Прочти первым: «Убивая Еву» Люка Дженнингса

Представляем отрывок из шпионского триллера «Убивая Еву», пронизанного едкой иронией и хорошо приправленным британским юмором. сериал по книге «Убивая Еву» высоко оценили, удостоили ряда наград — Золотой глобус, Эмми, Гильдия кинокритиков, BAFTA) и уже продлили на третий сезон.

Скоро в издательстве АСТ выходит вторая книга серии — «Убивая Еву. Это случится не завтра».

Вилланель улыбается.

— Даже суперкапиталистам требуется выходной. И потом, я хотела послушать про этого твоего парня. — Она оглядывается по сторонам: сверкающее серебро столовых приборов и стекло бокалов, цветы, картины, золотые струи света от ламп. Снаружи за высокими окнами небо стало серым, несущим снег; садик Каррузель почти обезлюдел.

За едой Анна-Лаура рассказывает о своей новой amour, и Вилланель иногда вставляет вежливые междометия. Но мыслями она не здесь. Прелести жизни, авторские наряды — это все замечательно, но после операции в Палермо прошли уже месяцы, и сейчас ей ужасно нужно вновь почувствовать, как колотится сердце в предвкушении действия. Более того, она хочет подтверждения, что ее ценят, что организация считает ее одним из лучших агентов.

Перед глазами по-прежнему стоит зловещая застройка добрянского СИЗО на другом конце света.

«Стоило ли оно того?» — спросил ее тогда Константин. Стоило ли тратить свою жизнь, чтобы отомстить за отца, человека, который и сам плохо кончил? Если смотреть под таким углом, то, конечно, оно того не стоило. Но Вилланель знала: поверни время вспять — она поступила бы точно так же.

До халтуры на «Круг братьев» отец служил инструктором ближнего боя. Да, Борис Воронцов не был идеальным отцом, он питал слабость к бабам и водке, а, отправляясь на боевую службу, спихивал ее в детдом, но все равно она — его плоть и кровь, а он — единственное, что у нее осталось после смерти матери.

Он не баловал ее подарками на день рождения и Новый год, но зато учил стоять за себя и разным другим вещам. У нее в памяти живы те дни, которые они проводили в лесу — боролись в снегу, стреляли из его старого служебного «макарова» по пивным банкам, продирались через березняк, сбривая ветки его спецназовским мачете. Поначалу она ненавидела этот клинок, он казался ей громоздким и неуклюжим, но отец продемонстрировал, что все хорошо к месту. И что, если пользоваться мачете умеючи, вес его лезвия и дуга траектории сделают за тебя всю работу.

Узнать имена убийц не составило труда. Они были известны всем — ведь в этом и смысл. Отец попытался обвести их вокруг пальца, но вышло неуклюже, и его пристрелили, бросив тело на тротуаре. На следующий вечер Оксана вошла в бар «Пони» на улице Пушкина. Троица, которую она искала, с хохотом выпивала у стойки. Она неторопливо, с обещающей улыбкой приблизилась, и те замолкли. Одетая в военторговскую куртку и джинсы из супермаркета — на шлюху вроде не похожа, но ведет себя по-шлюшьи.

Оксана постояла перед ними несколько секунд, переводя дразнящий, насмешливый взгляд с одного лица на другое. Затем внезапно припала на колено, выхватила мачете из висящего за спиной холщового чехла и сделала резкий выпад, как учил отец. Полкило титанированной стали мелькнуло в воздухе, беспрепятственно прошло сквозь глотку первого мужика и глубоко вонзилось под ухо второму. Третий сунул руку к поясу, но поздно: Оксана уже отпустила мачете и выхватила «макаров». Она лишь смутно различала, что происходит вокруг, — звуки паники, приглушенные крики, пятящиеся люди.

