Фантастика на карантин: «Гелий‑3»

Сидите на карантине и ищете, что бы такого фантастического почитать? Представляем вам новую рубрику «Фантастика на карантин». Это интригующие отрывки из лучших и, самое главное, новых фантастических книг, которые заинтересуют даже искушенных любителей фантастики. Откроет рубрику новый роман Ярослава Гжендовича, автора фэнтезийной саги «Владыка ледяного сада». Мойте руки, будьте здоровы и читайте лучшие книги!

2058 год. Это мир, в котором омнифоны заменили собой любые социальные связи, где ролики из МегаНета покончили с медиаресурcами и культурой, дополненная реальность вытеснила настоящую, а место журналистов заняли ивентщики, обыкновенные люди, которые снимают все вокруг в надежде заполучить эффектную и скандальную запись. Это мир, в котором любой полет на самолете намеренно превращен в настоящий ад, в котором Европа живет по заветам доктрин «добровольной бедности» и «тотальной прозрачности», а любой поход в магазин грозит штрафом за нарушение положений об ответственном потреблении. Как и все ивентщики, Норберт занимается поиском сюжетов, но, в отличие от многих, он до сих пор верит, что люди на Земле хотят знать правду, а не просто пощекотать себе нервы. Он попадает в самые горячие точки мира, некоторые из которых оказываются рядом с его собственным домом. Поиски истины заведут его даже в космос, и постепенно перед Норбертом предстанет истинное обличье нового будущего, и эта картина перевернет его мир навсегда.

Приподнятые борта кузовов «тойот» с грохотом опустились, соединившись в повисший между машинами помост.

Человек, вышедший на жестяную эстраду, был одет так же, как и остальные, но на нем не было маски — лишь тюрбан на голове и густая борода, доходившая ему почти до глаз, словно черное пламя. Норберт приблизил картинку и хотел прибавить резкость, но это оказалось невозможно — несмотря на отсутствие маски, лицо оставалось слегка затуманенным, словно видимое сквозь фильтр или дрожащий от жары воздух. Из нормальной картинки подобного разрешения удалось бы выделить даже образец сетчатки глаза, но техника, которую тот использовал, этому надежно препятствовала.

Норберт сделал отъезд, захватив в кадр помост, мужчину на нем, оба автомобиля и грозную шеренгу черных моджахедов перед ними.

Когда бородач начал говорить, его голос как будто падал с неба и отражался от зданий, так же, как до этого музыка. Он начал с «Бисмиллахиррахманиррахим»*, но тут же перешел на английский — гортанный, со школьной примитивной грамматикой, но вполне неплохой. Текст был в основном тот же, что и всегда в подобных ситуациях, те же лозунги и угрозы, только выступавший на этот раз не дергался и не орал. Он говорил быстро, явно точно рассчитав время, прежде чем на площадь ворвутся полицейские машины, и обращался прежде всего к аудитории МегаНета. 

— Запомните то, что здесь увидите! Прозрейте! Очнитесь! Это происходит на самом деле! 

С этим фрагментом его речи Норберт был вполне согласен. 

Для кого-то непривычного, полностью погруженного в повседневную городскую жизнь, где самая большая угроза — невозможность свести концы с концами, вид обычного беззащитного человека, беспомощно ожидающего казни, выглядит чем-то непостижимым и пугающим. Невероятным. 

Оба мужчины, которых выволокли на жестяное подобие эстрады из разложенных бортов грузовиков, были закованы в наручники и одеты в малярные комбинезоны из строительного супермаркета, из пропитанного специальным составом и полностью биоразлагаемого хитинового волокна, сейчас промокшие между ног и липнущие к телу. На головы им надели черные джутовые мешки, похоже, из-под риса. Каждого сопровождал боевик в маске без автомата, зато с кривым китайским не то мечом, не то мачете. Никакая не сабля пустынного кочевника — всего лишь вырезанная из жестяного листа и заточенная лазером дешевка, запрещенная в Европе, но на юге массово валявшаяся на прилавках. 

— Вы любите кока-колу и МегаНет, а мы — смерть. У вас нет души! Вы сгнили! 

Норберт знал, что казнь не будет профессиональной и быстрой. Этих людей зарежут, словно свиней, на глазах восторженного МегаНета, который тут же поспешит оставить остроумные комментарии, смайлики и трехбуквенные сокращения. 

