Интервью с Дарьей Целовальниковой, автором нового перевода «1984»

В мае у нас выходит новое издание знаменитого романа Джорджа Оруэлла «1984» — в новом, полном, без цензуры и купюр, переводе Дарьи Целовальниковой. Дарья Целовальникова, представительница школы переводов имени Владимира Баканова, профессионально занимается переводами больше 10 лет и переводила на русский язык книги Оскара Уайлда, Бернарда Шоу, Сьюзан Коллинз и Майкла Салливана. Мы связались с Дарьей и поинтересовались, зачем надо заново переводить классику, каково ей было работать с прославленной антиутопией, с кем из писателей проще работать — с классиками или с современниками — и на каком языке предпочитает читать она сама.

За пару‑тройку десятилетий язык меняется...

Согласны ли вы с мнением, что существующие переводы классических вещей время от времени, допустим, раз в десять лет, как это советует Институт Гёте, следует обновлять и освежать? А почему?

Насчет десяти лет не уверена, но за пару‑тройку десятилетий язык меняется, причем особенно быстро устаревает разговорная лексика. Если мы переводим произведение для широкого круга читателей, а не для узких специалистов, то оно должно быть на языке поколения — при таком подходе каждый новый перевод классического произведения становится также и памятником эпохе. Разумеется, речь не идет о том, чтобы привносить в оригинал то, чего нет у автора — мы говорим о тонких стилистических нюансах, о выборе тех или иных лексических оттенков, о синтаксических средствах — в общем, инструментарии искусного мастера слова.

Насколько сложно переводить заново культовые вещи, зная, что ваш перевод будут сравнивать с привычным, ставшим уже классическим?

Работать с известными произведениями не только сложно, но и увлекательно: это и большая честь, и некий вызов, который переводчик либо готов принять, либо нет. Некоторые мои коллеги принципиально не переводят то, что уже переведено до них, но я не боюсь рисковать и всегда надеюсь, что мне удастся сделать достойный перевод, который ничуть не хуже, а лучше предыдущего, найти то, чего не заметили или не поняли переводчики до меня, создать на родном языке такой перевод, который произведет на читателя неизгладимое впечатление и заставит его забыть, что автор писал на другом языке, но при этом сохранить и национальный колорит оригинала, если он есть.

Особого внимания требует проработка иноязычных реалий, она должна быть гораздо более тщательная, чем в предыдущих переводах — с каждым годом возможности поиска информации расширяются, причем как у переводчика, так и у любознательного читателя, который может заглянуть в оригинал или просто «погуглить» вызвавшее сомнения слово или название и поймать переводчика на небрежности или хуже того, уличить в невежестве. Как правило, такие досадные ошибки обнаружить легко (помню, в одном отличном переводе мне попалось описание здания, похожего на «стручок молочая» — оксюморон, потому что плод у представителей семейства молочайные — коробочка, а «стручок» называется плод у представителей семейства капустные, в быту же это слово применимо лишь к бобовым).

В разных переводах одних и тех же книг часто камнем преткновения становятся имена собственные, названия и важные цитаты, взять хотя бы жгучую ненависть фанатов Гарри Поттера к именам персонажей в переводе Спивак. А чем вы руководствуетесь в такие моменты?

Здравым смыслом и чувством меры. Безусловно, хочется сказать свое слово, однако с именами и названиями следует быть особенно осторожными, оставаясь в рамках современной переводчику традиции и в то же время соблюдая устоявшиеся нормы. К примеру, приступая к работе над романом Оруэлла, мне вначале хотелось перевести имя главного героя, которое начинается с буквы «W» как Винстон (по аналогии с маркой сигарет «Винстон», к примеру, или доктором Ватсоном), но в русском языке устоялось написание «Уинстон» (как Уинстон Черчилль) и Уильям, а не Вильям (Уильям Шекспир), поэтому порыв соригинальничать пришлось подавить. Я полагаю, имена собственные не обязательно переводить по‑новому, особенно если это происходит в ущерб книге.

Оруэллу и в страшном сне не могло присниться...

Были ли в «1984» какие‑то устоявшиеся названия или словосочетания, которые вам не хотелось менять из уважения к оригиналу, но переводчик в вас говорил, что можно перевести иначе?

Мне нравились названия «новояз» и «старояз» — они емкие и прижились в русском языке, расширив свои значения (хотя, если ориентироваться на приложение в конце романа, их следовало перевести иначе, чтобы корень слова мог быть и существительным и глаголом, как задумано Оруэллом), а вот «Старший Брат» из одного из переводов вызывал откровенное недоумение, потому что на слуху было выражение «Большой Брат следит за тобой», так сказать, ушедшее в народ. «Телекран» вроде бы звучало удачно, но непонятно, зачем было обрезать незамысловатое слово оригинала «telescreen» или преобразовывать до неузнаваемости. Мне сначала тоже хотелось придумать название пооригинальнее, к примеру, «телеблок», но тут я столкнулась с другой проблемой: эти устройства принятия/передачи сигнала по своей конструкции одинаковы везде — будь то на рабочем месте Уинстона, дома или на площади, отличаются они только размером, поэтому называть гигантский телеэкран на площади телеблоком или вводить два разных названия не представлялось возможным.

