Прочти первым: «Да будет воля твоя» Максима Шаттама

Добро пожаловать в Карсон Миллс, небольшой городок на Среднем Западе c маковыми полями, лесами и маленькими домами, где все знают друг друга по имени, а секреты сложно утаить. Настоящий маленький рай ... если бы не Йон Петерсен. Он — воплощение всего худшего, что есть в человеке; сам Дьявол боится его. Рано или поздно вы окажетесь у него на пути. И тогда... Ваши самые низменные инстинкты могут вырваться наружу.

Небесное колесо вращалось до тех пор, пока не заполнило циферблат горизонта своими темными завитками со звездными узорами. В этот вечер Йон не вернулся домой к ужину, ему было все равно. Ингмар строго отчитает его, может, даже ударит несколько раз ремнем, потому что заставлять всю семью ждать его к ужину означало выказывать неуважение, но Йон был к этому готов. Он умел расставлять приоритеты. Он всегда обладал этим талантом, с самого раннего детства, и когда что-то казалось ему важным, все остальное переставало существовать, он концентрировал весь свой разум на главном, с легкостью абстрагируясь от всего остального, даже когда остальное грозило изрядной трепкой.

Йон сидел на маленьком белом камне, укрывшись за изгородью из лавровых кустов. Сорвав горсть листьев, он разминал их в пальцах и терпеливо вдыхал аромат, разгонявший комаров. Он знал, что ждет не напрасно, потому что лучше всех изучил окрестности и знал, где можно пройти, причем кратчайшим путем. На полной скорости он промчался по перекопанной территории бывшей лесопилки, а затем побежал вдоль железной дороги для грузовых поездов. Рельсы были проложены по перекинутому через реку мосту, узкому, словно трос для канатоходца, и Йон рисковал оказаться зажатым между двумя поездами, неожиданно возникшими над пустотой спереди и сзади. Большинство мальчишек из Карсон Миллса не отваживались пользоваться этим мостом. Избегали опасности упасть на острые скалы, напоминавшие торчащие из воды раскрытые акульи челюсти, омываемые водоворотами Слейт Крик. Но Йон не принадлежал к большинству. Он всегда перебирался через реку по этому мосту, чтобы не делать круг, обходя ее с запада, и ему удалось добежать до своего наблюдательного поста раньше, чем кто-либо сумел его заметить.

Вместе с ночью, поднимавшейся все выше и выше в небо, и луной, продолжавшей лентяйничать где-то под земным ковром, Йон мало что мог видеть, особенно, когда ночь потянула за собой тяжелое тучевое покрывало бездонно-черного цвета. Но он прекрасно слышал шум приближавшихся шагов и шуршание штанин. Пригнувшись, чтобы остаться незамеченным, он, несмотря на сгущавшуюся тьму, узнал силуэт Тайлера: тот возвращался на родительскую ферму.

Блондин прошел мимо Йона, ничего не заметив, и мальчик на цыпочках вышел из своего укрытия. Как ни странно, ладони его оставались сухими, а сердце по-прежнему билось ровно, никаких изменений, кроме легкого волнения, позволявшего ему сохранять полнейшее хладнокровие. И пока, неслышно ступая во мраке, Йон приближался сзади к Тайлеру, он спрашивал себя, не чувствует ли он сейчас то же, что волки, выслеживающие добычу, бесшумно скользя за ней по пятам, сосредоточив взор и постепенно приглушая периферическое зрение, чтобы видеть только цель. Йону казалось, что Тайлер сохранил свой цвет, в то время как все вокруг стало черным и белым. Он почти настиг его. Теперь сердце его забилось чуть быстрее, и бабочки в животе расправили крылья. Суставы пальцев, сжимавшие подобранный в поле несколькими часами ранее железный прут, побелели. Его руки разогнулись, собираясь с силами.