Она выстрелила ему в разинутый рот. После выстрела, оглушительного в закрытом помещении, мужик пару мгновений просто стоял, вытаращив глаза, а из зияющей белой костью дыры в затылке сочились кровь и мозг. Затем его ноги подкосились, и он рухнул на пол рядом с первым, который почему-то все еще оставался на коленях — из пузырящегося разреза под подбородком шел безысходный звук допиваемого молочного коктейля. Со вторым тоже, как оказалось, еще не все. Он в позе зародыша лежал в растекшейся красной луже, беспомощно шевеля ступнями и хватаясь за мачете, торчащее из шеи у нижней челюсти.

Оксану раздражало, что они никак не могут умереть. Больше всех ее выводил из себя мужик на коленях, издававший тошнотворный молочно-коктейльный звук. Она тоже опустилась рядом на колени, насквозь вымочив в крови свои джинсы «Космо». Его взгляд затуманился, но в глазах по-прежнему читался немой вопрос. «Я его дочь, п... дюк», — прошептала она и, прижав «макаров» к его затылку, нажала на спуск. Выстрел вновь прозвучал ужасно громко, и во все стороны разлетелись мозги, но зато прекратилось отстойное шипение.

— Chérie!

Она на мгновение жмурится. Ресторан плавно возвращается в зону резкости.

— Прости, замечталась... Что ты сказала?

— Может, кофе?

Вилланель улыбается терпеливо застывшему над ней официанту:

— Маленький эспрессо, пожалуйста.

— Если честно, дорогая, мне порой любопытно, в каких мечтах ты витаешь. Это кто-то, о ком ты мне не говоришь?

— Нет. Не волнуйся, ты узнаешь первая.

— Хорошо бы. Ты бываешь такой таинственной. Нам нужно почаще выбираться куда-нибудь вместе, и я не о магазинах или модных показах. Я имею в виду... — Кончик пальца скользит вниз по леденистой ножке бокала с шампанским. — Что-нибудь повеселее. Можно сходить в «Зеро Зеро» или в «Энконню». Познакомиться с новыми людьми.

Из сумки Вилланель слышен сигнал телефона. Однословная эсэмэска: СВЯЗЬ.

— Мне нужно бежать. Работа.

— Ну пожалуйста, Виви, ты невыносима. Ты даже не выпила кофе.

— Обойдусь.

— Ты такая скучная.

— Знаю. Прости.

Через два часа Вилланель сидит в кабинете, в своей квартире у Порт-де-Пасси. За зеркальным окном — холодное стальное небо.

В сообщении — пара строчек текста о лыжном катании в Валь-д’Изере, а во вложении — полдюжины фотографий оттуда. Вилланель извлекает пароль и получает доступ к данным, вшитым в изображения. Это лицо, снятое под разными углами. Лицо, которое остается в ее памяти вместе с сопровождающим текстом. Новая цель.

Темз-хаус, штаб-квартира британской службы МИ-5, находится в Вестминстере на Миллбанке. В самом северном офисе на третьем этаже Ева Поластри смотрит сверху на Ламбетский мост и на сморщенную от ветра поверхность реки. Сейчас четыре часа, и она только что со смешанными чувствами узнала, что не беременна.

У соседнего компьютера ее заместитель Саймон Мортимер ставит чашку на блюдце.

— Список на следующую неделю, — говорит он. — Ну что, просмотрим?

Ева снимает очки для чтения и протирает глаза.

«Мудрые глаза», как говорит ее муж Нико, хотя ей всего двадцать девять, а он на десять лет старше. Они с Саймоном работают вместе чуть больше двух месяцев. Их отдел П-3 — подразделение Объединенной аналитической группы, задача которого — оценивать угрозу лицам «повышенного риска», посещающим Соединенное Королевство, и в случае необходимости запрашивать у столичной полиции специализированную поддержку.

Во многих отношениях это неблагодарное занятие, поскольку полицейские ресурсы небезграничны, а специализированная поддержка — дело недешевое. Но при этом, если оценка окажется ошибочной, последствия будут катастрофическими. Как сказал ей однажды бывший начальник отдела Билл Трегарон еще до того, как его карьера покатилась под откос:

«Если ты думаешь, что живой экстремист-проповедник — это геморрой, подожди, пока столкнешься с мертвым».

