Долгие прогулки, любовь и грязь

День Святого Валентина. Праздник всех влюбленных. Перед глазами всплывают томные прогулки под луной, шоколадки в виде розовых сердечек и гигантские букеты в виде плюшевых медведей и прочие атрибуты идеальных свиданий, полных нежности и романтики.

Вот только не все свидания бывают удачными. То внезапная смена погоды испортит прекрасный вечер, то ЖЭК отключит воду в самый неподходящий момент. От причудливых поворотов судьбы не застрахован никто. Даже писатели.

Специально к 14 февраля Денис Драгунский и Вера Богданова рассказали о своих самых неудачных свиданиях.

Ах, эти ножки!

Я тогда учился в девятом классе. То есть уже перешел в десятый. Лето было, июнь, Москва.

А она уже была студентка. Перешла на второй курс. Я ей позвонил поздно вечером, сказал: «Приезжай ко мне, родители на даче». Я был уверен, что она скажет: «Ты что, в уме, половина одиннадцатого! И вообще!» Тем более что она жила у метро Профсоюзная. А я — в Каретном ряду.

Но она сказала: «Хорошо, сейчас».

Я даже испугался.

Она приехала очень быстро. Привезла мне в подарок длинный деревянный мундштук. Только мы сели на диван, только я вставил сигарету в этот мундштук и закурил, как вдруг позвонил один мой дружок и сказал, что какие‑то иностранцы зовут в ночной бар в гостинице «Россия».

Вот это да!

Там были низкие фонари, музыка и табачный дым. И коктейли. Как в кино. Мы там торчали до половины четвертого.

Когда вышли, уже светало. Мы прошли через Красную площадь к Манежной. Совсем не было машин на улице Горького.

— Пойдем ко мне? — сказал я.

— Конечно, — она взяла меня под руку.

Мы дошли до Пушкинской площади, повернули направо.

— У меня туфли натирают, — сказала она.

— Давай возьмем такси! — У меня был резервный рубль. Я огляделся. Машин не было. — Ну, подождем, половим.

— Да ну, — сказала она и сняла туфли. — Так дойдем.

И пошла босиком. Мы прошли Страстной бульвар. У Екатерининской больницы увидели пьяного оборванного человека. Он устраивался спать на газоне, подстилая себе газеты, пытаясь укрыться ими. Ветер выдувал газеты у него из рук, он неразборчиво матерился. Мы повернули налево. Прошли сад «Эрмитаж». Стало совсем светло. Вот и дом. Подъезд был заперт, пришлось будить лифтера.

Она села на диван, засмеялась и подняла ноги, показала черные стопы.

Я взял ее за лодыжки. Она обняла меня за шею. Мы поцеловались.

— Пойду ноги вымою, — сказала она.

Я вытащил из ящика белье, стал стелить.

— Воды нет, — она стояла в дверях.

— Как это? — сказал я.

— Так это! Ни капли.

Мы стали крутить все краны. Воды не было. Тихо сипело, и всё.

— Ну и ладно, — сказал я, и мы вернулись в комнату.

— Нет, — сказала она. — С такими ногами я не могу.

— Да наплевать! — в отчаянии закричал я, обняв ее, подталкивая к кровати. — Да перестань, ты что!

— Нет, — она вывернулась, села на пол. — Так нельзя.

— Есть кипяченая вода в чайнике, — сказал я. — Я намочу полотенце. Или хочешь, одеколоном протрем?

— Только грязь развезем. Давай лучше покурим.

Я принес сигареты, спички и пепельницу, сел рядом.

— А где мундштук? — спросила она. — Который я тебе подарила?

— Я его в баре сломал, — объяснил я. — Уронил и сам случайно наступил. Извини.

— Ну, вот видишь, — вздохнула она.

— Обиделась?

— Да нет, при чем тут... — и она равнодушно поцеловала меня в щеку.

Я не назвала бы тот вечер неудачным — хоть и оказалась по колено в грязи посреди поля в сорока километрах от Москвы. Но а) я завела нас туда сама и б) в итоге мне все понравилось.

