Хлорофилия. Живая земля

Пять причин прочитать книгу

1. Андрей Рубанов — лауреат престижного «Нацбеста», автор обсуждаемых бестселлеров. Дилогия «Хлорофилия» и «Живая земля» выходит к премьере во МХАТе имени Горького в постановке худрука театра Эдуарда Боякова.
2. «Хлорофилия» и «Живая земля» — романы‑антиутопии, едкие пророчества катастрофического будущего в жанре, который прославили «1984» Оруэлла и «Мы» Замятина. Кстати, в башне «Замятин» в Москве XXII века у Рубанова происходит немало интересного.
3. В Москве XXII столетия все, как мечталось веками: нет нищих, налогов, преступности, по улицам скользит сверхскоростной транспорт, тяжелую работу за людей выполняют андроиды. Вот только это будущее почему‑то очень напоминает российское прошлое.
4. Занимательность высокобюджетного боевика и философская глубина в обобщениях — Рубанов умеет потрафить читателю, который ждет от книги умного разговора и ценит яркий, динамичный сюжет, способный держать в напряжении до самой развязки.
5. Жителей новой Москвы питает чудодейственная трава, напоминающая у Рубанова философский камень алхимиков или Грааль средневековых мистиков — источник мистического преображения мира и залог того, что все совершается не напрасно.

Цитаты:

«Москва стала возмутительно богата. Москва обеспечивала умопомрачительный комфорт и первоклассный сервис. Москва опоясалась дорогами из ультрасовременного резиноасфальта. Москва предлагала все мыслимые и немыслимые развлечения, начиная от гонок на оленьих упряжках и заканчивая полетами в стратосферу. Москва хотела радоваться жизни».

«Здешние люди пресытились бесконечными войнами, кризисами и прочими глобальными потрясениями. Здесь погубили одного за другим величайших диктаторов, своих и чужих тиранов: Наполеона, Гитлера, Сталина. Здесь проводили над своими гражданами такие эксперименты, которые в других местах боялись проводить над чужими гражданами. Здесь научились подыхать от голода и одновременно летать в космос. Здесь главной книгой считалась не Библия, а история о том, как студент убил топором старуху. Здесь из поколения в поколение генетически накапливалась усталость от исполнения добровольно взятой на себя миссии народа‑богоносца».

«Однажды народ‑богоносец понял, что он давным‑давно доказал и себе, и человечеству свою уникальную силу; пора отдохнуть.

Тогда здесь решили послать человечество к черту, сдать в аренду Сибирь и уйти в отпуск».

«Почему его никогда не арестуют? Почему, — поражался Савелий, — я — профессиональный журналист, персона, информированная донельзя, — не понимаю скрытых механизмов распространения главного зелья трех последних десятилетий? Почему в век тотального контроля, когда объективы двадцати пяти конкурирующих друг с другом полиций простреливают каждый метр пространства, когда каждый смертный с младенчества имеет под кожей микрочипы, когда участники проекта „Соседи“ сами с наслаждением контролируют собственную жизнь, — почему в то же самое время нищие бледные человечки, ничего и никого не опасаясь, на каждом углу готовы предложить тебе мякоть стебля в любых количествах? При том, что закон предусматривает десять лет тюрьмы за одну‑единственную дозу?»

«Бригадир утверждает, до искоренения в столовой был каток. Намораживали лед, и публика развлекалась. Неудивительно, что старая жизнь рухнула, думает Денис, пережевывая, с некоторым усилием, твердую рыбу. Делать каток на пятьдесят первом этаже — типичное разложение. Зачем? Ради чего? Столько труда вбивалось во все это, столько энергии уходило. Кому пыль в глаза пускали — самим себе? Не было разве других забот? И главное: что же молчали те, кто по самой своей природе не способен молчать? Мыслители, философы, публицисты, писатели, профессиональные интеллектуалы — где они были? Почему не повернули общественное мнение, почему не смутили умы, почему допустили всю эту средневековую, воняющую тщеславием вакханалию роскоши? Если каждому школьнику известно, что роскошь убивает?»