Один день

В канун нового 2017 года автор романа «Запас удачи» Дмитрий Манасыпов вспоминает совсем другое время и совсем другой новый год.

Во имя вечной славы пехоты, во имя вечной славы пехоты да прославится имя «Роджера Янга

Нет бога, кроме лейтенанта, и сержант Джелал – пророк его

Роберт Хайнлайн, «Звёздный десант».

Наконец-то небо чистое, солнце катится по нему яблоком на тарелке, такое большое и тёплое. Снег скоро почти полностью растает, а вот это уже нехорошо. Траншеи и ходы сообщения в жирной чёрной грязи, которая к вечеру-то просохнет, но если будет мороз, то потом она смёрзнется, превратившись в мерзкую гребёнку, на которой ноги сломать очень просто. Хотя… привыкать что ли? Хорошо, что хотя бы солнечно и ветра почти нет.

Кольцо траншей идёт по эллипсу, который совсем уж какой-то кривой. Та его часть, которая считается передней, широкая и выпуклая, выходящая прямо на предгорья перед нашим взводом. Задняя куда как уже, и играет роль ходов сообщения с центром нашего «Порт-Артура», большой палаткой, в которой и живёт взвод. А вместе с ним и мы, прикомандированный расчёт безоткатного станкового гладкоствольного орудия. Сейчас уже не совсем рано, часов девять, наверное. На угловых постах осталось по паре человек, двое из трёх пулемётчиков, и четыре стрелка. Все остальные уже вернулись в палатку с ночи, а некоторые наоборот, только проснулись, отстояв свои шесть часов в её первой половине.

Прямо позади палатки, на врытых столбиках, подвешены несколько пластиковых «сисек». Возле них небольшая толпа, только что проснувшихся и занимающихся туалетом. Слово то какое… туалет. Никак оно не подходит ни к тому, что у половины зубные щётки почти без щетины, одно лезвие на троих и прочие радости жизни. А три дыры, огороженные брезентом, кроме как сортиром и не назовёшь.

Со стороны умывальников идёт Колян, помахивая пустым котелком. Мой командир раздет по пояс и с полотенцем на плече. И не мерзнет, зараза.

- Здарова, Дима! – У него всегда радостная и открытая улыбка, чуть вздёрнутый нос и всегда спокойные серые глаза. – Как ночь прошла?

- Капец, Колян, не поверишь, всю ночь воевали.

- Да ну… - Он улыбается ещё шире. – Неужто опять проспал?

Ржём оба, в голос. Шутка уже старая, ей месяца три, но до сих пор смешно. Колька любит поспать, и иногда засыпает так крепко, что его и пинками не разбудить. Тогда, в самом начале уже нашей войны, один раз спросонья он схватился за автомат. С тех пор и ржём.

- О, жратву везут. – Мимо проходит Мураш, один из пехотинцев со взвода, ещё тот ворчун. Даже новость про еду он умудряется проворчать как-то по-особенному. Жратва это хорошо, потому что никому не хочется доставать что-то из собственных заначек. А есть здесь хочется также как когда-то на «духанке» в учебном центре. Странное начальство в батальоне, больше никак и не скажешь. Вместо того, чтобы поставить в каждый взвод по одной кухне и выделить повара, каждый день гоняют почём зря «камаз» и жгут соляру. Хотя кто его знает, какой скрытый смысл во всех этих поездках?

Грузовик уже ползёт вниз по склону ближнего холма, приближаясь всё больше и больше. Раньше с ним всегда ходил бэтэр сопровождения, опасались нападений. После того, как в батальон пригнали на усиление пару танков, и один из них держит под постоянным прицелом наш, не такой уж и удалённый сектор, бронетранспортёр перестали пускать. Ну, надо же, ебучий случай, кто это там в кабине так грозно шевелит своими усами? Никак сам батяня комбат решил пожаловать и пообщаться с личным составом?

