Цитаты
«Четыре тысячи верст — ровно столько предстояло пройти санитарному поезду Казанской железной дороги до Туркестана. Но самого поезда еще не было — приказ о его формировании был подписан вчера, девятого октября двадцать третьего года. И пассажиров не было — их предстояло собрать по детским домам и приемникам: девочек и мальчиков, от двух до двенадцати, самых слабых и истощенных голодом. А вот начальник у эшелона уже был: фронтовик гражданской, из молодых — Деев. Назначен только что».
«Сапоги — одна тысяча штук, пять сотен левых и пять сотен правых, — шуршали по брусчатке. В темном утреннем городе этот шорох раздавался громко и заполнял собой всю Рыбнорядскую, все прилегающие улочки и проулки. Заглушал высокие голоса муэдзинов на минаретах, шаги редких прохожих. Пять сотен пар ног шаркали по мостовым камням, не в силах оторвать подошвы от земли.
Кавалерийский сапог был так велик, что некоторые дети могли бы поместиться в нем целиком — с головой утонуть в гигантском голенище. И потому шагали медленно, подхватив доходящие чуть ли не до подмышек сапоги руками, — процессия едва волоклась по улице, растянувшись длиннющей кишкой. Иногда кто‑то кувыркался на землю, споткнувшись о выступающий булыжник, и тогда вся кишка замирала и терпеливо ждала, пока взрослые не помогут упавшему, — сами подняться в таком снаряжении дети не могли».
«Крестьянка, также желая быть полезной, предложила пошептать над каждым ребенком заговор на сохранение здоровья, однако, эту инициативу Деев с комиссаром отклонили.
— Не заговоры больным нужны, а мясо, — вздохнул Буг, когда ему рассказали про шептунью. — Для воссоздания утраченных телесных сил детям необходим белок.
— Вопрос к начальнику эшелона, — усмехнулась Белая. — Он у нас за чудеса ответственный.
— Вот пусть вам знахарка мяса и наколдует! — вспыхнул Деев. — И меда бочку. И мануфактуры на платье заодно. И чтобы завтра же очутились в Самарканде — сытые, одетые и здоровые!»
«Деев спрыгнул на землю, обогнул паровоз и понял причину: рельсы были засыпаны странными продолговатыми предметами. Поленьями? Подбежал ближе. Нет, не поленьями — соленой рыбой.
Гора соленой рыбы лежала на путях. Судаки, жерехи, лещи, воблы — желто‑зеленые, серебряные, золотые. Тысячи тушек, многие тысячи: не пару мешков опрокинули на пути и даже не пару телег — целый вагон. Густо пахло вяленым и солью.
— Казаки, — только и сказала подоспевшая сзади Белая.
Как удалось им умыкнуть рыбу из подожженного вагона? Где хранили эдакую прорву еды? Как доставили на полустанок? Почему не вручили по‑человечески, а театрально бросили на пути?»
«И лежали здесь не дети — скелеты детей: так померещилось Дееву, едва он вошел. На составленных рядом стульях были сооружены лежанки из тряпья. Поверх покоились кости — тоненькие, обернутые сероватой дряблой кожей. Такой же кожей были обернуты и черепа, и лица, которые состояли, казалось, из одних только огромных ртов и глазных впадин. Кости изредка пошевеливались: порой раскрывали бездумно глаза и покачивались вяло в своих ложах, а то лежали неподвижно, с полуприкрытыми веками. Несколько детей были устроены в больших плоских ящиках (по торчащим сбоку резным ручкам Деев узнал вынутые полки комода). Один ребенок — в фанерном чехле для контрабаса.
Это были лежачие — те, кто уже прошел через голодные обмороки, голодную горячку и голодный отек и кто голодал долго — не месяцы, а годы, — так что организм не умер от недостатка пищи, а истощился и истончился от постоянной ее скудости. Это были те, кого вряд ли уже можно было спасти. С потолка смотрели на них, улыбаясь, гипсовые амуры».
«Белая носилась в узком проходе меж двумя составами — переставляла младших вперед, подбадривала уставших, отражала пацаньи шутки и сама отпускала остроты, отдавала приказы, кричала, махала руками — летала, как большая птица. Лицо ее было вдохновенно и счастливо.
Деев таскал на руках малышню с оставленных на привокзальной площади телег через пути, к „гирлянде“. Ему помогали кавалеристы: не слезая с седел, они брали из деевских рук ребятишек — неумело брали, оттопырив локти и держа детские тела на весу наподобие штыков, — и нежно сжимали босыми пятками лошадиные бока. Едва умеющие шагать через рельсы, лошади переставляли копыта медленно и плавно — не шли, а плыли по путям, неся всадников и их диковинный груз.
Плечо, которого мимолетно коснулась Белая, уже не горело, но теплело. На ползущее к зениту солнце Деев старался не смотреть».