Прочти первым: «Зов ястреба» Яны Летт

«Зов ястреба», первая книга цикла «Препараторы» от молодой российской писательницы Яны Летт — превосходный пример качественного непереводного фэнтези: новый мир, полный тайн и политических интриг, неоднозначные герои и великолепный авторский слог, одновременно легкий и метафоричный.

Унельм. Шествие.

Восьмой месяц 723 г. от начала Стужи

Шествие должно было пройти на площади перед магистратом так же, как это происходило из года в год.

Препараторы, прибывшие в Ильмор, подготовили площадку с помощью нескольких мужчин. Главный, ястреб, стоял чуть поодаль и наблюдал за тем, как одна за другой воздвигаются Арки, с отстранённым видом. Слишком большая шишка, чтобы работать. Когда они с Хельной встали в очередь семнадцатилетних, которые должны были пройти через Арки, Унельм пристальнее вгляделся в лицо Эрика Строма, и его передёрнуло: этот человек, возможно, некогда красивый, теперь походил на монстра.

Унельм завидел тёмную макушку Сорты вдалеке — несмотря на холод, она сняла капюшон и шапку. Если она нервничала хотя бы в половину от того, что чувствовал он сам, скоро Хальсон станет ещё жарче.

— Куда смотришь? — Хельна, его подружка, ёрзала у бока, становилась на цыпочки. — Кто там?

Он едва удержался от того, чтобы закатить глаза. Даже сейчас ревновать — это было очень в её духе, но за такие ноги, как у неё, многое можно было простить.

Арок было четыре штуки — по числу кругов препараторов.

Сделаны из чудовищных рёбер вала — самого крупного из живущих в Стуже снитиров. В детстве Унельм был уверен, что вал — гигантская рыба вроде той из сказки, проглотившей целый город со всеми жителями. Но потом Гасси вычитал где‑то и рассказал им с Сортой, что вал — огромное животное, питающееся существами слишком крохотными, чтобы иметь душу, но живущими во льдах.

Рёбра были перевиты кожаными лентами — должно быть, из ревок или хааров, разукрашенными колокольчиками из чёрного стекла. Унельм впервые стоял так близко к Аркам. Он и раньше замечал, что каждая изрезана мелкими узорами. Но только теперь различил, что именно они изображают.

Сцены охоты.

Под самой верхней точкой изгиба каждой из Арок был подвешен препарат — что‑то маленькое и тёмное в крохотной костяной клетке. Унельм не знал наверняка, что именно, — такие препараты определённо не завозились в Ильмор. Кто‑то крохотный и сушёный — он надеялся разглядеть подробнее, когда станет подходить к первой Арке — потом он вряд ли вообще вспомнит об этом.

— Вы все знаете, как именно всё произойдёт, — голос ястреба доносился до него будто издалека.

— Вам нужно только пройти через Арки. По одному. Ждите команды, прежде чем идти за тем, кто впереди вас. Сбоку от Арок стоят препараторы — они помогут вам, если что‑то пойдёт не так и вы не сможете выйти самостоятельно. Задача очень проста. Идите, пока можете идти. Когда почувствуете, что больше не можете — выходите. Всех осмотрит наш кропарь, так что схитрить не получится... На случай, если у кого‑то вдруг возникла такая идея. — Голос его звучал почти сочувственно. — Впрочем — это вам тоже известно — эффект Арок будет заметен и невооружённым взглядом. Не волнуйтесь. Шествие не причинит вам никакого вреда... Воздействие на здоровье будет щадящим и кратковременным.

Унельм услышал, как Хельна тихо выдыхает сквозь плотно сжатые зубы. Теперь они выстроились в колонну, и она оказалась у него за спиной.

— Хочешь пойти вперёд? — прошептал он ей. — Чтобы всё закончилось быстрее.

Он не видел её, но по вздоху облегчения понял, что угадал.

— Да, давай. Она проскользнула рядом, встала перед ним, и он уткнулся носом ей в душистую макушку. Должно быть, в столице девушки пахнут по‑другому. Розами и ароматным мылом? Унельм никогда не видел роз, не чувствовал их запаха, но в книгах ими пахло богатство и благополучие.