Что, на ваш взгляд, позволяет «1984» оставаться таким остро актуальным даже спустя 75 лет после написания?

В первую очередь, события мирового масштаба: время от времени ту или иную страну сносит в сторону тоталитарного строя, и последние события в Европе это как нельзя лучше подтверждают. Оруэллу и в страшном сне не могло присниться, что на Западе наступит эпоха либерального тоталитаризма или тоталитарного либерализма и народ, состоящий из отдельных, довольно обособленных личностей поведет себя как беснующееся стадо. Но это уже возвращает нас к русской литературе, к произведениям Достоевского и Толстого, которые сейчас может быть даже более актуальны. Конечно, каждый читатель решает сам, что ему читать и за что любить того же Оруэлла.

Во сколько лет вы впервые прочли 1984? Открыли ли вы для себя новые грани произведения, работая над переводом, погрузившись в оригинал? Как вы считаете, смогут ли люди, уже читавшие книгу, узнать для себя что‑то новое о ней в вашем переводе?

В двадцать лет, в переводе, с большим трудом продираясь сквозь поразительно чуждый и нудный язык. Слабый, изначально надломленный бытовыми и иными тяготами герой вызвал у меня, в силу возраста, резкое неприятие, а его блестящий антагонист — восхищение, смешанное с отвращением. Мне хотелось спорить с Оруэллом, сравнивать его с Замятиным и Хаксли, что‑то кому‑то доказывать...

Двадцать лет спустя, повзрослев, я посмотрела на роман глазами переводчика, а не избалованного классической русской и всей мировой литературой читателя, и изменила свое отношение. Теперь я глубоко сочувствую и Уинстону, и О’Брайену, а также более реально оцениваю силы человека и вижу страшные последствия двоемыслия, которые не позволяют людям глубоко задумываться над происходящим в мире... В общем, в оригинале книга мне очень понравилась и захотелось сделать так, чтобы она понравилась и современному читателю. Что касается тех, кто уже знаком с романом по старым переводам, то они могут быть приятно удивлены и в плане языка, и в плане реалий, к которым я старалась быть особенно внимательной.

Я стараюсь чередовать классику с современностью...

Вы переводите как классику, так и современные вещи вроде «Баллады о змеях и певчих птицах». С чем вам интереснее работать?

Мне нравится чередовать. Как ни парадоксально это может прозвучать, переводить сильного, состоявшегося, общепризнанного автора гораздо проще, чем автора начинающего или слабого, но у современной массовой литературы есть свой читатель, своя цель. Трудно читать лишь Оруэлла или сестер Бронте, а еще труднее, пожалуй, переводить лишь признанную классику. Нужно отдыхать, развлекаться, да и отвлекаться от проклятых вопросов, которые поднимают классики. Хотя, если говорить о «Балладе о змеях и певчих птицах», то ее вряд ли можно назвать легким чтением для приятного отдыха: Сьюзен Коллинз мастерски, весьма психологически достоверно показывает, как из неплохого, в общем‑то, юноши вырос тиран, возглавивший империю Панем и придавший Голодным играм их окончательную форму.

Кстати, в книге есть множество иллюзий на «1984» — от запаха вареной капусты, пропитавшего будни и Уинстона Смита, и Кориолана Сноу, до издевательских песенок, где действие разворачивается под деревом — каштаном у Оруэлла, под дубом у Коллинз.

Были ли в вашей практике ситуации, когда какой‑то лексический оборот или использование слова ставил вас в тупик? Ну, допустим, сейчас так не говорят, или же это настолько редко употребляемое значение, что о нём и носители языка не сразу вспомнят?

Да, конечно, иногда случается, но до недавнего времени у меня были хорошие консультанты — либо бывшие соотечественники‑билингвы, либо преподаватели английского языка и литературы из англоязычных стран. Особенно порадовала и меня, и моих друзей, кстати, Шарлотта Бронте с йоркширским вариантом английского языка! Разбираться пришлось самой, поскольку знакомых йоркширцев у меня, увы, нет до сих пор.

Когда переводите идиомы, стараетесь найти им российские аналоги или просто переводите дословно, включая лингвистическую справку?

Специфика художественного перевода такова, что от дословной передачи смысла и подробных лингвистических справок из серии «непереводимая игра слов» профессиональные переводчики отказались уже давно, хотя некоторые «самородки» и «новаторы» об этом пока не слышали.

