«Один день Ивана Денисовича»: краткое содержание, история создания, контекст

«Один день Ивана Денисовича» — работа Александра Солженицына, в которой он подробно описал сталинские лагеря и политические репрессии в СССР. Сам автор называл это произведение рассказом, однако Александр Твардовский — редактор журнала «Новый мир», в котором он был опубликован — считал его повестью. В результате в различных источниках произведение относят к разным жанрам.

Рассказ вызвал большой общественный резонанс — во многом благодаря тому, что он вышел не в самиздате, а в официальном советском журнале. После его публикации ГУЛАГ стали открыто обсуждать все — и простые советские граждане, и высшие эшелоны власти. И не только в СССР — книга стала откровением для всех западных приверженцев сталинизма и убедительным аргументом для их противников.

Среди читателей «Нового мира» было немало бывших заключенных, которые высоко оценили работу Солженицына. Они стали присылать ему письма с рассказами о собственном лагерном опыте. Впоследствии эта переписка легла в основу самой известной книги литератора — «Архипелаг ГУЛАГ».

«Один день Ивана Денисовича» лег в основу ряда известных экранизаций и театральных постановок. Сейчас рассказ входит в учебную программу российских школ.

Солженицын задумал рассказ в начале 1950‑х годов, когда он еще отбывал срок в лагере. К работе над произведением он приступил в 1959 году — уже после освобождения и возвращения из ссылки. На создание рассказа ему потребовалось полтора месяца. В 1961 году после резких антисталинских заявлений Никиты Хрущева на XXII съезде КПСС Солженицын решился опубликовать рассказ. Предварительно он убрал из него все моменты, которые заведомо не могли пройти цензуру — пусть даже и ослабевшую.

В редакцию журнала «Новый мир» Солженицын передал рукопись рассказа через Раису Орлову — жену его товарища по лагерю Льва Копелева. Та отдала рукопись редактору журнала Анне Брезер, которая, оценив потенциал произведения, передала его главному редактору Александру Твардовскому в обход всех его заместителей. Твардовский, который сам в то время критически переосмыслял сталинизм, о чем свидетельствует его поэма «Теркин на том свете», мгновенно понял, какая литературная удача ему выпала, и развернул активную кампанию по продвижению рассказа Солженицына.

Напечатать рассказ, несмотря на объявленное «развенчание культа личности», оказалось непросто. Бюрократы опасались публикации произведения на такую неоднозначную тему. Твардовскому пришлось заручиться поддержкой влиятельных литераторов, среди которых были Корней Чуковский, Константин Паустовский и Илья Эренбург. В 1962 году Твардовскому удалось передать рукопись Хрущеву через его референта. Хрущев был впечатлен рассказом и, вопреки возражениям других партийных деятелей, одобрил его публикацию.

После этого начался непростой процесс согласования правок. На внесение некоторых Солженицын соглашался — например, упомянуть имя Иосифа Сталина, чтобы обозначить его личную ответственность за массовые репрессии. От других же он категорически отказывался — например, не стал убирать из рассказа упоминания о Боге. Логику этих решений автор впоследствии объяснил читателям в мемуарах «Бодался теленок с дубом».

Самой значимой принятой правкой стала смена названия. Солженицын предлагал вариант «Щ‑854» с подзаголовком «Один день одного зэка». Однако Твардовский, осознав, что читателям будет трудно его произнести, предложил Солженицыну название «Один день Ивана Денисовича». Тот согласился — во многом потому, что Твардовский опирался на авторский подзаголовок.

Стоит отметить, что рассказ Солженицына стал не первым произведением о ГУЛАГе, которое появилось в официальной советской печати. Чуть раньше газета «Известия» опубликовала рассказ Григория Шелеста «Самородок» о репрессированных коммунистах, которые, несмотря на несправедливые приговоры, даже в лагере продолжали добросовестно работать на благо родины. Однако из-за такого фокуса и несколько топорного авторского слога он вызвал отрицательные оценки как в СССР, так и за рубежом — о нем презрительно отозвались Твардовский и редакция эмигрантского журнала «Посев». К тому же среди советской интеллигенции уже ходили слухи о том, что Твардовский пробивает в печать «настоящий» рассказ о лагерной жизни. Поэтому публикация «Самородка» прошла практически незамеченной и быстро забылась, а статус «первопроходца» лагерной темы в СССР остался за Солженицыным.

Благодаря поддержке Хрущева официальная критика отнеслась к рассказу благосклонно. Среди хваливших произведение были даже литератор Константин Симонов, который входил в ближний круг Сталина, и литературовед Владимир Ермилов, который ранее участвовал в травле таких писателей, как Владимир Маяковский и Андрей Платонов.

Из стройного ряда комплиментарных отзывов выбивалась оценка Валентина Катаева, который счел рассказ «фальшивым», поскольку там не был показан «протест». Это положило начало его полемике с Чуковским, который язвительно заметил, что при живом Сталине и сам Катаев особых признаков протеста не демонстрировал.

Среди неофициальной критики стоит отметить восторженный отзыв Анны Ахматовой, которая считала, что «Один день Ивана Денисовича» должен прочитать каждый житель Советского Союза. Важным было и мнение Варлама Шаламова, который сам прошел через ГУЛАГ. Он высоко оценил авторское мастерство Солженицына, однако впоследствии изменил свое мнение. Хорошо приняла рассказ и эмигрантская критика. Роман Гуль счел, что Солженицын «зачеркнул» соцреализм и советскую литературу, став предвестником возрождения русской литературы.

