

— Эфенди, смилуйтесь! Мы нищие! Взять у нас нечего! Пощадите!

Ашхен вгляделась в лицо молодого господина. И вдруг увидела такие знакомые зеленые глаза. Потемневшие, в траурной рамке огромных ресниц, но по‑прежнему невыразимо прекрасные. Такие глаза забыть невозможно. Она ахнула:

— Баграт!

— Женщина, на колени! — один из янычаров стал вынимать из ножен саблю. — Ты разговариваешь с ичогланом самого султана Ибрагима!

Брат даже голову не повернул в ее сторону. Надменно тронул носком сапога лежащего у его ног отца:

— Встань. Я велел тебе и твоим дочерям собираться.

— Папа, идем, — позвала Ашхен.

Она уже пришла в себя. Брат ведет себя странно, но, похоже, так надо. Он больше не Баграт, а...

— Исмаил‑ага, прикажете нести их жалкий скарб в повозку? — один из слуг выступил вперед.

— Да, приступайте, — важно нагнул голову бывший Баграт.

Ашхен жадно пожирала его глазами. Одет по‑турецки, кафтан дорогой, руки холеные, на среднем пальце правой — сверкающий перстень. За этот перстень можно купить весь их дом вместе с землей и его жильцами в придачу! А братик‑то, похоже, преуспел! Вон у него сколько слуг! И янычары с ним. Ичоглан? Паж повелителя? Должно быть, любимый паж. Тот, кто по вечерам заводит в роскошные покои султанских наложниц. И первым видит утром улыбку повелителя. Исмаил же подает султану воду, когда тому хочется напиться. Повелитель доверяет этому пажу свою жизнь. Следовательно, Баграт, то бишь Исмаил, для султана бесценен.

Ашхен даже забыла о голоде.

— Это Баграт, — шепнула она на ухо отцу. И тут же зажала ему ладонью рот: — Молчи. Никто не должен его узнать.

Она обернулась и поймала взгляд брата. Он еле заметным кивком показал — в сад. Низко нагнув голову, Ашхен торопливо вышла из дома.

Она стояла в тени деревьев, все еще не веря. Неужели Баграт за ней все‑таки вернулся?! — А помнишь, как я воровал для тебя яблоки? Она резко обернулась. Брат смеялся, сверкая белоснежными зубами. Как же он возмужал и похорошел! Эти тонкие черные усики, которые очень ему идут, а главное, эти зеленые глаза, такие необычные.

— Ба... Исмаил, так?

— Все правильно, — брат важно нагнул голову. — Любимый паж султана Ибрагима. Пока еще паж, — он сорвал травинку и прикусил ее белоснежными зубами. — Но я хочу большего, Ашхен. Дом... Ненавижу! Ты дала мне когда‑то бесценный совет, и я понял, что тебя, сестра, стоит послушать. Ты мне нужна, — резко сказал Исмаил. — Надеюсь, ты сохранила девственность?

— Желающих жениться на ненасытной толстухе так и не нашлось, — усмехнулась Ашхен. — Я берегла себя для тебя, братик, согласно нашему уговору. Ждала, когда ты представишь меня султану.

— Не все так просто, — нахмурился Исмаил. — Во дворце Топкапы идет самая настоящая война. Кёсем‑султан ненавидит наставника повелителя Джинджи‑ходжу. На власть самой валиде покушается Турхан‑султан, мать наследника. Ну и глава черных евнухов кизляр‑ага хочет усилить свое влияние на султана.

— А кому служишь ты? — с интересом спросила Ашхен. — Султану, валиде, главному евнуху или этому... как ты сказал? Джинджи?

— Я служу самому себе, — резко сказал Исмаил. — Но каждый из них думает, что я служу ему. Кроме кизляра‑аги, который открыто меня ненавидит. И поплатится за это, — твердо сказал он.

— Я вижу, ты запомнил мои уроки, — сладко пропела Ашхен. В животе у нее предательски заурчало.

— Вы голодаете? — догадался брат. — Тогда поехали скорее. По дороге мы найдем харчевню, где можно будет подкрепиться.

У Ашхен раздулись ноздри от жадности. Как хорошо, что Баграт за ней вернулся!

— Акоп останется здесь, — сказала она. — Он по уши увяз в своем хозяйстве. Шагане замужем. А мама... Мама умерла. — Голос ее дрогнул.

Баграт на секунду помрачнел, но потом беспечно пожал плечами:

— Все мы смертны. И я был на краю могилы. Знала бы ты, что мне пришлось пережить, пока я прозябал среди десятков таких же пажей, как нас муштровали, заставляли голодать и били палками, чтобы мы хорошо усвоили эту науку: угождай и пресмыкайся. Четыре года, Ашхен! Прежде чем меня заметил султан и приблизил. Хочешь властвовать в султанских покоях — забудь о чувствах. Хитрость и лесть — вот замена твоим чувствам, если хочешь выжить. Ты должна понять султана, прежде чем попадешь в гарем. Я попробую это устроить.

— Говорят, он сумасшедший, — поежилась Ашхен. — У него прозвище: Дели.

— Он не безумец, — усмехнулся Исмаил. — Джинджи‑ходжа одурманивает его наркотиками, чтобы султан забыл о детских страхах. Он много лет провел в клетке, с немыми и глухими евнухами, и каждый день ждал палачей. Однажды шехзаде и в самом деле чуть не казнили. Он чудом остался жив. Но он не безумец, — повторил брат.

— Куда мы едем?

— В Стамбул. Надо поспешить. Я не могу надолго оставить дворец. Султан обо мне скоро спросит. И если меня не найдут, то мне лучше не возвращаться. Султан легко выходит из себя, и мне надо быть рядом, когда у него начнется новый приступ... Я купил вам дом, — небрежно сказал Исмаил. — И лавку. Отец будет торговать посудой.

— А когда...

— Мы расстанемся у стамбульских ворот, — жестом оборвал ее брат. — Слуга проводит вас в дом, который отныне ваш. Запомни: тебе шестнадцать лет. Бумаги я пришлю. На отца, тебя и сестер. Забудьте, кем вы были. И что я вам родня. Мы с тобой отныне чужие, поняла? Я буду тебе писать. Все мои письма сожги, — повелительно сказал Исмаил. Ашхен нагнула голову в знак согласия. — А сейчас иди собирайся. Не будем зря терять время.

***

Старухи заговорили, когда султан поставил на поднос служанки опустевший стакан из‑под кизилового щербета. Напевно, зазывно, и в то же время вкрадчиво, возбуждая желание у повелителя. Старость неумолима к женщине, но ее голос — все тот же инструмент, на котором искусницы умело играют до самой своей смерти:

— Чем женщина толще, тем она слаще. Она только и думает, что об утехах, и ее влагалище всегда готово принять мужчину. Все дело в размере, великий султан. Необъятных размеров женщина способна подарить такое же недостижимое доселе наслаждение. Чем больше грудь, тем крепче и сильнее будет мальчик, это верный признак плодовитости. Найдите самую большую женщину в Стамбуле, и ваши ночи станут такими яркими, что даже луна, которая любуется с небес на дворец Топкапы, стыдливо спрячется в тучах...