Вам приходится обращаться к авторам‑современникам и уточнять или прояснять какие‑то моменты из текста? Как они реагируют на подобные вопросы? Кто из авторов наиболее отзывчив?

Как сказал еще один известный француз, автор «умер», текст интерпретирует читатель. Обычно авторы весьма отзывчивы и любят отвечать на вопросы о своем произведении. Особенно интересно было пообщаться с Шарлоттой Бронте и Оскаром Уайльдом — причем до острых моментов дело так и не дошло, и мы ни разу не поссорились. (Шучу!)

В переводах вы больше стремитесь дословно передать точность мысли или красоту языка? Часто добавляете от себя какие‑либо обороты?

В художественном переводе не может идти речь о дословной передаче ни смысла, ни «красоты языка». Я часто напоминаю своим студентам, что перевод — не замена слов языка оригинала словами языка перевода, а передача смысла. В случае художественного перевода это еще и передача стиля, образности автора — впечатление на читателя. Если мы говорим о красотах и оборотах, которые несвойственны автору, то добавлять их от себя в чужую книгу — по меньшей мере неэтично, непрофессионально. Для этого можно написать свое произведение (конечно, если найдется отважный издатель, готовый его опубликовать).

Наверное, мне очень везло с книгами...

Расскажите, пожалуйста, как вы стали переводчиком. Помните ли свой первый перевод?

Сначала были ученические переводы — еще в годы учебы, и стихи, и проза, потом я занималась переводом технических и специальных текстов, приняла участие в нескольких переводческих конкурсах и наконец попала в Школу перевода Владимира Баканова — творческое объединение, благодаря которому научилась работать с художественным текстом, как с прозой, так и со стихами, и продолжаю совершенствовать свое мастерство. Кстати, этот год для меня юбилейный — уже десять лет, как я могу смело считать себя настоящим переводчиком, а не просто человеком с образованием и дипломом по специальности. Мечта моей юности сбылась!

Первая книга была увлекательной и по‑своему сложной — стимпанк для «юных взрослых», Викторианская Англия, много реалий и аллюзий, стихотворный эпиграф почти к каждой главе, щемяще‑романтичный любовный треугольник и путешествие в Йоркшир... Кстати, мне потом не раз попадались книги со сходным набором — Викторианская эпоха, стихи, Йоркшир или Шотландия — похоже, своего рода сквозная для меня тема. А вот работа с редактором над первой книгой мне запомнилась еще ярче — правки было невообразимо много, потому что есть ошибки, о которых не пишут в учебниках по теории перевода, не говорят на лекциях и практических занятиях — словом, та внутренняя «кухня», или школа, если угодно, которую необходимо пройти. Некоторые новички, к сожалению, не выдерживают — слишком велико разочарование, слишком пристрастным кажется строгий редактор, иной раз не оставляющий камня на камне от твоего «шедевра». С каждой последующей книгой, если усваиваешь «уроки», правки становится все меньше и когда‑нибудь редактор просто внимательно просматривает твой перевод в поисках случайных ошибок или описок, от которых не застрахован никто, даже профессионал.

Есть ли авторы, над которыми вы бы мечтали поработать, но пока не довелось?

Не хочу загадывать, люблю приятные сюрпризы. Таковым в свое время оказался для меня и «Дориан Грей» Оскара Уайльда, и роман «Фосс» нобелевского лауреата, австралийца Патрика Уайта, и веселая, легкая книга по мотивам Шекспира «Уксусная девушка» и многие другие книги. Я уверена, что меня ждет еще много хороших книг.

Над кем из уже сделанных вами переводов было работать комфортнее всего?

Не уверена, что про работу над книгой можно сказать «комфортно». Если говорить про увлекательный сюжет, это одно, если про интересный, яркий, ироничный или тягучий, сложный язык — другое. В плане языка мне очень понравился роман Оскара Уайльда, я с огромным удовольствием перевела ироничную пьесу «Тележка с яблоками» Бернарда Шоу, роман Патрика Уайта о трагической экспедиции немецкого мечтателя и о жизни австралийского света в викторианскую эпоху.

Если говорить о сюжете и реалиях мира автора, то хотелось бы отметить романы «Зима тревоги нашей» Джона Стейнбека и «Миссис все на свете» Дженнифер Вайнер, которые помогли взглянуть на Америку немного другими глазами, также меня тронул до глубины души приквел к «Голодным играм» Сьюзен Коллинз.

Пожалуй, одна из самых «некомфортных» книг — роман «1984», погрузиться в его реальность было весьма неуютно и тяжело, но он и не должен нравиться — он должен пугать, предостерегать. Еще пришлось изрядно помучиться как стилисту — в оригинале роман читается легко, изложение ясное, местами проскальзывает ирония, происходящее представляется очень наглядно, но, чтобы добиться того же эффекта в переводе, произвести на читателя аналогичное впечатление, пришлось приложить значительные усилия.

