30 глав АСТ: интервью с Яной Вагнер

«30 глав АСТ» продолжаются. Это встречи со знаковыми авторами в истории издательства. И сегодня у нас в гостях — Яна Вагнер.

— Начнем разговор с самой первой и самой известной вашей книги, которая продолжает шуметь — с «Вонгозера». Вы написали про эпидемию неизвестного вируса еще в далеком 2009 году, когда о нем никто и не думал. Откуда 10 лет назад появилась эта мысль — написать про эпидемию?

— Книга вышла в 2011-м, хотя писала я ее действительно в 2009-2010 годах. Сегодня, конечно, все уже об этом забыли, но тогда была эпидемия атипичной пневмонии, которая не выбралась, к счастью, за пределы Юго-Восточной Азии, и тем не менее заголовки в новостях были вполне тревожные. Ну и, как сказал Дмитрий Быков, начинающие писатели нередко берутся за романы о конце света, потому что это очень эффектная декорация. А я этот жанр очень люблю. Тем более, это был просто текст, который я написала в «Живом Журнале», и превратился в роман он не сразу и чисто случайно. Словом, не могу сказать, что у меня была определенная идея, которую я воплотила. Это была чистая случайность.

— А почему вы решили начать публиковаться в «ЖЖ»? Вам была важна оценка ваших «френдов», виртуальных друзей?

— У меня была совершенно другая карьера, и писателем я становиться не собиралась. Других соцсетей тогда толком не было: о «Фейсбуке» мало кто слышал, «Инстаграма» не было вовсе. Так что «ЖЖ» был наше все, туда все и писали, и были там абсолютно все. Там были личные дневники, пробы пера, стихи, фотографии и отчасти художественные тексты. И там-то я и написала небольшой текст от первого лица о том, что Москву закрыли в связи с эпидемией неизвестного вируса. Потом пришло какое-то количество читателей, которые захотели об этом поговорить. Потом я написала еще кусочек, еще, и примерно год спустя получился роман.

Видеоверсия интервью. Наш гость Яна Вагнер.

— Когда вы писали роман, вы читали о других эпидемиях?

— Конечно. Когда ты уже начинаешь писать, стоит всерьез изучить вопрос, узнать, что бывает на самом деле. Поэтому меня сейчас очень смешили массовые разговоры о том, что я что-то предвидела: кордоны, карантин, отмены рейсов, закрытые границы. Никакое это не предсказание — это стандартные протоколы ВОЗ при развитии глобальных пандемий. Они лежат в открытом доступе, их все можно изучить. Все государства работают по стандартной программе, когда что-то такое начинается. Никаких предположений, угадываний, пророчеств — я просто изучила матчасть.

— По жанру как вы определяете «Вонгозеро»? Это антиутопия, роуд-книга, книга-путешествие, книга о конце света, драма?

— Конечно, точно определять жанр сегодня, к счастью, необязательно. Существует много произведений, написанных на стыке жанров. Для меня это точно не антиутопия. Антиутопия — более глобальное понятие. Там, как правило, авторы берут некую уже существующую в обществе тенденцию и начинают докручивать ее до какого-то абсурдного максимума, пугающего абсолюта, показывая, во что она выльется. То есть это всегда какие-то предостережения, рассуждения о том, в какую сторону двигается общество.

У меня просто роман о конце света. Да, конечно, это роуд-стори, потому что герои движутся на протяжении всей книги, путешествуют из точки А в точку Б. И, разумеется, это драма, причем драма семейная: в центре небольшая группа людей, и между ними довольно сложные отношения.

В общем, все, что вы перечислили, кроме антиутопии. На это я бы не замахнулась.

— Книга, по сути, показывает, как герои менялись под влиянием внешних обстоятельств. Как вы понимали, кого из героев куда направить? Кто кем станет, кто как поступит...

— Знаете, первое самое большое открытие, которое делает человек, который начинает писать, — у автора вообще-то не очень много свободы. Если вы продумали своих персонажей, представили себе их настолько ярко, что они ожили, вы теряете возможность толкать их по сюжету в ту сторону, в которую вам хочется. Правильно придуманные, ожившие герои, как бы это ни звучало, обладают собственной волей, и вы не можете их заставить. Вернее, вы можете их заставить, но все, что несвойственно логике их характеров, будет выглядеть вымученным, искусственным. Все, что вы можете, — это ставить перед ними препятствия и дальше позволить им принимать решения, смотреть, как они поступят. Вы это почувствуете, если они хорошо придуманы.

— Как сохранить человечность? Этот вопрос появляется, когда читаешь вашу книгу и смотришь сериал по ней. Как сохранить человечность, когда вокруг происходит апокалипсис? В новостях сегодня говорят: на людей без маски нападают. То есть то, что вы описывали, происходит сегодня в реальной жизни, люди будто звереют.

