Прочти первым: «Песчаная роза»

«Песчаная роза» — второй роман цикла «Совпадения», начатый книгой «Сети Вероники».

В новой книге раскрывается тайна семьи Артыновых. Как всегда у А.Берсеневой, история из настоящего переплетается с историей из прошлого. Захватывающие приключения перемещают читателя из Крыма — в Сахару, из Алжира — во Францию, из Минска — в Москву.

В центре — изображение громадной любви, которая оказывается по плечам только очень сильным людям.

— Ты сегодня сама не своя. — Взгляд у Максима был тот самый, который когда‑то привлек Сонино внимание: блеск в глубине глаз, пленительный надлом брови над этим блеском. — Что‑то случилось?

Вопрос он задал отстраненным тоном, которым всегда спрашивал о том, что вызывало у него недоумение или раздражение.

Соня не собиралась ему рассказывать о Витькиной гибели. Но и скрывать, раз уж он спросил, было бы странно.

— Сосед мой погиб, — ответила она. — Тот, который котенка на неделю оставил. Разбился на мотоцикле.

Максим помолчал, потом спросил:

— Вы дружили?

— Нет. Он на пятнадцать лет меня младше. Просто я его. с рождения знаю.

— Да… Жалко парня.

— Его девушка тоже погибла.

— Соня. — Максим поморщился. — Это очень печально. Но такие вещи не надо в себя впускать. Они разрушают. Если требуется что‑то сделать в связи с этим — с делай.

Если нет — забудь.

Он был прав, Соня и сама это понимала. Но его правота была из тех, от которых становится не по себе.

— А что ты будешь делать с котенком? — с просил Максим.

— Понятия не имею.

Она действительно не знала. Бентли по‑прежнему не вызывал ни умиления, ни желания оставить его у себя. Но, едва подумав о нем, Соня сразу же вспомнила, как Витька вскочил на мотоцикл со словами: «I have a dream!» — и ледяная рука, о которой она старалась не вспоминать, сжала ее сердце снова.

— Может быть, отнесу Витиным родителям, — сказала она.

Но еще не договорив, поняла, что сделать это невозможно. Явиться в переполненную горем квартиру со словами «а вот Витин котеночек»? Соня вздрогнула, представив это.

— Ты точно решила, что мы никуда сегодня не идем? — спросил Максим.

— Точно.

Он был этим явно недоволен, но и никаких особенных планов на сегодняшний вечер у него, наверное, не сложилось, и никаких сюрпризов не было приготовлено.

— Я закажу ужин?

Он взял со стола свой телефон.

— Если хочешь.

— Соня!

— Но мне правда все равно. К тому же я в обед наелась сладостей.

— Тебе можно не беспокоиться о фигуре.

— Я и не беспокоюсь. Просто не хочу есть.

Максим все‑таки заказал ужин из мексиканского ресторана. Пришлось поесть, потому что гуакамоле было, конечно, выбрано специально для нее. Максим знал, что она любит это блюдо, значит, оно проходило уже по разряду его внимания и даже заботы, а этим она никогда не пренебрегала.

Погода к вечеру испортилась, стеклянную стену заливало дождем. При взгляде на широкие струи, стекающие по стеклу, у Сони обычно обострялось ощущение уюта. Но сейчас вместо него было что‑то другое, и определить это чувство ей не удавалось. Понятно было только, что оно тоскливое и даже тягостное.

После ужина Максим ушел в спальню. Соня включила посудомойку, приняла душ, погасила по всей квартире свет и села на диван. Городские огни струились по стеклянной стене вместе с дождем, это было очень красиво.

«Я жду, когда он уснет, — подумала Соня. — Это неправильно».

Она встала с дивана и пошла в спальню тоже.

— Наверное, нам стоит поехать куда‑нибудь вдвоем, — сказал Максим, когда Соня легла рядом с ним. — Куда ты хочешь?

«Никуда», — чуть было не ответила она.

Но не ответила. По той же причине, по которой не отказалась от гуакамоле.

— Сейчас везде хорошо, — сказала Соня. — Бархатный сезон начинается. Тепло.

— Читаешь мои мысли. Мне именно хочется тепла.

Он притянул ее к себе и стал целовать. Она отвечала ему, понимая, что делает это с усилием. Это понимание наполняло ее беспокойством, для которого не было основания.

Никогда она не замечала в нем тревоги. Спокойствие привлекло ее к Максиму сразу, с первого взгляда, как с первого взгляда поражает любовь. А сегодня в нем чувствовалось то, что она сочла было тревогой, что было, возможно, чем‑то другим, но чем, Соня не понимала.

Однако невозможно было не понимать, вернее, не замечать, что это состояние привело его к сильному физическому возбуждению. Ей не хотелось сегодня секса, но для отказа требовалось слишком большое усилие, не физическое, не насиловал же он ее, но неосязаемое и вместе с тем слишком грубое усилие души, сделать которое она не могла.