Работа над каким переводом стала для вас самой запоминающейся?

Пожалуй, выделить один перевод сложно — наверное, мне очень везло с книгами. Обычно я перевожу с английского, но владею и немецким, поэтому иногда хочется погрузиться в реалии немецкой культуры. С большой теплотой вспоминаю свое участие в переводе серии «Дети с Улицы Чаек» — это книги Кирстен Бойе о счастливом детстве, где перед детьми не ставят недетских проблем; читая их отдыхаешь душой, радуешься и грустишь вместе с ребятишками и их родителями. Яркие картинки, забавные герои, легкий юмор — безоблачное детство, в которое тянет заглянуть хоть одним глазком, отвлечься от проклятых вопросов, которые ставит литература для взрослых, набраться сил для новой серьезной книги. Кстати, я перевела еще три книги того же автора про малютку‑водяного Никса, который говорит стихами и вечно попадает во всякие приключения.

Есть ли какие‑то существенные отличия между переводами с английского и с немецкого? Какой язык вам ближе?

Оба языка принадлежат к одной группе — германским языкам, поэтому у них много общего, особенно с точки зрения переводчика. Самым сложным для меня оказалось знание реалий — английские я впитала буквально... если не с молоком матери, то усвоила еще из программы школы с углубленным изучением английского, из университетской программы, из книг и массовой культуры.

Немецкий у нас тоже преподавали класса с пятого, но страноведческий компонент заметно «проседал», не было истории Германии на немецком или чтения немецкой классической литературы в оригинале, поэтому очень многое приходилось узнавать прямо в процессе работы над переводом — к примеру, про немецкие свадебные традиции, про празднование рождества — словом, все те аспекты жизни в англоязычных странах, которые принимаешь как данность, в немецких книгах потребовали подробной начитки.

А если говорить о любви к языку, то мне очень нравятся оба — каждый по‑своему, конечно, ведь при всем сходстве они в то же время очень разные как в фонетическом плане, так и в степени точности выражения мысли.

А что вы сами предпочитаете читать как читатель? А на каком языке?

Я стараюсь не ограничивать себя ни жанрами, ни эпохами. Как сказал один французский классик, все жанры хороши, кроме скучного. На языке оригинала люблю читать классику, научно‑популярную литературу — в хорошем переводе, стихи — и в оригинале, и в переводе, чтобы можно было сравнить и насладиться мастерством собрата.

Можете немного рассказать о Литературной премии имени Ивана Ефремова в номинации «За достижения в области художественного перевода»? Она вручается за конкретный перевод или, скажем так, по совокупности?

Премия имени Ивана Ефремова — одна из основных премий, учрежденная международным Советом по фантастической и приключенческой литературе и Союзом писателей России в 2003 г. (первое вручение произведено в 2004 г.). Вручается Премия им. И.А. Ефремова в 4‑х номинациях:

1. За выдающийся вклад в развитие отечественной фантастической литературы — две категории: а) писатели, критики, литературоведы, переводчики, организаторы литературного процесса; б) издатели, меценаты — может вручаться один раз в жизни.
2. За выдающееся литературно‑художественное произведение (может вручаться неоднократно). Первоначально (2004–2005 гг.) вручалась в трёх номинациях: роман, повесть, рассказ (цикл рассказов). Затем (2006–2010 гг.) — без разделения по жанрам. В последующие годы — а) в области научной фантастики; б) в области приключенческой фантастики; в) в области социальной фантастики;
3. За литературоведческие и критические работы (может вручаться неоднократно);
4. За достижения в области художественного перевода (может вручаться неоднократно);

Премия присуждается за выдающийся вклад в развитие отечественной фантастической литературы писателям, критикам, переводчикам.

Я не первая из нашей Школы перевода, кто ее получил, ее вручали нашим участникам и за перевод произведений конкретного автора, и за совокупный вклад. Практика присуждения премии в этой номинации такова, что ее присуждают не только за научную фантастику, но и за другие ее разновидности, которых очень много. Среди переведенных мною за последние десять лет книг таких произведений много — от «Механического принца» Кассандры Клэр и «Баллады о змеях и певчих птицах» Сьюзен Коллинз до «Портрета Дориана Грея» и книг из серии «39 ключей» для подростков, романов‑эпопей Майкла Салливана, невероятных экспедиций в глубины Арктики и Австралии (Клайв Касслер и Патрик Уайт, соответственно), пусть и основанных на реальных событиях, но по сути своей совершенно фантастических.

Спасибо большое за уделённое нам время! Желаем вам побольше интересных книг!