Прочти первым: «Девушка индиго» Наташи Бойд

Основанный на реальной истории роман «Девушка индиго» уже признан критиками как выдающийся пример исторической художественной литературы.

1739 год. До Войны за независимость еще остается более трех десятков лет. Американский континент представляет собой бурлящий котел с постоянными конфликтами между территориями колоний Англии, Франции, Испании и постоянными стычками с индейцами и жестокими подавлениями восстаний рабов. Отец оставляет 16летнюю Элизу Лукас за главную на трех плантациях семьи в Южной Каролине, а сам отправляется в военный поход.

Тем временем на плантациях среди рабов начинаются волнения, и семья Элизы оказывается в шаге от полного разорения. Девушка узнает, сколько французы готовы платить за ярко‑синий краситель индиго. Она уверена, что это сможет спасти ее семью от разорения. Элиза заключает опасную по тем временам сделку с одним из рабов на плантации: если тот научит ее тысячелетнему секрету изготовления индиго, она взамен научит рабов читать.

Так начинается удивительная история о девочке, создавшей краситель, который стал популярным по всему миру. Этой девочкой была знаменитая американская предпринимательница середины XVIII века Элиза Лукас.

А роман Наташи Бойд получился действительно интересным и захватывающим: о любви, тайной и опасной дружбе, стремлениях и жертвах, которые приходится приносить на пути к цели.

Я стояла не шелохнувшись. Отдаленный бой барабанов звучал приглушенно и угрожающе, это не было похоже ни на что из слышанного мною ранее — армейские барабаны звучат иначе. А в этих ударах было что‑то потустороннее. «Племенные тамтамы!» — осенило меня, и внутри все похолодело. Сразу возник вопрос: индейцы или черные рабы?

Появилось ощущение, что за мной наблюдают. Поднялся ветер, смял гладкую угольно‑черную поверхность воды, раздался многоголосый оглушительный клекот — в воздух взмыла стая диких гусей. Этот клекот привел меня в чувство, и я поспешила обратно к дому. На плантации вокруг было так тихо, что мне сделалось не по себе. Где Того, который должен, пока не рассвело, полить грядки, как я ему велела? Где звуки просыпающейся деревеньки рабов, утренний шум, болтовня? Даже птицы сегодня примолкли.

Я повернула к конюшне. Квош наверняка знает, что происходит. Сейчас он, без сомнения, помогает Индейцу Питеру запрягать лошадей, готовит экипаж для нашей сегодняшней поездки в церковь. И даже если Квоша там еще нет, Индеец Питер, который живет при лошадях, к этому часу уже встал, так что я никого не потревожу...

В полумраке конюшни лошади тихонько пофыркивали, перед ними стояли полные бадьи воды, и овес был засыпан в кормушки. Дверь на чердак оказалась плотно затворена, приставная лестница валялась на полу. Я, пятясь, медленно вышла наружу, краем глаза заметила Эсси, торопливо шагавшую от господского дома к жилищам рабов, и развернулась.

— Эсси!

Она остановилась, когда я бросилась бежать к ней.

— Что происходит?! — Голос у меня охрип от страха и волнения.

— Ты идешь в дом и ни за что не выходишь оттуда, пока не станет безопасно вокруг, слышишь меня?

— Как? Почему? Что стряслось?!

— Здесь, в доме, вам безопасно.

— Что происходит, Эсси? Где Квош? — Паника росла, я озиралась и видела закрытые двери в хижинах рабов, наглухо закрытые ставни. — Где все?!

— Посмотрим, где все будут в конце дня, — загадочно сказала Эсси. — Иди в дом сейчас же.

Я воззрилась на нее во все глаза.

— Иди, — свирепо повторила Эсси. — Надо спрятаться. Слышишь меня?

«Спрятаться? Я должна спрятаться, когда мои люди в опасности?» — мелькнула мысль.

— От кого, Эсси?

Она покачала головой. Так или иначе, у меня не было причин не верить ей.

— Остальным ничего не угрожает?

Эсси покосилась в сторону устья реки и ничего не ответила.

— Если мне надо спрятаться, то и вам тоже, — сказала я под гулкие удары собственного сердца. — Вам всем нужно спрятаться. Если я кого‑нибудь из вас увижу на берегу, тоже выйду из дома. Ты слышишь меня, Эсси? Это моя земля, и я обязана ее защищать.

— Все спрячутся, — пообещала она. — А теперь иди.

Совершенно сбитая с толку, я повернулась и заспешила к дому. Всю дорогу, пока не взбежала на крыльцо и не заперла за собой дверь, я чувствовала спиной ее взгляд. Маменька еще лежала в постели, но сверху до меня доносились шаги Полли. Я торопливо направилась в отцовский кабинет и открыла стоявший в углу армуар с изысканной резьбой — оружейный шкаф. Отец научил меня стрелять, еще когда мы жили на Антигуа, но мне это занятие никогда не нравилось. Мушкет был на месте, стоял в армуаре, прислоненный дулом к задней стенке. Я смотрела на него, стараясь унять тяжелое, участившееся дыхание. А потом затворила дверцу, не прикоснувшись к оружию. Что ж, если возникнет насущная необходимость, я знаю, где его взять.