— Унельм... Мне страшно.

Она не притворялась, и ему стало стыдно. Ульм выдохнул ей в волосы, положил руку на плечо.

— Всё будет хорошо.

А потом Шествие началось — как и в прошлом году, просто и буднично, не под стать громкому названию.

Молодые люди Ильмора шли слишком торопливо или слишком медленно, натыкались друг на друга и наступали друг другу на пятки. Стоявшему у входа в первую Арку Данту приходилось придерживать тех, кто слишком торопился пройти, и подталкивать медливших у входа.

Первым под Арку ступил Фельм — выше Унельма на целую голову, широкий в плечах, крепкий, как старое дерево. Не больно‑то это ему помогло. Тёмный препарат в клетке дёрнулся, завибрировал, раздался очень тихий звон, такой, будто кто‑то проводил мокрым пальцем по стеклу. Встав на цыпочки, Унельм увидел, как Фельм рухнул, точно подкошенный, сделав всего один неуверенный шаг вперёд. Дант и ещё один препаратор тут же оттащили его в сторону, где кропарь в сером камзоле, пощупав пульс, сунул ему под нос тряпицу, вымоченную в чём‑то пахучем. Даже издалека было видно, что рот и подбородок Фельм залило кровью из носа, а лицо побелело, как снег.

— Следующий!

Следующей была сестра‑двойняшка Фельма, такая же высокая и плечистая. В отличие от брата, она ступила под Арку уверенно, как на прогулке, и даже успела сделать второй шаг... Прежде, чем кровь брызнула у неё из носа тёмным фонтаном и залила светлый воротник шубы.

Мать двойняшек, стоявшая в толпе у магистрата, вскрикнула, и ястреб громко произнес:

— Спокойно. Ничего страшного не произойдёт. Арки полностью безопасны.

Как бы не так — на своём веку Унельм успел наслушаться баек о том, как крепкие и здоровые люди погибали, ступив под Арки, в невыносимых муках, и даже кропарь ничем не мог помочь несчастным. В таких историях всегда фигурировали друзья сестёр соседок двоюродных братьев откуда‑то из‑под Тюра. Не самый надёжный источник, но спокойнее слушателям от этого не становилось.

— Следующий!

Сыны и дочери Ильмора заходили под Арки один за другим. Спустя мгновение после очередного «следующий» раздавался глухой звук тела, падающего на расчищенную от снега землю, — а затем вздох или вскрик со стороны толпы людей у магистрата. Там стояли родители, братья, сёстры, возлюбленные, женихи и невесты. Они с замиранием сердца ждали вердикта, на который никто, кроме равнодушных костяных дуг, повлиять не мог.

Большая часть колонны уже прошла через Арки и была приведена в чувство. Родители и друзья вытирали кровь с лиц непрошедших, гладили их по волосам, крепко обнимали. Ястреб бесстрастно наблюдал за ними. Возможно, он был разочарован таким отсутствием патриотизма. Никто в толпе не выглядел опечаленным тем, что его ребёнок, брат или друг не поедет в столицу отдавать долг Кьертании.

Становилось холоднее, снова пошёл снег. Ульм подставил ему разгорячённое лицо, как ласковым ладоням друга. Будет ли снег столицы напоминать ему о доме? Некоторые считали, что в Химмельборге вообще никогда не бывает снега, но поверить в такие байки он не мог.

— Следующий!

Неудивительно, что до сих пор ни один не сумел завершить — или хотя бы толком начать — своё Шествие. От родителей Унельм знал, что в Ильморе случались годы, когда препараторы уезжали в столицу без новых рекрутов. Способности препараторов редки — будь оно иначе, кто знает, как выглядела бы жизнь в Кьертании.

— Следующий!

Хельна в панике обернулась через плечо.

— Улли!

Он кивнул ей, улыбнулся, как мог, ласково.

— Иди. Всё будет хорошо!