На комбата жаловаться грех. Тракторист, как его называют за спиной, один из тех, кто настоящий офицер. А таких в полку от силы половина. Сразу после трёх месяцев Дагестана, где моему родному первому батальону досталось больше всех, он, чуть отдохнув, поехал с ним же и сюда. И ещё ни разу не улетал с самого начала войны. Недавно, во время одного из таких же его приездов, Колька видел, как он вызывал по рации кого-то и ругался, что тот не отвечает. Вот только в руке станции не было. Её чёрная коробочка торчала из нагрудного кармана серого бушлата, а к уху он подносил пустую ладонь. Красные глаза давно невысыпающегося человека тогда чуть моргнули, когда он понял, что делает…

Поздравления были негромкие и без апломба. Майор просто подходил к каждому и пожимал руку, сказав личное «спасибо» всем. Батальонный старшина Мазур шумел намного громче его, сгружая какие-то большие мешки и начав выуживать из них незапланированные сувениры: банки компота, блоки сигарет, картонные коробки подарка от министерства, упаковки станков и прочие рыльно-мыльные приятные неожиданности. А Тракторист удивил меня ещё больше. Не знаю, как другим, но лично мне он вручил сразу два простых конвертов с весёлыми рисунками в углах и без марок. И после этого минут на сорок я абсолютно выпал из жизни, сев на матрас, лежавший поверх наших инструментальных ящиков, накрытый пыльным шерстяным одеялом и распаковав первое из писем.

Сколько уже забытых ощущений доказывали, что никакой ты не «техасский рейнджер», несмотря на то, что выстрелы давно привычны и ночью к тебе не подберётся никакой крутой коммандос из пакистанских лагерей. Когда я отслужил всего полмесяца, то нам выдали первую почту из дома. Сержант Малина, умный и опытный Серёга Малинин с Ростова тогда отправил меня за дерево. Зачем? Да потому что из глаз сами по себе потекли слёзы, и он, сержант-слоняра, только что приехавший с «учебки», прекрасно помнил себя самого. И вот сейчас, когда до дома мне оставалось всего ничего, где-то в горле из ниоткуда взялся тугой комок, разом перехвативший дыхание. Да вот только фиг тебе, организм, не выйдет:

«Здравствуй, сынок. У нас всё хорошо, не переживай. Света учится хорошо, правда начала немного хулиганить, но я справляюсь. На работе всё спокойно, недавно мне дали новый разряд. Валерий Иванович передавал тебе большой привет, сказал, что гордиться тем, что обучал одного из тех, кто сейчас там, где вы.

Конечно, нам всё стало ясно сразу. Снова сидим со Светой вечером у телевизора, пытаемся увидеть что-то знакомое или услышать номер части. Спасибо, что не стал скрывать. Хотя ты ведь не знаешь, а письма со Ставрополья снова шли с штемпелем Моздока. Сынок, ты не переживай, мы уже привыкли к нему. Хотя, конечно нам очень и очень тревожно. Всё-таки это не ставший уже таким привычным Дагестан. Но мы верим и ждём, ведь осталось так мало.

Заходила Людмила Арсентьевна, плакала. Говорит, что племянника её тоже отправляют туда же, где и вы сейчас. Сказала, что он всего полгода служит, и она совсем недавно ездила с сестрой к нему на присягу. Показывала фотографии, он такой же, как ты в Ахтырке: совсем зелёный, худой и глупый. Сказала, что тебе наверняка будет проще, и я её понимаю, хотя это так страшно, когда твой сын в девятнадцать лет уже такой же, как и твой папа под Сталинградом. Но ты знаешь, мне действительно проще, ведь я видела вас, вернувшихся. Вы совсем другие, жёсткие, взрослые, настоящие солдаты.

Заходила на днях к бабе Нине. Она и тётка передают тебе привет. Зольниковы, сынок, всё пьют. Обоих снова попёрли с работы, и Серёжка туда же. Так что мы со Светой совсем одни здесь. Вот и ждём тебя домой, наш дорогой и любимый защитник. Береги себя, Димуль.

Мама и Света. 03.11.1999»

И письмо от Кати, вот ведь дела. Смешно или нет, но она пишет мне одна. Кроме писем от мамы и от неё – больше ничего не было. Кроме тех писем, что приходили в первые пять или шесть самых сложных месяцев. И закончившиеся тем непонятным, которое прочёл на посту-вышке заставы «Первомайская», когда Шомпол, насрав на все уставные моменты, залез ко мне посреди белого дня, чтобы отдать мне мою почту.