— Ну давай, — отвечает Ева Саймону.

— Пакистанская писательница Назрин Джилани. Выступает в следующий четверг в Оксфордском союзе. Ей несколько раз угрожали расправой.

— Это серьезно?

— Вполне. В Управлении спецопераций согласились выделить для нее людей.

— Давай дальше.

— Реза Мокри, иранский ядерный физик. Тут снова — полная защита.

— Хорошо.

— Теперь этот русский, Кедрин. А вот здесь я не уверен.

— В чем ты не уверен?

— Насколько серьезно мы должны к нему отнестись. В смысле, мы не можем просить полицию нянчиться с каждым полоумным политиком-теоретиком, который появляется в Хитроу.

Ева кивает. Ее лицо без макияжа и спутанные волосы, собранные на макушке в нечто бесформенное, создают впечатление о ней как о человеке, которого мало заботит чужое мнение о ее миловидности. С первого взгляда можно решить, что она занимается наукой или работает в элитном книжном магазине. Но что-то в ее внешности — спокойствие, жесткий взгляд — рассказывает совсем иную историю. Коллеги знают Еву Поластри как охотника, как женщину, которая легко не отступит.

— Кто запросил защиту для Кедрина? — спрашивает она.

— «Евразия ЮК», группа, которая организует его визит. Я навел справки, это...

— Я знаю, что это.

— Тогда ты понимаешь, о чем я. Они скорее чокнутые, чем опасные. Вся эта фигня о мистической связи между Европой и Россией, об объединении против экспансии коррумпированных Штатов...

— Знаю. Это дикость. Но дефицита поддержки они не испытывают. В том числе в Кремле.

— И Виктор Кедрин — их лицо.

— Он главный идеолог. Символ всего движения.

Очевидно, харизматичная фигура.

— Но едва ли ему что-то угрожает именно сейчас и именно в Лондоне.

— Может быть, нет, а может, да.

— В смысле? От кого может исходить угроза? Американцы, разумеется, не без ума от него, но не станут же они запускать боевых дронов на улицу Хай-Холборн.

— Он будет там жить?

— Да, в каком-то заведении под названием «Вернон Отель».

Ева кивает.

— Наверно, ты прав. Не стоит беспокоить Команду защиты по поводу господина Кедрина. Но думаю, имеет смысл побывать на его выступлении — ведь он же будет встречаться с правоверными из «Евразии ЮК»?

— Конвей-Холл. Следующая пятница.

— Хорошо. Держи меня в курсе.

Саймон склоняет голову в знак согласия. Ему только двадцать с небольшим, но в манерах — архиторжественность столичного викария.

Авторизовавшись, Ева выводит на экран список ВУУБ — то есть «высокий уровень угрозы безопас-

ности». Он доступен дружественным разведслужбам, включая организации с переменным статусом «дружественности» типа российской ФСБ и Управления уголовных расследований Пакистана, и представляет собой базу данных с именами известных на настоящий момент международных наемных убийц. Не местных головорезов или снайперов «приехал-уехал», а убийц экстра-класса, которых привлекают для политических дел по расценкам, доступным только состоятельным людям самого высокого уровня. Некоторые пункты в списке пространны и подробны, в других — лишь кодовое имя, добытое в ходе слежки или допросов.

Два года назад Ева начала вести собственный список случаев, когда после убийства значимых фигур не появилось ни единой зацепки. Она все время мысленно возвращается к делу балканского политика Драгана Хорвата. Тот был чрезвычайно мерзким типом, промышлял торговлей людьми и много чем еще, но это не спасло карьеру Билла Трегарона, когда Хорвата убили прямо у него под носом, в центре Лондона. Билла сняли с поста и откомандировали в Центр правительственной связи, в провинциальный Челтнэм, а его бывший заместитель Ева превратилась в руководителя отдела П-3.