Их поставили на колени и сорвали с голов мешки, так что Норберт позаботился о том, чтобы приблизить картинку. Один из мужчин, лет пятидесяти с небольшим, с обожженным солнцем лицом, морщинками в уголках глаз и залысинами на лбу, отчаянно рыдал, и по щекам его ручьями текли слезы. Второй, чуть помоложе, с пухлыми щеками и кудрявыми светлыми волосами, старался держаться любой ценой, но дрожал, словно в припадке малярии, стуча зубами; у него неудержимо тряслась челюсть и дрожали руки и колени. 

— Мы завоюем вас утробами наших женщин! 

Норберт ни о чем не думал и не задумывался о том, что видит. 

Где-то глубоко за солнечным сплетением обитали гнев, ужас и отвращение в виде едкого ядовитого коктейля, но пока что действовали лишь профессиональные рефлексы. Крупный план отеков и синяков на скулах и лбах, крупный план глаз, чтобы зафиксировать последний взгляд на мир, пусть даже затуманенный животным ужасом. Свет, образ, экспозиция, композиция. 

Коктейль посреди кишок спокойно пребывал в закрытом резервуаре для токсичных отходов. 

— Пока вы не падете на колени перед лицом истинной веры! 

Двое еще не верящих в свой конец, перепуганных мужчин — один из которых недавно прохаживался среди желтых бульдозеров с планшетом и в шлеме с кондиционером на голове, а второй в белом стерильном халате, с рядом флуоресцентных маркеров в нагрудном кармане, показывал ничего не понимающим шейхам саженцы кукурузы, способные расти в песке пустыни. 

Последние. Секунды. Жизни. 

Последние судорожные вздохи, прежде чем раздастся свист дешевого китайского клинка и начнется нескончаемая, ужасающая агония. 

И это произойдет, когда бородач закончит свою речь и завопит: «Аллах акбар!» 

Сейчас... 

Инженер уже не плакал, лишь издавал протяжный, непрерывный стон. Будь у него больше сил, он наверняка бы кричал. Генетик внезапно закашлялся, и его стошнило на помост и облепленные комбинезоном колени. 

Норберт стоял неподвижно, чувствуя, как струйки пота стекают по щекам и собираются на веках. Пальцы его сжимались и распрямлялись, исполняя неистовый танец, как будто он наперегонки комментировал происходящее на языке жестов. На фоне записываемой картинки открывались и закрывались диалоговые окна, вспыхивали полоски состояния, одна за другой мигали иконки. 

Он знал, что где-то далеко отсюда по Сети уже расходятся слухи, уже скоро запустится и начнет разгоняться счетчик кликов. 

— Пришло время заплатить за то, что вы творите с миром! Истинная вера уподобится волнам океана! 

Боевики подняли мечи — обеими руками, пародируя самурайскую позу, виденную где-то по телевидению. 

Последний крик бородача и пронзительный треск, сорвавшийся отовсюду с раскаленного неба, а за ним внезапный рев толпы прозвучали так, словно вдруг отворились врата преисподней. 

И в то же мгновение звук смолк, сменившись заполнившим уши глухим писком. Оба боевика тяжело рухнули на помост, как отброшенные марионетки. Бородач висел, зацепившись за трубчатую решетку; у него недоставало половины шеи, и из раны, словно из лопнувшей трубки системы охлаждения, хлестала тонкаяпульсирующая струя крови, обрызгивая стоявших вокруг. Несколько моджахедов опрокинулись словно кегли; слышался адский грохот АК-50к в руках остальных,паливших вслепую во все стороны, и звук этот слабо пробивался сквозь вату, внезапно заполнившую голову Норберта. 

Вопли, бегущие в разные стороны люди и кровь. 

Лиловые вспышки пламени на концах стволов. 

Кровь на бетоне, кровь на белых дишдашах, распыленная пурпурными облаками кровь в воздухе. Кровь, вытекающая из маленьких дырочек в одеждах тех, кто корчился на цементных плитах, пронзительно крича. 

И лишь приговоренные к казни стояли рядом на коленях на скользком от крови стальном помосте, ничего не понимая и ошеломленно озираясь по сторонам, а за их спинами еще слегка подрагивали тела палачей, почти лишившиеся голов. 