Обманывать Максима, имитируя удовольствие, Соня не стала. Она вообще не обманывала его ни в чем, и в постели тоже. Но он вряд ли заметил ее холодность: его сотрясали судороги, и вырвавшийся у него крик был слишком громок, чтобы он мог расслышать, какое ровное у нее дыхание.

— В Испанию? — Максим еще вздрагивал, но уже еле ощутимо. — К Марбелье как ты относишься?

Он перекатился на спину и закинул руки за голову.

— К Марбелье я отношусь хорошо.

Соню почему‑то покоробило, что он продолжает разговор так, будто не было его крика, его судорог, еще не затихших в ее теле. Хотя этот ровный тон тоже был всего лишь знаком честности, принятой между ними.

— Выберешь отель сама или я?

Наверное, надо было честно же объяснить, почему она не хочет ехать. Но Соня сказала другое:

— Я летний отпуск уже брала. Теперь смогу только в декабре.

— Неужели нельзя договориться? Поменяться с кем‑нибудь.

— Поменяться нельзя. У каждого свое направление работы и свой график. Так у нас устроено.

— Жаль. Тогда поехали на выходные.

— На два дня в Марбелью?

— Отгул ты тоже не можешь взять?

— Отгул могу. Один. Но даже если у меня будет не два, а три дня, то в Марбелью получится как‑то скомканно.

— Не думаю. Но спорить не буду. — Он перевернулся на живот, посмотрел исподлобья. В глазах было то непонятное, что она заметила только сегодня. — Давай забронирую коттедж в Подмосковье. Погода, конечно, не испанская, но сентябрь обещают теплый. Поищу что‑нибудь у озера. Может, искупаемся даже.

Почему Максим так настаивает на поездке, было ей непонятно. Будто он женат, она замужем, и им приходится искать, где уединиться. Но не напоминать же, что в его лофте над Москвой‑рекой уединение и так обеспечено.

— Поищи, — с казала Соня.

— На следующие выходные?

— Да.

В его поцелуе ей почудилось удовлетворение. Но, может быть, в самом деле почудилось. Ничего особенного нет в том, что они поедут на выходные к подмосковному озеру, и отчего бы ему испытывать при этом удовлетворение, будто он сумел настоять на чем‑то своем?

Едва эта мысль промелькнула у Сони в голове, как тут же последовало и все, что она от себя гнала: крик Витькиной мамы, сутолока горя, нелепый котенок, которому нет дела до жизни и смерти…

«Да какое же может ему быть до этого дело? — сердясь на себя, подумала она. — Г осподи, что за глупость лезет в голову!»

Тем более глупо было думать об этом сейчас, под невесомо теплым одеялом, под тихий шорох дождя, под дыхание Максима. Ничем, кроме взбудораженных нервов, невозможно было эту глупость объяснить.

Но лучше уж глупость в голове, чем ледяное дыхание в сердце.

Максим дышал ровно — удовлетворенно, снова подумалось ей. Этому следовало только радоваться: у нее не было сейчас ни малейшего желания объяснять ему свое состояние. Да она и себе самой не могла его объяснить.

С погодой действительно повезло. И повезло, что на следующей неделе начинался сентябрь и все родители повезли поэтому своих школьников в Москву. Так что пробка хоть и тянулась через весь Вышний Волочок, но в противоположном от озер и лесов направлении.

— До сих пор помню, как в такой вот пробке тосковал, когда родители меня с дачи в конце августа забирали, — с казал Максим. — Счастье, что это в прошлом.

С родителями он познакомил Соню примерно тогда же, когда дал ей ключи от своей квартиры. Те жили в загородном доме километрах в двадцати от Кольцевой, были приветливы, время от времени приглашали в гости и не настаивали на большем сближении. Это устраивало всех. Однажды Соня взяла у Максовой мамы рецепт сливового пирога, которым та их угощала, но сама так его и не испекла, не дошли руки. Опасалась, что мама спросит, удался ли пирог, но она не спросила. Может, это стоило бы считать безразличием, но Соня не считала. Она ведь попросила рецепт не потому, что он был ей нужен, а только из вежливости, и не исключено, что мама Максима это поняла.

Миновали наконец Вышний Волочок, проехали через несколько деревень и свернули на узкую дорогу, ведущую в лес, насквозь просвеченный солнцем и казавшийся от этого праздничным.

Но настоящая красота открылась, когда после леса въехали на пологий холм. Соня ахнула, увидев с этого холма большое овальное озеро. Оно было словно налито в долину, по нему бежала солнечная рябь, и невысокие камыши обрамляли его.

— Как красиво! — воскликнула она.

— Да, неплохо, — согласился Максим. — А ты не хотела ехать.