Вообще в том, что касается свиданий, я консервативна. Предпочитаю встречаться в тихих местах, где можно вкусно поесть и поговорить (например, в ресторанах японской кухни), люблю, когда дарят цветы (гортензии и кустовые розы) и провожают до дома (отеля, домика, бунгало, хижины, палатки, скворечника, если я не в Москве). Но у молодого человека — назовем его Ильей — был мотоцикл (что, конечно же, не отменяло ресторанов и цветов). Илья мог в любой момент сорваться куда‑нибудь с компанией — позволял график работы, — или каждую неделю ездить ко мне из другого города просто потому что скучает. Большой, веселый, весь в шрамах: он выжил в жуткой аварии, в половине костей и вместо зубов стояли имплантаты. Левые указательный и средний пальцы потеряли чувствительность и были прохладнее остальной ладони — как будто смерть отпустила его не до конца, удерживала за руку.

Заканчивался август. Зная, как я люблю самолеты, Илья предложил поехать на авиасалон в Жуковском. Это было наше третье или четвертое свидание, в общем, период, когда мы еще присматривались друг к другу и старались казаться лучше, чем есть на самом деле. Прогноз погоды обнадеживал, ситуация на дорогах тоже, ничто не предвещало, но всё, разумеется, пошло не так.

Илья забрал меня от друзей: я осталась у них ночевать после вечеринки и вышла в платье и балетках. Ехать домой, чтобы переодеться, отказалась. Ну и что, сказала я, мы же туда и обратно, сейчас тепло, время поджимает, красота требует жертв, погнали. Хорошо, что Илья взял для меня защиту и у него в сумке оказалась куртка.

Мы добрались до авиасалона, побродили между самолетами и вертолетами. Стало скучно, в Москву не хотелось. Я вспомнила живописные места в получасе езды от Жуковского, часто там гуляла в детстве: дорога шла от станции, цепляла край леса, пересекала поле, на котором когда‑то выращивали кукурузу, и выходила к карьеру, оттуда обратно к станции. Илья согласился прокатиться туда скорее из вежливости. Явно не понимал, на что подписывается.

Как оказалось, за десять лет многое поменялось. И если асфальтированная дорога от станции осталась прежней, то дорога лесная изворачивалась новыми петлями. Тропинка через поле, которую я помнила, осталась, но становилась все уже и уже и ровно на середине поля окончательно заглохла. Передо мной была трава выше колена, за ней, метрах в трехстах, топорщил ветки ивняк, растущий густой полосой, судя по всему, в канаве. Оттуда поквакивали лягушки.

Темнело. Начался дождь, отложенный утренним сбросом цементного порошка над Жуковским и его окрестностями.

Я поняла, что мы заблудились.

Возвращаться через лес уже не было смысла — слишком долго, слишком велик риск заблудиться еще и в лесу. Решили идти вперед, до края поля, а дальше как получится. Тут и стало ясно, кто чего стоит, совсем как в «Песне о друге» Высоцкого. Илья, матерясь, посадил меня к себе на спину, под ногами чавкало, трава стегала по коленям. Стемнело окончательно, издалека, из влажного сизого мрака гудели и стучали колесами электрички. На их звук мы и выбрались.

Ехать ночью и в мокром было адски холодно (та самая красота потребовала жертв), грели только куртка, наколенники и корка засохшей на щиколотках грязи. Где‑то на середине пути мы пили растворимый кофе в придорожной забегаловке с хот‑догами и чебуреками, единственные посетители в той коробке с пластиковыми исцарапанными стенами и видом на ночное шоссе. Рассвет нас догнал в Москве — наверное, один из лучших моих рассветов.

Было опасение, что после грязевых ванн в поле Илья больше не позвонит. Но встреч было еще много, разных, долгих. Мы знакомы уже пятнадцать лет, ближе друг другу, чем иная родня, хоть и видимся редко — живем в разных городах. И, в отличие от героя «Сезона отравленных плодов», реальный Илья не забыл о своих целях и мотоцикле. А я так и не оставила дурную привычку ездить в платье.