Страх и наваждения

5 причин купить книгу

1. Узнаваемый, изысканный стиль Елены Чижовой — это мироощущение тонко чувствующего человека, который способен на все события взглянуть под неожиданным углом.
2. Текст полон контрастов и неожиданных сюжетных твистов, которые придают истории динамичность и добавляют эмоциональности.
3. Роман Чижовой — мощное метафорическое высказывание о созависимости автора и его персонажей, о мнимом или действительном влиянии создаваемого текста на судьбу творца.
4. Автор пристально рассматривает «ковидный» и «постковидный» быт, в котором многие сферы повседневной жизни из‑за ограничений были лишены привычной приватности.
5. «Страх и наваждения» — глубоко рефлексивное исследование механизма восприятия и моделирования реальности творческой личностью.

Цитаты из книги

«Я выбрала самый подходящий (со стыковкой во Франкфурте) и уже собралась было ответить, когда заметила, что в билете стоит неправильная дата: 26 февраля.

Недоумевая, почему не 23‑го, я сверилась с ежедневником и обнаружила, что ошибка, если это можно назвать ошибкой, случилась у меня в голове: за всеми визовыми заморочками я совершенно упустила из виду, что 23‑го вылетаю не я, а моя героиня; у меня мелькнула мысль: может быть, исправить?»

«Моя дочь спит. Ее бледная рука покоится на одеяле; ее пальцы — нежные лепестки нераскрывшейся лилии; ее волосы разбрелись по подушке, как стадо коз; ее проворные ноги серны прыгают по далеким сонным холмам. Я стою и смотрю издалека, как из уголка ее губ тянется клейкая слюнка. Губы, источающие мирру ее младенчества, шевелятся; ее тело издает тонкий аромат — я узнаю его из тысячи благовоний; из миллионов других детей. Я помню, как впервые ее обняла».

«Я вижу.

Он у себя дома, в прихожей. Сидит на табуретке, полирует ботинок, водит туда‑сюда бархоткой, пропитанной бурыми остатками обувного крема, — мерные движения, которыми он с утра пораньше занял руки, призваны скрыть беспокойство, переходящее в досаду. Еще немного, и в его старый, изъеденный уличными химикалиями ботинок можно будет смотреться, как в зеркало. Когда речь про обувь, это — всего лишь метафора, точнее, гипербола — преувеличение: никому не придет в голову любоваться своим отражением в начищенном до блеска ботинке, тем более здесь, в прихожей, где есть шкаф‑купе с зеркальными дверями».

«И все эти сорок с лишним лет — от первого трудового дня до пенсии — они, терпеливо дожидаясь друг друга (ни дать ни взять юные влюбленные), часами простаивали у проходной, а бывало, что и на улице — лишь бы вместе рука об руку, во всякое время года, хоть летом, хоть зимой, в любую погоду, перейти с одной стороны своей жизни на другую — по узкому, проложенному над широкой полосой отвода мосту. Вспоминая этот мост, поднятый высоко над железнодорожными путями, мне трудно отделаться от мысли, что в судьбе родителей он служил земным, осязаемым воплощением своего идеального прообраза, по которому они всегда вместе, вдвоем шли — вернее, балансировали над пропастью жизни, точно канатоходцы под куполом цирка, — погружаясь в свои любимые английские книги. Предоставив меня самой себе».

«Я вижу.

Актриса, занятая в роли Несчастной матери, скрывается у себя в гримерке. Заперев дверь на ключ, она садится перед зеркалом. Из глубины зазеркалья на нее смотрят великие женские роли, о которых она мечтала, поступая в театральный: Джульетта, Нина Заречная, Элиза Дулиттл. Мастер, учивший ее азам профессии, любил повторять: „Вслушивайся в себя, ищи связующие нити. Между тобой и твоей героиней“. Она вслушивается — но слышит голос режиссера: „Смотри, не переусердствуй с гримом“, — не слишком деликатный намек на ее нынешний возраст. В свои сорок лет ее мать чувствовала себя пожилой женщиной».

«Сквозь прорехи в спертом, развороченном взрывом воздухе проникают первые робкие смешки.

Преодолев — с грехом пополам — наружную линию обороны, мобильный отряд разведчиков устремляется вперед. За ними — в прорыв — на плечах хихикающих храбрецов, ворвавшихся во вражескую крепость, — идут, сметая все на своем пути, отборные полки генерала Смеха».

«Мы ждем, скованные словом, для которого в русском языке существуют десятки суррогатов: малодушие, оторопь, испуг, трусость, паника, тревога, беспокойство, мнительность, опаска, несмелость — список можно продолжить, но и этого хватит с лихвой, чтобы сделать правильный выбор.

Если не с первой, то хотя бы с третьей попытки. Весь вопрос в том, будет ли у нас время, чтобы ее предпринять».