Кровавая тайна Царскосельского душегубца в романе «1814 / ВОСЕМНАДЦАТЬ‑ЧЕТЫРНАДЦАТЬ»

<...> Директор кормил пирожком с повидлом маленькую Машу, восседавшую на высоком детском стуле.

— И‑и, господа, — приговаривал он, — скажу вам по опыту своему: порядок в нашем государстве не в один день сложен, не в один день его и менять. Ну‑ка, доченька, позволь...

Он ловко утёр салфеткой повидло с Машиной щеки.

Пущин тут же откликнулся:

— Да пока мы сидеть и ждать будем, другие‑то страны ого‑го, куда ускачут! Ползунов свою пароатмосферную машину когда построил? А, Кухель?

Кюхельбекер моргнул подслеповатыми голубыми глазами и тут же ответил:

— В тысяча семьсот шестьдесят шестом году...

— Изрядно! — поднял брови Горчаков. — Это же начало царствования Екатерины Великой! С тех пор уж три императора сменились...

— А к чему вы вспомнили изобретение Ползунова? — спросил Малиновский-старший.

— К тому, что полвека назад наш, российский человек такую машину сделал — и тишина... Зато в Англии Стефенсон прошлым годом к этой машине приделал колёса, и теперь она у него по рельсам — желобам таким железным — повозки таскает.

— Называется «Блюхер», — добавил Кюхельбекер. — В час делает пять вёрст, а то и более. И перевозит за раз две тысячи пудов груза.

— Врёшь! — поразился Данзас.

Кюхельбекер едва удостоил его взглядом, а Куницын улыбнулся:

— Отчего же, это чистая правда!

Директор был доволен.

— Отрадно, господа, что вы с таким вниманием следите за передовой мыслью. Правда, сиими достижениями Англия обязана, скорее, господам Уатту и Тревитику. Я знавал их, когда служил в нашей миссии в Лондоне. Представьте, Тревитик ещё лет десять назад сделал паромобиль — презанятная штука, ездит прямо по дорогам, безо всяких рельсов!.. Прошу вас, господа, угощайтесь!

Дельвиг пытался отстоять от Данзаса пирожок с любимой начинкой.

— Медведь, ну возьми ты вот этот... он с повидлом!..

— Имей совесть, — взмолился Данзас, — оставь и другим хоть что—нибудь...

Такие домашние и вместе с тем исполненные свободомыслия вечерние беседы проливали бальзам на душу Василия Фёдоровича.

— Ах, знали бы вы, дорогие мои, какие были у нас до войны великие прожекты! — мечтательно вздохнув, сказал он. — Созвать выборную думу. Перевести крепостных крестьян в состояние вольных хлебопашцев. Быть может — для удобства управления — даже создать Российские генеральные штаты, наподобие американских или голландских...

Рукою с отставленным в сторону мизинцем Горчаков отправил в рот последний кусочек пирожка, потянул из рукава платок и произнёс:

— Да ведь война теперь закончена. Бонапарт повержен. Вся Европа лежит у ног императора Александра!

Его поддержал Кюхельбекер:

— После такой победы государство наше уже не будет прежним! Вот и время для вас и единомышленников ваших...

Малиновский оглядел гостей и вдруг помрачнел.

— Государство, говорите вы... А что есть государство? Дорвавшиеся до власти негодяи? Тупые вельможи, чиновники‑казнокрады, продажные судьи да прокуроры... Нет, не люблю я, детушки, государства нашего... Прогнило оно насквозь, и смердит — на всю Европу слыхать!

Эти слова директора прозвучали неожиданно. За столом установилась тишина, а Малиновский продолжал:

— Не люблю я государства... Но — верю в страну нашу! Верю в Россию! Верю в государя и в превосходных генералов наших. Верю в земледельцев, которые лучше уничтожат свой урожай, чем отдадут его неприятелю. Верю в казака и в его удаль. Раболепствие дух наш исказило, но не уничтожило. Россиянин докажет своё достоинство, и рабство отменится, отпадёт, как короста. Тогда в три года русской земли будет не узнать!.. Бог даст, скоро власть законодательную разделят государь и Государственная дума. И кто же тогда станет управлять новою Россией? Кто станет опорою трона? А на то и создан был Лицей! Как сказано в Уставе? «Для образования юношества, особенно предназначенного к важным частям службы государственной»! На то и девиз ваш отныне и навеки — «Для общей пользы». На вас вся надежда, детушки. На ваши горячие сердца и светлые головы ваши!

Заканчивая говорить, Малиновский пошёл вкруг стола, гладя по головам своих воспитанников. В глазах его стояли слёзы.