— Я хотела… — н ачала было Соня. Но собственные чувства сразу же показались ей слишком незначительными в сравнении с тем, что представало глазу, и она добавила только: — Но не думала, что здесь будет так прекрасно.

Озеро окружали несколько домов.

«Пусть наш будет вон тот», — подумала Соня.

Бревенчатый дом, который привлек ее внимание своей необычной, раскидистой какой‑то формой, стоял совсем близко от воды. Она заметила даже не столько дом, сколько его широкое крыльцо, с которого, казалось, можно сойти прямо в озеро.

— Нам сюда.

Максим указал именно на этот дом. Соня обрадовалась, но почти не удивилась. Было в сегодняшнем дне что‑то, наводящее на мысль о неслучайности всего, чем этот день наполнен. Она назвала бы это предопределенностью, если бы мрачноватое слово не противоречило всей этой просвеченной солнцем долине. А дом у озера и вовсе вызывал у нее ощущение, будто она давно собиралась его увидеть. Это ощущение было таким странным, что мелькнуло в сознании и тут же исчезло бесследно.

Ключи лежали под крыльцом, в берестяном лукошке, вместе с баночкой ярко‑желтого меда. На крыльце стоял глиняный горшочек с простоквашей. Конечно, это просто имиджевая стратегия фирмы, сдающей дома в аренду, но все равно приятно.

— Знаешь, я все‑таки искупаюсь, — сказала Соня, едва войдя в дом.

— Думаешь, вода не холодная? — спросил Максим.

— Ничего.

Она представила, как погружается в озеро. Показалось, оно закипит вокруг ее перегретого в дороге тела.

Вода оказалась совсем не холодной. Пришлось даже проплыть довольно далеко, чтобы взбодриться. На песчаном дне переливались солнечные пятна и видны были раковины‑перловицы. С ощущением бодрости и радости Соня вышла из озера и, завернувшись в большое полотенце, села рядом с Максимом на ступеньки.

Глиняный горшочек до сих пор стоял тут же на крыльце. Соня отпила немного простокваши, вытерла губы ладонью и подумала, как удивительно, что это крыльцо, этот дом, озерный этот берег — с овсем случайное место, в которое она нисколько не стремилась. Да, самые неожиданные вещи вдруг приносят радость, она всегда это знала, но каждый раз узнавала заново.

И место это, и сама поездка были инициативой Максима, и Соня посмотрела на него с благодарностью. Он снял туфли и носки, его узкие, с длинными пальцами ступни белели на свежеоструганных досках крыльца, и он щурился от того же удовольствия, которое Соне доставило плаванье в озере.

— Проголодался? — с просила она.

— Не настолько, чтобы выйти из нирваны.

— Я тоже. — С оня улыбнулась. — Но через пятнадцать минут заставлю себя это сделать.

Свет был прорезан ресницами, и озеро сверкало у нее перед глазами, как бриллиант. Говорить не хотелось, и они сидели на крыльце молча. Потом Соня все‑таки ушла в дом, чтобы разобрать привезенную корзину с продуктами. Максим вскоре пришел за ней и предложил перекусить пока. чем‑нибудь легким, а вечером сделать шашлык.

— Как раз и мясо дойдет, — сказал он. — Я утром замариновал.

— В чем? — спросила Соня.

— В белом вине с минеральной водой. Знаешь такой способ?

Она кивнула. Мясо мариновал в апероле Шаховской. Он тоже считал шашлык мужским делом. Теперь мелкие тайны перестали приносить ей радость, и прошло даже удивление тем, что это так.

Соня быстро нарезала салат из розовых и алых бакинских. помидоров с купленными по дороге у обочины маленькими пупырчатыми огурцами и остро пахнущими луковыми перьями. После этой еды, в самом деле легкой, Максим уселся в кресло на веранде и принялся просматривать в айфоне свои строительные новости, а Соня прилегла на стоящий рядом плетеный диван и сама не заметила, как уснула. Показалось, что и не уснула даже, а задремала на минутку, но когда открыла глаза от того, что приснился пожар, и вскочила, как вспугнутая птица, — был уже вечер в том его прекрасном начале, от которого всегда веет покоем.

Дым шел от мангала. Максим жарил шашлык. Соня подошла к нему по дорожке, между неровными плитами которой росла трава. Мясо шипело над углями. У нее слюнки потекли от его вида и запаха. Наверное, это было заметно, потому что Максим засмеялся, снял с мангала два шампура, держа их в одной руке, другой обнял Соню за плечи, и так они пошли к веранде, чтобы есть этот распрекрасный шашлык и наслаждаться каждой минутой распрекрасного этого вечера, за которым должна была последовать такая же ночь в спальне на втором этаже, где кровать с покрывалом из пестрых лоскутков была так же хороша, как озеро, и крыльцо из свежеоструганных досок, и шашлык, и простокваша в глиняном горшочке, и рука Максима на Сонином плече.