Если бы суровые и бородатые парни решили сейчас пойти на прорыв, то половина успеха точно была бы у них в кармане. В палатке, вкопанной по самый вверх в землю, стояла гробовая тишина. Молча, сопя и куря одну за одной сигареты из привезённых подарков, читали и перечитывали письма почти все, кто не стоял на постах. Но, к счастью, до этого не дошло, не смотря на предупреждение, которое отправили нам с неделю назад. Всё как обычно: в связи с надвигающимся праздником боевики готовят ряд операций, в том числе и по прохождению из Аргунского ущелья. А напротив какого ущелья мы стоим? Правильно, напротив одного из выходов из него, родимого. И где они пойдут, сделав подарок федералам на Новый, миллениумный, год – наверняка не могли бы сказать никакие разведчики. Хотя самые серьёзные места вроде как перекрыты какой-то десантурой, если верить слухам.

Колька сидел рядом, читая своё и смешно шевеля губами. Он так делает всегда, хотя жаловаться на то, что читать не умеет нельзя. Просто он всё так делает, спокойно и обстоятельно. Парень с Урала, такой же, как и все его земляки, как Седой, Клим, Немец, Большой. Они все одинаковые: конкретные до жути, очень по-житейски хитрые и очень надёжные. Один Корней составляет исключение, но Пашка то из интеллигентов, аж в каком-то там поколении гуманитарий. Белая ворона в их ровно-чёрной стае. И, ведь зараза во всём такой. Я ему, шлангу гофрированному, никогда не забуду того, что когда я спокойно кемарил на посту положенные полчаса он задрых, и потом я поссорился с Лебедем, которого знал с духанки и который увёл у него ствол. Свою порцию свежих и горячих он огрёб, но вряд ли после этого стал осторожнее и аккуратнее.

- Эгей, военные! – Лейтенант которому явно стало скучно, решил видно нас чем-то занять. – Новый год через несколько часов. Давайте банный день устроим, помоемся там, а?

Не, он, конечно, молодец, хорошо придумал и верно. А то как-то некрасиво, хоть и тратили на неделе уже такую драгоценную воду. Народ дружно соглашается, и через несколько минут наружи начинают повизгивать пилы и стучать топоры. Мы не в армии США, у нас всё просто и хорошо, что хотя бы за дровами сегодня идти не нужно. А если вспоминать прошлое, наш первый Дагестан? И смешно, и грешно, но как мы тогда попали, а?! Пилы разводить и затачивать никто не умел, топорища обломали до нас героические дембеля, а нам, городским в прошлом духам, приходилось вбивать топоры в необъятные пни кувалдами. Это сейчас колуны наварены на трубы, а пилы вжикают так, что не каждая бензиновая «Дружба» угонится за нашими «Дружбами-2», которые гоняют за ручки по два человека. Мы многому научились за последний год, и не только тому, как правильно стрелять. Ведь война это не только бои, это целое искусство, включающее в себя многое, в том числе и то, как не превращаться в стрёмных, завшивленных и голодных чуханов бомжеватого вида.

Солнце медленно катится вниз, давно и верно темнеет. Мы уже стоим на постах, каждый на своём месте. Как ни странно, но в палатке почти никого не осталось. Лейтенант не препятствует, он нам доверяет. Среди нас сейчас нет никого, кто не отслужил бы меньше чем по году и не прошёл бы через выезды в одну из горных республик. Сами разберёмся, как, кому и когда отдыхать этой ночью. Да он и сам не спит, торчит на одном из угловых постов с Немцем и Большим.

Спокойно сидим на когда-то вытащенных сиденьях от какого-то внедорожника. Они постоянно переезжают с нами взад-вперёд, поражая надёжностью и тем, что не рвутся. Курим, чуть выпиваем разбавленного спирта, за которым отправились с утра двое наших. Прихватили неучтённых гранат, и пошли меняться к армейцам. Они стоят далеко, километров за пять-шесть. Но между ними и нами наш же второй батальон, а парни там свои, если что помогут и выручат. Пришли они уже под вечер, уставшие, чуть поддатые, но выполнившие задание, доверенное товарищами. Спирта немного, но это и к лучшему. Расслабляться нельзя.

В гости приходит Конь, решивший на время оставить свой АГС на попечение Зота и Кузи. Коняга хороший парень, с ним мы знакомы с самого первого выезда, часто торчали под «грибками» у палаток на ферме, во время дежурств. Сейчас он сидит на одном из сидений, с которого согнал Снегиря. Тот обиженно топчется в траншее, пыхтя и смешно шевеля своими торчащими и красными щеками. Вот как бывает, когда совпадает и внешность, и фамилия, и «погоняла».

