Важенка. Портрет самозванки

Цитаты

— А почему Важенка?

— Ну, потому что Важина! — Важенка, угнездившись затылком в Митиной подмышке, разбирала и так, и эдак его пальцы на левой руке.

— А ты знала, что так называют самку северного оленя, знала?

— Знаю, да, — сказала Важенка, недовольная тем, что Митя высвободился и полез куда‑то наверх к полкам над бабушкиной кроватью.

Не найдя того, что искал, переместился к огромному книжному шкафу с ажурным кокошником и набалдашниками сверху по всем четырем углам. Шкаф занимал почти четверть комнаты. Наконец нужная книга отыскалась.

Сидя на ковре, Митя с чувством читал:

— «Северные олени — единственные представители оленьих, у которых корону из рогов носят не только самцы, но и самки! Важенки ходят с рогами всю зиму, тогда как самцы после гона сбрасывают их. Это помогает важенкам удерживать более сильных, но безрогих зимой самцов от покушений на выкопанный обед — лишайники, ягель. Ведь зимой ей приходится добывать еду и для себя, и для детеныша».

— Значит, я хорошая? — Важенка приподнялась на локте, чтобы лучше его видеть.

Как могла я оказаться одна в праздник, думает Важенка, с тюльпаном, открыткой, сосисками в сумке, посреди ледяной улицы? Но спасается тем, что ей не надо домой к бабушке и матери, в одинокую тоску, умноженную на три, и что в одном из теплых прямоугольников света, электрического, размытого туманом, розоватого, сливочного, разного, ей тоже есть место, совсем‑совсем рядом, и она ускоряет шаги.

Важенка пожирала кадр за кадром, желая только одного, чтобы подольше. Вместе с героем Янковского в растянутом свитере и кедах дрожала, когда трясся он от холода, от собственной неприкаянности, от обстоятельств, в которых сам был повинен и в которых пропадал сейчас пропадом. Каждый день будет утро, залитое серым светом, как у Макарова, будильник, бутерброд с сыром, кофе с цикорием, восемь часов у кульмана, вечер — ее затопило тоской. А где, собственно, жизнь, ради которой она росла, училась, стремилась в Ленинград, драила горшки в «Сосновой горке», снова училась и собирается продолжать. Зачем?

...это была не жизнь. Важенка мечтала отряхнуться от страха, зажить обычной средней жизнью, принадлежать какому‑то порядку, есть, спать, подниматься по будильнику, гудку, колокольчику, только чтобы не выпирать, не чувствовать собственную неприкаянность, ненужность. Встроиться в систему, не бояться больше высоких входных дверей, смело откидывать в лицо вахтеру корочку пропуска, где бы он не сидел... Но что‑то выло в ней от близкой тоски повседневности.

Важенка просто шла к станции. Под ногами чавкала дорога. Когда Важенка все‑таки угодила в лужу левым сапогом и он немедленно промок через какой‑то свежий изъян, а ветер рванул зонт наверх и сломал спицу, она подняла глаза к плачущему небу и прокричала:

— Прекрасно! А еще можно? Давай еще!

Вспомни себя на первом. Личность так и проявляется. Через выпендреж, через этот ужас. Посмотрите все на меня! Только все! Сейчас, я сказала! Я отличаюсь! Пусть уж лучше так, чем зубрить в учебках и вышивать гладью... Ведь из тихонь вырастают убийцы.