***

В доме и окрестностях все было тихо. Уже рассвело, настало утро. Я сообщила маменьке и перепуганной Полли, что нам надобно оставаться в доме, пока я не разберусь, что затевается снаружи. Заперла все двери, затем отнесла им на второй этаж немного сыра, нарезанные яблоки и остатки хлеба.

Барабанная дробь, почти не слышная в доме, вдруг и вовсе смолкла, словно по волшебству, и я гадала, сколько продлится наше добровольное заточение. Мне нужны были ответы. Незадолго до полудня опять загрохотали вдали барабаны, их звук приблизился. Я поспешила к окну на втором этаже и увидела, как по заливу медленно скользит пирога. В ней сидели люди. Темные фигуры. Негры, не индейцы.

Так что же все‑таки происходит?..

Маменька предпочла остаться в постели, но Полли уже прибежала ко мне, забросив свою вышивку, села рядом на подоконник и вцепилась в мою руку. Я затаила дыхание — гребцы подняли весла, и пирога замедлила ход. Взоры сидевших в ней людей были обращены в сторону нашей плантации.

— Не двигайся, — шепнула я Полли. Впрочем, в этом предупреждении не было нужды — мы обе словно окаменели.

Высокий чернокожий человек выпрямился в лодке во весь рост и поднес руки ко рту. Резкий клекот, похожий на ястребиный, разорвал тишину, рассыпался эхом.

Мы с Полли были недвижимы, как статуи.

Высокий человек ждал и смотрел.

Ни на лужайке под нами, ни в зарослях вокруг не возникло никакого движения, насколько мне было видно.

Стояла полная тишина.

Барабаны, которые, как я теперь поняла, были у людей в пироге, тоже молчали.

Наконец, спустя несколько нескончаемых минут, высокий человек отвернулся от нас и сел на скамью. Шесть пар рук снова взялись за весла. Раздался барабанный бой. Он смолкал по мере того, как пирога удалялась от нас в сторону устья Стоно‑Ривер.

Тишина окутала дом и окрестные земли. Теперь ничто ее не нарушало. Я считала удары собственного сердца, пока все мое существо охватывало чувство глубочайшего облегчения. Нечто подобное испытываешь, когда весь день ходишь в тесной одежде, не обращая на это внимания и не замечая, как накапливаются в теле гнет и напряжение, а потом снимаешь ее перед сном — и прохладный воздух объемлет кожу, и лишь тогда осознаёшь, как было тяжело, и вдруг сразу становится легче дышать.

Не знаю, как долго мы просидели у окна. Мой взгляд блуждал по деревьям на другой стороне залива. Каждая тень настораживала и вызывала вопросы, а тусклое предвечернее солнце не давало ответов, выхватывая из полумрака своими лучами лишь стволы деревьев и кустов.

И вдруг я увидела, как от дерева на берегу отделился темный силуэт. Я перевела дыхание, заморгала, удивленная, что не заметила его раньше. Это был Квош. Его голая грудь была вымазана илом и грязью, уже высохшими и застывшими серовато‑зеленой коркой. «Отличная маскировка», — подумала я. На поясе у Квоша висел длинный серп для жатвы риса. Мулат смотрел некоторое время на реку в том направлении, куда уплыла пирога, затем повернулся ко мне спиной и зашагал к причалу. Я беззвучно охнула. Раньше мне еще не доводилось видеть Квоша без рубахи. Его спина была исчерчена неровными толстыми рубцами, превратившими кожу в кривое лоскутное одеяло. Он опустился на колени у кромки воды и принялся что‑то смывать со сваи причала. Наконец, удовлетворенный своей работой, он встал, плавной поступью скользнул к деревьям и исчез.

Меня отвлек громкий всхлип — Полли, оцепеневшая от страха, рыдала, по нежным щечкам катились крупные слезы.

— О, детка, все будет хорошо, — пробормотала я, пытаясь унять отчаянно колотившееся сердце. Мне и самой не помешало бы сейчас услышать от кого‑нибудь эти ободряющие слова.

Я обняла сестренку, притянув ее к себе; шелковистые кудряшки защекотали мне нос. Поверх головы Полли я увидела маменьку — та застыла на пороге моей спальни, прислонившись к дверному косяку, словно у нее не хватало сил стоять. Она была все еще в ночной сорочке; волосы, заплетенные в длинную косу, были перекинуты вперед через плечо и свисали, как канат

— Это были индейцы?

— Нет, маменька, — выговорила я едва слышно — голос у меня куда‑то пропал. — Будь проклят твой отец за то, что бросил нас на этой дикой земле без защиты, — прошипела она. — Какого дьявола там творится?

Рыдания Полли перешли в тихие всхлипы, но тельце еще слегка подрагивало в моих объятиях.

— Думаю, это очередной бунт, — сказала я наконец. — Уверена, вскоре мы всё узнаем.