Хорвата убили, когда тот приехал в Лондон со своей девчонкой Иремой Беридзе, семнадцатилетней героиновой наркоманкой из Тбилиси. Официально он посещал Лондон в составе правительственной торговой делегации, но на самом деле основную часть времени шлялся с Иремой по магазинам. Не успели они выйти из японского ресторана в плохо освещенном бей-

суотерском переулке, как в Хорвата врезался какой-то прохожий, едва не сбив с ног.

Испытывая душевный подъем, усугубленный сакэ, Хорват поначалу не понял, что в него воткнули лезвие. Более того, он даже извинился перед удаляющейся фигурой, а уже потом увидел, что в паху у него хлещет кровь. От потрясения он разинул рот и опустился на брусчатку в тщетных попытках пережать распоротую бедренную артерию. Спустя две минуты он был уже мертв.

Дрожа и не врубаясь в происходящее, Ирема так и стояла у тела, пока через четверть часа из ресторана не вывалилась компания японских бизнесменов. По-английски они говорили небезупречно, а она — вообще никак, так что на вызов «Скорой» ушло еще минут десять. Ирема долго не могла прийти в себя и поначалу твердила, что ничего не помнит. Обстоятельный допрос, проведенный Управлением спецопераций с грузинским переводчиком, выявил лишь один факт: убийцей была женщина.

Профессиональные киллерши — довольно редкая вещь: с тех пор как Ева поступила на службу, ей довелось слышать лишь о двоих. По данным из списка ВУУБ, одну из них — Марию Головкину — ФСБ задействовала в своих зарубежных операциях. Головкина входила в сборную России по стрельбе из пневматического пистолета на афинской Олимпиаде, но есть подозрения, что она прошла специальный курс по секретной ликвидации на краснодарской базе спецназа. Еще в списке значилась сербка Елена Маркович, связанная с пресловутым земунским кланом.

Ни одна из них убить Хорвата не могла: когда тот встретил свой конец, обеих уже не было в живых. Головкина еще за год до того повесилась в гостиничном номере на Брайтон-Бич, а Маркович обошла Головкину на четыре месяца — ее разнесло на куски при взрыве машины в Белграде. Следовательно, если Ирема Беридзе не ошиблась, где-то в мире появилась новая женщина-киллер. И эта мысль поглощает Еву целиком.

Не то чтобы Ева уверена на все сто. Она, разумеется, и сама не живет обычной человеческой жизнью, но ее все же интригует образ женщины, превратившей убийство в рутину. Та встает утром с постели, заваривает кофе, прикидывает, что бы такое надеть, а потом идет и хладнокровно расправляется с человеком, которого видит впервые. Чем же для этого нужно обладать? Психопатией? Какой-то врожденной аномалией? Или любую из нас можно перепрограммировать на профессионального палача? — думает Ева.

Приняв от Билла руководство П-3, Ева осторожно — но весьма глубоко — изучила все текущие дела на предмет женщин-убийц и отметила для себя флажками две ссылки. В первом случае фигурировал убитый в Германии Александр Симонов, русский олигарх, — его подозревали в финансировании чеченских и дагестанских боевиков ради льготных нефтегазовых контрактов. Убийца, одним махом всадивший в грудь Симонова шесть пуль из «ФН П90» у входа во франкфуртский офис «АльтИнвестБанка», был одет в плащ мотокурьера, на голове — глухо тонированный шлем, а умчался он на мотоцикле «БМВ G650Xmoto». Двое из дюжины опрошенных свиде-

телей заявили, что у них «сложилось впечатление», будто стреляла женщина.

Другой же случай с политикой явно не связан: босс сицилийской мафии Сальваторе Греко заколот стоявшим вплотную к нему человеком. Местные намекают, что к убийству прямо или косвенно причастен племянник покойного Леолука Мессина, который теперь возглавляет клан Греко. Но в прессе то и дело мелькали намеки о сообщнице — так называемой женщине в красном. По данным итальянского Управления по борьбе с мафией, тело Греко обнаружили после спектакля в частной ложе палермского Театро Массимо. Его застрелили с близкого расстояния низкоскоростной пулей 22-го калибра. Двое телохранителей найдены убитыми на полу в той же ложе, они погибли от выстрелов в основание черепа.

