Пятничные чтения: «Сибирь: счастье за горами»

Книга «Сибирь» — срез современной российской прозы. Сергей Шаргунов и Роман Сенчин собрали в проект писателей, журналистов, артистов театра и кино — тех, кто когда‑либо был связан с Сибирью. Кто‑то там родился, кто‑то туда приехал, а кому‑то довелось пожить в Сибири существенную часть жизни.

Сборник «Сибирь» состоит из трех разделов — «Вспоминая», «Открывая» и «Погружаясь». В первом собраны рассказы из детства, пропитанные любовью к родителям, к родному дому. Во втором читателя знакомят с яркими людьми Сибири, с представителями коренных народов, например с шаманом. В третьем можно найти сибирские байки и рассказы, которые завораживают и впечатляют.

В проекте участвовали Василий Авченко, Андрей Антипин, Алена Бабенко, Ирина Богатырева, Иван Вырыпаев, Олег Ермаков, Дмитрий Захаров, Наталия Клевалина, Илья Кочергин, Василина Орлова, Евгений Попов, Ярослава Пулинович, Андрей Рубанов, Роман Сенчин, Михаил Тарковский, Андрей Филимонов и Сергей Шаргунов.

Также одной из участниц проекта стала уроженка Новосибирска Татьяна Лазарева — теле‑ и  радиоведущая, актриса, певица, общественный деятель. Участница КВН, программы «О.С.П.‑студия», сериала «33 квадратных метра». Попечитель благотворительного фонда «Созидание». Автор книги «Мир с первого взгляда». В сборнике представлен ее рассказ «Снег».

Татьяна Лазарева

Снег

Когда я по каким‑то делам возвращаюсь туда, откуда в свое время, не оглядываясь, убежала, — в Сибирь, а точнее в новосибирский Академгородок, — я не ощущаю желания вернуться и там снова жить. Это прошедшее время, прочитанная глава. И все же я постоянно туда возвращаюсь — в свое детство, в эту волшебную ностальгию по беззаботности, восторгу и любви, любви, любви. Как много ее там было и как много еще нужно.

Зима. Санки. Ты лежишь на спине. Темно — утро или вечер? Над головой звезды, они не двигаются, но двигаешься ты. Тебя везут. Кто‑то, кому ты полностью доверяешь и подвластна, кто закутал тебя во множество разных теплых слоев: на колготки толстые штаны с начесом, шерстяные носки, сверху валенки, обязательно майка под теплой колючей кофтой и тонкий хлопчатый платок под теплой меховой шапкой. Поверх воротника — шарф до самого носа, иногда и с носом, шарф тоже колется, поэтому между шарфом и лицом кто‑то добрый иногда кладет носовой платочек, и он всегда мокрый от твоего теплого дыхания. И конечно, толстая цигейковая, неповоротливая царица‑шуба. И ты в ней уже не человек, потому что ты толком в ней и пошевелиться не можешь, ты кокон, зародыш, ты беспомощный кусок чего‑то очень важного, что везут бережно и аккуратно куда‑то, где так же бережно и аккуратно развернут, разденут и вся твоя важность и неподвижность превратится в веселье, беготню и игры, а позже — в тайное сидение под столом, где тебя никто не видит, зато ты все слышишь. Ты слышишь спокойную и долгожданную радость встречи и как постепенно все веселее становится разговор, ты тоже подхватываешь эти всплески смеха, хотя не понимаешь, о чем они. А потом начинаются песни. Их поют красиво и громко, им тесно за столом и в квартире, они выливаются прямо за окно через приоткрытую форточку, на мороз, под звезды, и там, разгоряченные, затихают и ложатся на снег мягко и плавно, превращая вечер в глубокую тихую ночь.

А наутро нет никакой тьмы, а наоборот — яркоепреяркое солнце, и белый‑белый снег, и синее небо, и огромные спокойные деревья. Громко поют птицы, перелетая с ветки на ветку и заглядывая в обязательные кормушки на деревьях и на окнах, — ведь все знают, что птиц зимой надо подкармливать. И опять санки, только уже быстрые, и ты уже подвижнее и можешь бегать, ты тянешь их за веревку в горку, а с горы тебя толкают те, кому ты доверяешь, и вам всем ужасно весело, и даже когда тебя толкают слишком сильно и ты летишь слишком быстро и тормозишь уже по пояс в пушистом снегу, то все равно слышишь их смех и замираешь на эти волшебные длинные секунды одиночества — а вдруг не прибегут, вдруг не вытащат, забудут? Но это всего лишь недолгая пугающая игра твоего воображения, и ты это знаешь и предвкушаешь, как сейчас тебя схватят, потянут, вытащат, отряхнут и снова запустят, и так пока не надоест.

А потом этот длинный день снова превращается в такой же длинный вечер, когда идти уже некуда и не с кем, да и сил никаких нет, и усталость крадется и обнимает тебя теплым пледом, и ты качаешься с горки на горку, и горка все длиннее, а снег все пушистее, и ты засыпаешь — незаметно, глубоко и крепко, так крепко, что даже не чувствуешь, как тебя берут, аккуратно переносят и снова кладут, укрывают, подоткнув одеяло со всех сторон, гасят свет, закрывают дверь и уходят.

И так продолжается долго, зима за зимой, яркий день сменяется темной ночью, все короче недели и быстрее годы, и твои сильные взрослые становятся все слабее и незаметнее, и вдруг ты останавливаешься и замираешь посреди глубочайшей тишины и наконец‑то ее слышишь, потому что это самая истинная тишина — когда снежинки медленно текут сверху вниз, равнодушно погребая все, что им попадается на пути, обволакивая весь мир и лишая его способности звучать и двигаться. И ты замираешь в этой абсолютной тишине. А вместо уверенных рук и веселого подбадривания рядом с тобой кто‑то такой же ослепленный и оглушенный, и тебе немного страшно. Но вот его тепло начинает растапливать твой страх и снежинки на твоих губах и запястьях, и ты не можешь ему не поверить в такой момент бесконечной истины. Ты веришь, предавая белый свет и синий цвет, яркость и любовь тех, кто в эти секунды невидимо тает вместе со снегом — там, внизу, под ногами, превращаясь в тонкие ручейки, впадающие в бесконечную реку вечной любви.