И Йон ударил, целясь под колени. Ударил изо всех сил. Все разочарование, отчаяние, унижение, испытанные им, когда Тайлер уничтожал его муравейники, разом вырвались на свободу в ту самую минуту, когда железо, столкнувшись с плотью, отбросило подростка на землю, лицом в траву. Звук, вырвавшийся из Тайлера от боли, походил не столько на вскрик, сколько на удивленный всхлип. Охваченный паникой, подросток стал поворачиваться, но тут железный прут обрушился на его правую руку, разрывая ее болью до самой скулы. На этот раз Тайлер заорал, завизжал как свинья, и его ноги забили по воздуху, пытаясь оттолкнуть нападавшего. Но он ничего не видел, а Йон уже зашел с другой стороны, чтобы ударить в бок. Затрещали ребра. От удара другая рука содрогнулась, и пальцы ее неестественно растопырились, повиснув, словно сломанные веточки на конце толстой ветви.

Ботинок Йона опустился на толстые губы Тайлера, раздавив их словно перезрелую мякоть клементина. Маленький фермер продолжал давить до тех пор, пока не услышал скрежет сломанных зубов во рту лежавшего на земле подростка, и убедившись, что Тайлер, не в силах защищаться, жалобно скулит и корчится от боли, уселся сверху ему на грудь и принялся молотить его кулаками по лицу. Острый взгляд хищника рассеялся, теперь Йон мало что видел, все смешалось в едином неистовом бешенстве. Он тяжело дышал, струйка пота, сбегавшая по позвоночнику, намочила нательное белье. Йон хотел изменить лицо Тайлера. Сделать его неузнаваемым. Превратить в мерзкую кашу, на которую никто не захочет взглянуть. Больше Йон ни о чем не думал. Его затопила ярость. Захлестнули клокочущие волны давления.

А Тайлер стал разбухать. Глаза исчезли под разбитыми надбровными дугами, нос наполнился чем-то вязким, скулы раздулись, губы увеличились. Кровавое пюре растеклось до самых ушей.

Он сам виноват в том, что случилось. В том, что его личность постепенно растекалась, виноват он и только он. Он не должен был приходить на поляну сегодня утром. Йон его ни о чем не просил. И уж тем более не просил цепляться к нему. Однако мальчик мог ему все простить, он был готов согласиться с насмешками и струей мочи, ведь он никогда не считал себя ни смельчаком, ни задирой. Он мог замкнуться в себе, смириться и ждать, когда гроза пройдет, оставив на нем свои отметины. «То, что тебя не убивает, делает тебя сильнее», – постоянно говорила Ханна, и Йону очень нравилась эта мысль.

Но разрушить муравейники означало лишить Йона возможности снять накопившееся напряжение. Да и давление хотелось сбросить. Муравейники – это слишком большая несправедливость.

Йон хрипло дышал, время от времени издавая сладострастные смешки. Он так увлекся, что у него закружилась голова, и он даже не отдавал себе отчет, что каждый раз, когда он снова ударял Тайлера, его собственное тело откликалось на этот жест. Сейчас у него в животе порхали сотни бабочек, кружились в вихре, лаская его изнутри и затопляя божественной негой, которая вскоре выплеснулась из него теплой пеной.

Когда он встал, голова Тайлера напоминала арбуз, сброшенный на асфальт с верхушки колокольни. Он еще дышал, жалобно хрипел, а его скрюченные пальцы конвульсивно подергивались, хотя было ясно, что с ним покончено.

Йон пристально смотрел на него, его собственный подбородок покрывала пена. От возбуждения, произведенного оргазмом вкупе с поистине дьявольской яростью, глаза его блестели. Кулаки горели, и он так напряг все, даже самые малые мышцы своего тела, что ему казалось, что он пробегал весь день без остановки. Он едва стоял, у него подкашивались ноги.

Йон не знал, выживет ли Тайлер, но ему наплевать.

Имело значение только неистовое биение крыльев бабочек, но оно постепенно утихало. Гроза прошла, оставив после себя маленькое существо, изможденное и сверх меры переполненное электричеством.