После завершения оттепели официальный тон по отношению к Солженицыну и его произведениям резко изменился. Писателя стали клеймить как антисоветчика, на публикацию его работ был наложен запрет — поначалу негласный — а уже опубликованные произведения изымали из библиотек. Закончилось все принудительной высылкой писателя из СССР. Возвращение Солженицына к читателям произошло уже в годы Перестройки.

В пять часов утра в лагере начался подъем — о нем возвестил удар молотка о рельс около штабного барака. Заключенный Иван Шухов — бывший крестьянин и солдат — никогда не просыпал подъем. Но в тот день его начало знобить, из‑за чего он долго не вставал. За это его отвели в комендатуру. Наказанием Шухову должна была стать отправка в карцер, однако вместо этого ему приказали помыть полы.

На завтрак заключенным дали баланду из рыбы и черной капусты, а также кашу из магары — жесткого проса, который шел на корм скоту. После завтрака Шухов отправился в санитарную часть. Там молодой фельдшер измерил ему температуру. Фельдшер был студентом Литинститута, однако благодаря заступничеству врача его отправили работать в санчасть. У Шухова была температура 37,2. Фельдшер предложил ему дождаться врача, поскольку сам освободить его от работы он не мог — за этот день он уже освободил двух заболевших зэков, а это было максимально возможное количество. Фельдшер посоветовал Шухову все же выйти на работу.

Шухов пошел в барак за пайкой хлеба и сахаром. Пайку он разломал надвое — первую половину спрятал под телогрейку, а вторую — в матрас. В это время в бараке читал Евангелие баптист Алешка. Он прятал запрещенную в лагере книгу в щель в стене. Бригада вышла на улицу. Бывший «большой начальник» Фетюков попросил у бывшего кинематографиста Цезаря закурить, но тот поделился табаком с Шуховым.

На улице было минус 27 градусов. Зэки расстроились — им не хватило всего трех градусов, чтобы работу отменили. Несмотря на мороз, заключенных обыскали, расстегнув им одежду. После этого бригада отправилась на работу. Шухов чувствовал себя плохо — это он объяснял тем, что завтракал без пайки хлеба и съел еду холодной.

Рассказчик объявил о начале 1951 года и добавил, что теперь Шухов получил право отправить два письма. Рассказчик поведал о военном прошлом Шухова и упомянул о его семье. В бригаде было два лучших мастера — Шухов и плотник‑латыш Кильдигс. Их отправили класть стены из шлакоблоков и утеплять помещение. Рассказчик описал Гопчика — молодого парня, которого посадили за помощь бендеровцам. Парень напоминал Шухову его сына, потому он относился к нему с симпатией.

Рассказчик упомянул, что срок Шухова уже практически подошел к концу, и рассказал о его военном прошлом. Выяснилось, что Шухова посадили за то, что он во время Великой Отечественной войны два дня пробыл в плену у немцев. Когда он вернулся оттуда, его арестовали как фашистского агента, которого послали обратно с секретным заданием. Но в чем именно заключалось это задание не смог придумать ни Шухов, ни следователь, который вел это дело.

Начался обеденный перерыв. Обычные заключенные недополучали еды — лучшую ее часть забирали повара. Много доставалась и «придуркам» — зэкам, которые сотрудничали с администрацией лагеря и были задействованы на более легких работах. На обед выдали овсянку, которую заключенные считали лучшей кашей. Шухов смог обмануть поваров и забрал две дополнительные порции. По дороге к месту работы Шухов нашел кусок стальной ножовки, который взял с собой. Его бригада продолжила укладывать шлакоблоки. Бригадир пошутил, что Шухов настолько хороший работник, что его нельзя отпускать на волю.

После окончания работы заключенные вернулись в лагерь. На обратном пути их вновь обыскали. Шухову удалось спрятать найденный кусок ножовки в варежку. Он собирался позже сделать из него сапожный нож. После этого он занял Цезарю место в очереди за посылками. Шухову посылок не слали — он велел жене этого не делать. За помощь Шухов получил от Цезаря порцию баланды. Она была горячей, и Шухов подумал, что именно ради таких моментов и живет заключенный. Помимо основной работы, Шухов зарабатывал деньги шитьем, поэтому мог покупать табак и полезные вещи. Шухов вернулся в барак, где Цезарь уже вскрывал посылку. Цезарь отдал Шухову еще и свой паек хлеба, а также попросил у него ножик.

Началась проверка. Шухов понял, что посылку Цезаря могут украсть, и посоветовал ему притвориться больным, чтобы он мог выйти из барака последним. Шухов же собирался после проверки первым забежать в барак и проследить за посылкой Цезаря. После окончания проверки Цезарь отблагодарил Шухова двумя кусками сахара, двумя печеньями и одним кусочком колбасы.

Шухов и Алеша разговорились о вере в Бога. Алеша считал, что нужно радоваться тому, что сидишь в лагере, поскольку здесь можно думать о Боге. Шухов не знал, хочет он на волю или нет. Он был доволен прожитым днем, поскольку не угодил в карцер, смог пронести в барак кусок ножовки, в обед добыл две дополнительные порции каши, помог Цезарю с посылкой, а его бригадир выполнил план. Рассказчик отметил, что таких дней у Шухова было 3653, причем из‑за високосных годов к сроку прибавились лишние три дня.