С момента начала стрельбы, пока Норберт продолжал стоять в окружении бело-красных тел, каким-то чудом не пострадав и лишь чувствуя, как его толкают разбегающиеся во все стороны люди, прошло три целых тридцать восемь сотых секунды. Он попросту остолбенел, словно, глядя на пылающую Гоморру, превратился в штатив. 

Кто-то налетел на него, хватая за плечи и крича что-то прямо в лицо, в стекла очков, за которыми распахивала пасть тупая многоглазая морда МегаНета, но слышен был лишь глухой писк. Внезапно тот оскалил красные зубы, глаза его провалились внутрь черепа, и он тяжело рухнул на тротуар, ударившись головой о бетон. 

Обе «тойоты» вдруг рявкнули турбинами и рванули назад, все так же сцепленные бортами; на обоих стеклах появились созвездия зубчатых отверстий, брызгая превращенным в пыль секуритом. За затемненными стеклами возникло какое-то движение: в первой машине нечеткий силуэт судорожно заметался и осел, в другой водитель тяжело завалился на бок. Оба приговоренных рухнули лицом вниз, будто их дернули за веревочку, а потом начали неуклюже подниматься на ноги. В левом пикапе открылась дверца, человек в черном вывалился на тротуар и пополз вперед, нашаривая дорогу как слепой и оставляя за собой полосу размазанной крови. 

Под машиной разлилась масляная лужа, а над радиатором появилось тяжелое облако испаряющегося охладителя. 

Вокруг Норберта раздались короткие очереди. Он едва их слышал из-за продолжавшей заполнять его череп ваты. В воздухе над его головой послышался вой, словно пронесся рой сверхзвуковых ос. 

Толпа разбегалась во все стороны, словно пена на воде. Норберт еще успел увидеть стрелявших. Женщины с закрытыми бурками лицами двигались вперед, к фонтану, вместе с остальными убегающими. В бурках, хиджабах и абайях, они шли в одинаковых позах, на полусогнутых ногах, танцующим шагом, прижав к телу локти и подняв к плечу короткие массивные автоматы, то и дело выплевывавшие размеренные полусекундные очереди. 

После каждого залпа из-за фонтана очередное закутанное в черное тело валилось на землю. Одна из наступающих женщин рванула на себе бурку, которая распалась надвое и упала наземь словно занавес, открыв полотняные песочного цвета штаны, рубаху и коротко подстриженную голову, явно принадлежащую мужчине. 

Где-то в мозгу Норберта инстинкт самосохранения наконец нокаутировал бесстрастного исполнителя, разбил стекло и вдавил красную кнопку. 

Он бежал к стеклянно-металлическим руинам шпиля, в сторону набережной и отеля. Вокруг лежали и бежали другие люди, раздавался электрический треск коротких очередей, пули высекали искры на бетоне и выбрасывали фонтанчики пыли, в небе то и дело слышался пронзительный визг рикошетов. 

Когда много лет назад шпиль рухнул, большая его часть свалилась на парк, а потом его остатки сгребли бульдозерами в кучу, и так оно и осталось. Со временем среди руин появился лабиринт тропинок, проходов и коридоров вокруг и внутри изуродованного стеклянно-стального скелета, словно муравьи прогрызли себе пути в трупе дракона. 

Норберт длинными прыжками мчался вперед, чувствуя, как его сотрясает истерический, бессмысленный смех. Адреналин бурлил в его жилах, чуть ли не вытекая из носа, он почти ничего не слышал, в ушах все еще были вата и писк, он мало что видел, кроме перемежающихся пятен черной как смоль тени и ослепительного блеска, вокруг торчали искореженные стальные ребра и пролеты, громоздились завалы стеклянных плит толщиной в ладонь. Он понятия не имел, где находится, пробираясь лишь приблизительно в сторону залива, сквозь пищащие слои ваты пробивались треск канонады и крики людей, рядом мелькали убегающие силуэты, трепещущие платки и сверкающие белизной дишдаши. 

Он мало что видел, почти ничего не слышал и, собственно, ни о чем не думал. Он был лишь мчащимся вперед туловищем, переполненным пенящимися гормонами бегства, ненамного умнее цыпленка с отрубленной головой.