Конь довольно жрёт «Юбилейное» печенье, макая его в банку сгущёнки, на которую он развёл Корнея. Тот пыхтит и старается тоже зачерпнуть хотя бы что-то ложкой. Коля, который внимательно смотрит в сторону ущелья, и при этом как обычно замечает всё вокруг, наконец-то не выдерживает:

- Паша, хорош вздыхать и жадничать. Предложил человеку поесть, так и нефиг теперь жалеть. Я тебе свою отдам, только прекрати стонать.

- Да я не жадничаю. – Корней недовольно бурчит, но Колька не даёт ему развивать обычную демагогию.

- Сказал, что жадничаешь, значит жадничаешь. Ты чего, боец, решил с командиром поспорить? Отдам, только не ной, Конь не наглей. Со мной вон Художник поделится, да, Дим?

- А то. – Я люблю сладкое, но не настолько, чтобы зажать ему какую-то там сгущёнку. Тем более, что сигареты мне намного важнее, а Колька недавно обеспечил ими меня где-то на месяц. Да и Немец мне торчит за то, что сегодня половину дня я потратил на завершение его новой татухи. Подарунок, тык скыть. До этого я обновил ему кулак с автоматом и звездой на правом плече. А сегодня закончил трёхцветного волчару на левом, украшенного выпендрёжной «Special tеам», о котором он так мечтал.

- А хотите, я вам расскажу, какой понтовый фильм смотрел ещё в Краснодаре? – Неожиданно заявляет наевшийся и явно добрый Конь.

- Ну, давай. – Все темы про следующий год и то, что нас ждёт, давно исчерпаны. А стоять ещё всю ночь, так что его предложение очень даже ничего.

- Классный фильм. – Конь, чуть шепелявит, а его вытянутое и худое лицо во время таких рассказов до того потешное, что легко воспринимаешь даже откровенное враньё. – Называется «Блэйд». Там, короче, про негра, который мочил вампиров. У него такой был меч офигенный. - Им и мочил? – Коля зевает. Наш командир как чудный зверь, про которого я читал у Даррелла, то ли садовая соня, то ли ещё какая медуница.

- Да чем только не мочил. А он сам, Блэйд, был наполовину вампиром. Сам человек, а сила вампирская. Ну и…

- Вот ты, Конь, врать. – Колька улыбается. – Кто такой бред снимет?

- Да я тебе говорю, так и было. – Конь начинает закипать. Он парень гордый, и шуток иногда не понимает.

- Верим, Серёг, верим. А мы в батарее «Добермана» смотрели, тоже крутой фильм. Видел? – Смотрю на него, а самому немного смешно. Он так быстро может начинать злиться, но отходит ещё быстрее. Длинная и костлявая фигня из-под Воронежа, которая мне за полтора года стала почти братом. А может и не почти, так же, как и каждый из тех, кто служит в нашем Диком бронекопытном оперативном шестьдесят шестом из Краснодара.

- Там такаааяяя тёлка…

- Дааа…

Не помню, как звали актрису, которая играла в этом фильме. Помню, что мне было очень неприятно его смотреть, потому что она так сильно напомнила мне… какая разница. Не стоит на это отвлекаться, хоть мы и чувствуем себя здесь почти как дома, но всё-таки мы в гостях. А хозяева такие, что скандалы с ними очень опасные. И как назло снова тучи, и снег растаял, а ночников у нас почти нет, и нифига не видно.

Почти двенадцать, Новый год уже рядом, наш новый год, которого мы все так ждали, начиная с мая девяносто восьмого. ДМБ две тысячи, золотая мечта. Все молчат, молчат уже очень долго, думая про своё и смотря вперёд, лишь изредка приседая на дно траншеи, чтобы перекурить. Такой сегодня был хороший день.

Молчит Колька, которого где-то в Северо-Уральске ждёт, как и меня, мама и сестра. Сопит Корней, чьи родные сейчас наверняка на «профессорской» даче под Ебургом. Стоит Снегирь, а в его Оренбурге Новый год уже отметили мать с отцом и братом. Давно ушёл Конь, а во дворе деревенского дома под Воронежем настоящая ёлка в огнях. Бродит по траншеям хмурый Сокол, получивший письмо от девушки из Чебоксар. И ещё Москва, Питер, Ростов, Краснодар, Курск, где за нас сейчас пьют и где нас ждут.

Полночь. Наш салют, из всех стволов, перед собой, в темноту, кольцо огня по периметру нашего третьего взвода. С Новым годом, парни, это будет хороший год для тех, кто всё-таки вернётся домой.

«Во имя вечной славы пехоты…» (с).