Известно, что Леолука Мессина тем вечером тоже был в числе зрителей, а по словам одного из свидетелей, незадолго до начала спектакля он видел Леолуку в баре с яркой брюнеткой. Как выяснилось, вместе они не сидели, но на записях с камеры видно, как Мессина уходит из театра незадолго до занавеса. В паре шагов сзади — размытая фигура: женщина в красном платье с темными волосами до плеч. Лицо неразличимо за театральной программой, которой она обмахивается, как веером.

И это, отмечает Ева, явно не случайность. Женщина отдает себе отчет, что вокруг камеры. Но самое странное — детали, о которых Управление по борьбе с мафией распространяться не стало. Греко был обездвижен смертельной дозой транквилизатора, который ввели, вонзив в левый глаз предмет, сделанный по спецзаказу. Фото и описание устройства — в онлайн-досье. А штучка довольно зловещая: изогнутый, пустой внутри шип, снабженный полостью для жидкости и крошечным поршнем.

Зачем эта игрушка, вместо того чтобы просто пристрелить? Вопрос гложет Еву уже давно, и с первого прочтения материалов дела она ни на йоту не приблизилась к ответу. Убийство совершено в более чем публичном месте, и разве не рациональнее было бы сделать все побыстрее? Почему убийца тянул время, ведь его могли разоблачить в любую секунду?

Ева еще прокручивает в голове этот вопрос, возвращаясь в свою квартиру в Финчли за пару минут до того, как часы пробьют восемь. Ее мужа Нико дома нет, он отчалил в бридж-клуб, где три вечера в неделю обучает новичков. Он оставил ей в микроволновке польские pirogi, которые она оттуда с благодарностью извлекает. Ева не слишком сильна в поварском искусстве и особенно ненавидит готовить, вернувшись домой после долгого дня в Темз-хаусе.

Поглощая pirogi, она смотрит восьмичасовой телевизионный выпуск новостей. Там предупреждают о надвигающемся с востока холодном фронте («Убедитесь, что ваш котел в порядке!»), дают ужасно унылый сюжет на экономическую тему и показывают митинг в Москве, где на засыпанной снегом площади пылкий бородатый мужик обращается к затаившей дыхание Аудитории. На нечетких субтитрах — его имя: Виктор Кедрин.

Вилка застывает в воздухе, и Ева наклоняется вперед. Несмотря на неважное качество изображения, харизма Виктора Кедрина вполне ощутима. Она пытает-

ся расслышать его слова за комментариями репортера, но картинка быстро сменяется рассказом о чихуа-хуа, усыновившей котенка-сироту.

Покончив с ужином, Ева переодевается в джинсы, свитер и ветровку на молнии. Результат неудовлетворителен, но она не заморачивается на эту тему. Окидывает взглядом квартиру — от книжного стеллажа высотой до пояса в узком коридоре до одежды на сушилке в кухне. Когда и если я зачну малыша, — говорит она себе, — нам понадобится больше пространства. На какое-то мгновение она позволяет себе мысль о грациозных кирпичных особняках в Нетерхолл-Гарденс, до которых отсюда пять минут ходьбы. Квартира на втором этаже в одном из них — это для них с Нико было бы идеально. И ничуть не реальнее, чем Букингемский дворец. Такое жилье им — офицеру разведслужбы и школьному учителю — не по одежке. Если искать квартиру попросторнее, то придется переезжать дальше от центра — может, в Барнет. Или в Тоттеридж. Она трет глаза. Даже мысль о переезде высасывает силы.

Она застегивает молнию на куртке. Клуб в десяти минутах ходьбы, и по дороге Ева думает о холодном фронте с востока. Похоже, он несет не просто мороз со снегом. Он несет угрозу.

В Бридж-клубе Западного Хэмпстеда сегодня турнир, и зал заполняется быстро. Игровая обставлена складными столами с отделанными сукном столешницами и пластиковыми стульями. После уличного холода здесь тепло, у стойки бара — оживленный гул беседы.