Она послушно пошла вперёд на подгибающихся ногах. А у самой Арки Данту пришлось поддержать её под локоть — он даже шепнул ей что‑то успокаивающее. Самодовольный дурак. Всё это время он делал вид, что знать не знает никого в Ильморе, даже рядом с родительским домом его ни разу не видели. Но для Хельны решил сделать исключение — красивое личико и длинные ноги творят чудеса даже с ослами — и препараторами.

Она сделала шаг под Арку, и препарат над её золотистой головкой запел — Ульму показалось, что как‑то иначе, чем над другими, и на долгое мгновение он поверил, что Хельна сделает следующий шаг — а потом она громко взвизгнула и упала вбок, на руки подоспевшему Данту. Под носом у неё алело.

Чуда не произошло. Хельна в Химмельборг не поедет — и всё произошло слишком быстро, чтобы сразу понять, печалит это его или, напротив, радует.

Препарат успокоился, и клетка снова пришла в неподвижность.

Ульм был следующим. Он увидел отца и мать в толпе. Мать смотрела на него, побледнев, напряжённо переплетя пальцы под подбородком, и Ульм почувствовал горький ком в горле. Даже ради матери он не раскрыл свою тайну — а быть может, ей легче было бы перенести то, что вот‑вот случится, знай она всё наверняка. Он заставил себя улыбнуться ей и помахать отцу. Отец улыбался широко и неестественно, и щёки его раскраснелись, как перья леснянки.

— Следующий!

Унельм сделал шаг вперёд. Наверное, следовало бы ощущать это, как торжественный момент, переломный в его судьбе, думать о чём‑то великом, но вместо этого он думал о белой Хельниной груди и том, что теперь имеет все шансы никогда не увидеть так близко что‑то настолько же прекрасное.

Он миновал Данта, ястреба, подошедшего ближе, и быстро обернулся, надеясь поймать взгляд Сорты. Но её не было видно за золотыми макушками, лохматыми шапками, капюшонами.

— Следующий, — повторил Дант, поторапливая, и Ульм пошёл вперёд.

Первая Арка оказалась у него над головой, и он поднял взгляд. Тёмный препарат качнулся — вперёд, назад — и запел, тонко, неожиданно благозвучно, почти нежно — гораздо красивее, чем казалось снаружи. Теперь Унельм увидел, что в костяной клетке сидит крохотная чёрная птица, высушенная, покачивающаяся на скрюченных лапах. Её широко распахнутые глаза сверкнули, когда он сделал ещё шаг, клюв приоткрылся.

Ещё шаг.

В голове загудело, как в печке, уши вдруг сильно сдавило, как однажды в детстве, когда во время зимней рыбалки Ульм провалился под лёд. Тогда рука отца поймала его за волосы, и боль отрезвляла его, не давала отключиться, звала наверх...

Кто‑то сбоку крикнул, кажется, громко, но Ульм едва слышал — звон Арок становился всё громче, заполнял его целиком, подчинял, звал.

Ещё один шаг — стало больно глазам, и он испугался, что под давлением они лопнут, как ягоды. С трудом он повернул голову и увидел, что Эрик Стром подался вперёд, настороженный, как охотничий пёс в стойке.

Ещё один шаг. Звон Арки превратился в неразборчивое гудение, будто кто‑то запел себе под нос, а потом Унельму послышался плеск воды, шум леса, тихий разговор рек подо льдом, и отдалённое ворчание большого зверя.

Унельм сделал ещё один шаг. Он пытался понять, сколько уже прошёл, но не мог. В глазах побелело, и он больше не видел ни людей за пределами Арок, ни земли под ногами. Единственным, что было зримым в этой белизне, оставалась скрюченная в клетке мёртвая птица, распахивающая клюв всё шире и шире, как будто желая поглотить его целиком.

«Вот тебе твоя судьба, нетерпеливый мальчик», — прошептала она, и Ульм понял, что теряет рассудок, потому что никогда ни живой снитир, ни тем более мёртвый препарат не мог бы заговорить с человеком.

Всего на мгновение всё поплыло перед глазами, и он увидел смутные образы — вроде бы, крылья, незнакомое девичье лицо... Унельм сделал ещё шаг, чтобы разглядеть его, и упал — вниз, вниз, в разверзшуюся вдруг под ногами пропасть, расколовшую мёрзлую землю. Там, внизу, было темно, и далеко в глубине ревело пламя, и его ждал кто‑то огромный, живой, алчущий...

Он пришёл в себя от резкого, отвратительного запаха — как будто вынырнул из ледяной воды.

— Как ты? — прямо над ним склонился Эрик Стром, и Ульм дёрнулся, не сразу поняв, кто перед ним. Глаза — золотистый и чёрный — моргнули.

— Спокойно. Показатели?

Он не сразу понял, что теперь говорят не с ним, а с кропарём, убравшим наконец едко пахнущую дрянь от его лица.

— Он в порядке. Слабое усвоение... Но он в порядке. Я вколол ему немного успокоительного и пеллиума. Через несколько минут придёт в норму.

— Что с ним? Пропустите нас! — Это был голос отца, и Унельм повернул голову ему навстречу и сблевал на землю.

— Осторожнее. — Ястреб что‑то ещё говорил его родителям, но Ульм не слышал. Он смотрел на белый резной изгиб перед глазами и медленно осознавал, что не дошёл до второй Арки несколько шагов.

Ему казалось, что Шествие длится бесконечно, но за всё это время он преодолел всего несколько шагов. Отец и мать помогли ему отойти, повели было в сторону магистрата, но Ульм помотал головой: ему хотелось увидеть, чем закончится Шествие. Хельны нигде не было видно, а он ожидал, что она сразу подойдёт к нему. Родители помогли ему сесть на принесённую кем‑то лавку, кропарь маячил неподалёку и терпеливо отвечал на вопросы матери. Чтобы не смотреть ни на неё, ни на отца, Унельм упёрся взглядом в Арку — туда, где уже звучало новое «следующий».

— Унельм... У... Сынок.

Он упрямо продолжал смотреть на Арки — так, что глаза заслезились — и только крепко, вслепую сжал сухую, дрожащую руку отца изо всех сил.

Ещё трое ступили под Арки только для того, чтобы тут же грузно упасть на землю или руки препараторов — кому как повезло. Следующей была Сорта.

Даже отсюда Ульм видел, как дико сверкают её чёрные глаза, как раздуваются тонкие ноздри. Она сняла шапку и сунула в карман, словно перед тем, как войти в святилище Мира и Души. Её косы растрепались, и одна из алых лент развязалась и лежала, свернувшись, на тёмном лохматом воротнике — как змея во мхе.

— Следующий! — сказал Дант, и она пошла вперёд.

На мгновение Унельм представил, что что‑то пойдёт не так — она побледнеет, её губы заалеют от крови, всё окажется ошибкой...

Сорта ступила под Арку, помедлила у начала Шествия, как будто прислушивалась к своим ощущениям. Тёмная птица в клетке над её головой качнулась, изогнулась дугой.

Она пошла вперёд, и Унельм услышал, как за его спиной громко и безнадёжно заревел ребёнок — кто‑то из многочисленных Сортиных сестёр.

Ульм знал, что в эти мгновения она слышит то же, что ещё недавно слышал он, ощущает то же самое... Или нет? Возможно, каждый чувствует путь под Арками по‑своему?

Сорта сделала ещё шаг вперёд, и её руки, словно вздёрнутые за невидимые верёвки, взметнулись вверх, прижались к ушам. Лицо исказилось гримасой боли, губы задрожали.

Значит, прямо сейчас её уши сдавливала та же невидимая сила, чьё действие он успел ощутить на себе.

Сорта шла вперёд — она прошла под вторую Арку. Вторая птица в костяной клетке дёрнулась и издала отвратительный, пронзительный клёкот широко распахнутым мёртвым клювом.

Ястреб, снова вернувшийся к Аркам, кивнул кропарю.

— Живей. Помоги ей.

Сорта качнулась, и кропарь, двигавшийся с неожиданным для полного человека проворством, протянул руки, чтобы поймать её, когда она начнёт падать. Но Сорта выпрямилась. Её плечи дрожали, будто сверху на них рухнула целая глыба льда. Глаза закатились так, что стали видны сплошные белки — она словно грезила наяву.

— Вытащить её? — кропарь обернулся. Его круглое лицо выглядело взбудораженным, щёки пошли нежно‑розовыми пятнами.

Эрик Стром покачал головой. Если при взгляде на Шествие Ульма он выглядел заинтересованным, теперь его разноцветные глаза горели неприличной жадностью.

— Пусть идёт.

Словно откликнувшись на его голос, Сорта сделала ещё шаг вперёд. Её голова запрокинулась, и тонкая струйка крови побежала из левой ноздри.

Птица над ней сходила с ума от возбуждения, вертясь в своей костяной тюрьме, жужжа, как детский волчок.

Сорта прошла под третью Арку, и следующая птица над её головой скрипуче запела, забила сушеными крыльями.

— Третья Арка, — сказал Эрик Стром, удовлетворённо улыбаясь, от чего его испещрённое шрамами лицо жутковато исказилось. — Хенс, если сочтёшь нужным, — вытаскивай её. Но...

Сорта сделала ещё один шаг в сторону четвёртой Арки, и кровь брызнула у неё из носа фонтаном.

Теперь все её сёстры ревели в унисон, и, с трудом обернувшись, Ульм увидел, как, красный от злости и стыда, Матис шикает на них, дёргая по одной за капюшоны, а стоявшая рядом мать Хальсон смотрит прямо перед собой, очень бледная, и что‑то безмолвно шепчет. Молитву Душе, Снежной деве или кому‑то из её слуг? Унельм не помнил, кому из них должны возносить свои мольбы матери.

Сорта вскрикнула и упала на колени, а потом — на четвереньки. Снег под её лицом окрасился кровью.

— Вытаскивай её! — резко крикнул Эрик Стром кропарю. — Дьяволы... Сейчас!

Кропарь и подбежавший к нему Дант подхватили Сорту под руки, торопясь как можно скорее покинуть Арки, — вероятно, пребывание между третьей и четвёртой и для них было ощутимо.

— Дайте ей воздуха. — Кропарь расстегнул воротник Хальсон, бережно стёр кровь с её губ и подбородка. Кто‑то из препараторов подложил ей под голову свою сумку. Они суетились вокруг неё, позабыв о десятке растерянно топчущихся у Арки юных ильморцев — судя по дрожащим губам Миссе Луми, которая должна была идти следом за Сортой, она всерьёз рассматривала возможность сбежать под шумок.

Эрик Стром стоял в паре шагов от общей суеты — ястреб, высматривающий добычу, пока другие делают за него грязную работу. Почему‑то Ульм ощутил острый укол неприязни. Уж не завидовал ли он Сорте? Для этого не было никаких оснований. Скорее уж ей стоило бы ему позавидовать — будь она в сознании.

— Где её родители? — Эрик Стром кивнул Матису, подошедшему к толпящимся препараторам. Вид у старшего Хальсона был, как будто он хлебнул прокисшего молока. Раздосадованный — но не испуганный. Отец Унельма потерял сегодня сына, а отец Сорты — работницу.

— С вашей дочерью всё будет хорошо. Сейчас мой человек... — Эрик Стром вдруг осёкся, перевел взгляд на Данта. — Почему мы остановились?

— Извините. — Ульм мысленно возблагодарил Мир за то, что увидел, как кто‑то сбивает с Данта спесь.

Он невольно перевёл взгляд на Арки. Было бы статистически невероятно, если кто‑то из оставшихся кандидатов в ре круты оказался бы восприимчив к препаратам. Ульм знал, что прошли годы с тех пор, как Ильмор подарил столице двоих рекрутов за один год. Они с Хальсон повторили этот рекорд. Но вероятность того, что в этом году он окажется побит, была ничтожной.

И тем более невероятным было, что Миссе Луми, ступившая под Арки, дрожа, как новорождённый крольчонок в снегу, горько плача, быстро и легко прошла все четыре Арки одну за другой.