— У меня единственный ответ на это — с трудом. Собственно, я всегда пишу о людях, которые находятся перед сложным выбором. Как правило, они испуганы, в панике, действуют спонтанно и необдуманно, и для меня это самое интересное. Это то, из чего собирается текст — вот эта способность человека колебаться между добром и злом. Все, и мы с вами, способны совершить слабые, жестокие, подлые поступки и одновременно можем быть способны на альтруизм, жалость. Это всегда содержится в каждом человеке (кроме Гитлера разве что). И можно сколько угодно стараться, чтобы остаться хорошим, но все равно время от времени проваливаться в слабость, идти на поводу у своей природы.

— А если герой делает то хорошие, то подлые поступки, как его назвать — героем или антигероем?

— Мне кажется, в современной литературе понятие «герой» мы уже не толкуем так прямолинейно. Современный герой уже не должен быть героическим. Современный герой — персонаж, скорее, слабый, рефлексирующий, сомневающийся. Тогда это нескучно и гораздо ближе к нам. Без рефлексии, слабости нет истории. Безупречные люди в качестве персонажей ужасно скучны. Можно по-прежнему называть их героями, но помнить, что это не звезда, не погоны и не знамя, а просто центральная фигура в вашей истории.

— Много ли вы берете из реальной жизни, когда создаете историю?

— Все (смеется). Кроме обстоятельств, разумеется, которые можно выдумать. Обстоятельства выдумывать можно, а вот то, что касается характеров... Если вы сами никогда с этим не сталкивались, сами никогда не замечали в себе или в ком-то, кто вам близок, таких черт, то описывать характер — опасный путь, так как это может быть неправдой. Все, что касается текстов, жизненного опыта, любви, трусости, страхов, слабостей, надежд и прочего, это все надо брать из жизни. Иначе ничего не выйдет.

— Кстати, о брать из жизни... В романе «Вонгозеро» вы очень подробно описываете путь до Вонгозера. Вы в жизни его проделывали?

— Да, в Карелию мы на машине ездили. И озеро, и остров посреди озера, и дом на нем существуют. Я могу это доказать, у меня есть фотографии, я могу это доказать. Но, разумеется, наш путь лежал напрямую. На самом деле, чтобы доехать от Москвы до Карелии, нужен всего день. Это не так далеко: вы едете через Санкт-Петербург и дальше наверх через Петрозаводск.

Что касается моих героев, то они, бедняжки, должны были свернуть, иначе роман закончился бы слишком быстро. Им пришлось сделать крюк: они огибали справа Онежское озеро, проехали через северо-запад России. Там я не ездила. Это очень большое путешествие. Но географию пришлось изучить очень четко. Если ты пишешь о путешествии по реально существующей стране, ты не можешь себе позволить наврать. Я изучала маршрут, считала километры и даже расход топлива в автомобилях.

Мне очень нравится, что во многих изданиях «Вонгозера» в разных странах есть карта для того, чтобы читатель мог отмечать и следить за путешествием. Раз уж это роман-путешествие, без карты было бы очень обидно.

— Когда вы создаете историю, насколько глубоко вы погружаетесь в материал? И насколько тяжело потом выныривать в настоящий мир? Когда ты, как читатель или зритель, погружаешься в произведение, иногда наступает такая жуть, что даже хочется отойти в сторонку и подышать.

— Поскольку я пишу довольно напряженные, тяжелые тексты, мне иногда приходится трудно. Если тебе самому не страшно, то ты никого не напугаешь, если ты сам не плачешь, никто не заплачет, если ты не разгневан, ты эту эмоцию не передашь. Это сродни актерским усилиям, и все нужно пропускать через себя, что, безусловно, не очень просто. Если вы пишете страшную историю, вы в глубоком неврозе, если вы пишете острую драму, то вам больно. Это процесс не очень полезный для психики.

— Как вы тогда справляетесь? Устраиваете себе отпуск после книги?

— Отпуск всегда надо устраивать, прочистить голову. Я не очень себе представляю человека, который поставил точку в романе, и, если рабочий день еще не закончился, сразу взял пачку бумаги и начал писать новый. Так обычно не бывает. С текстом надо походить, прочувствовать его.

Что касается разрядки... Писатели, во-первых, обычно очень много пьют (смеется). Им нужно утешение. Не знаю, как и все нормальные люди, после серьезной работы делают то, что им доставляет радость: кто-то едет в отпуск, кто-то лежит на диване, смотрит сериалы или читает книжки. Очень индивидуально все.

— Сейчас вы что-то в книге изменили бы?

— Да. Все. Абсолютно все.

— Почему?

— «Вонгозеро» — мой дебютный роман. Конечно, он очень несовершенный. Я написала его 10 лет назад. Мне хочется верить, что сейчас я знаю об этом больше. Поэтому хорошо, что нельзя постоянно переписывать то, что ты написал раньше, иначе мы все время писали бы одну и ту же книгу. Ведь мы все время меняемся, все время находим ошибки. Поэтому, слава богу, эта глава уже перевернута.

Но каждый раз, когда я вижу человека, у которого в руках моя книга, мне хочется вырвать ее у него из рук и сказать: «Подождите, не читайте, я сейчас быстро все перепишу и верну вам».

Я говорила с довольно большим количеством авторов, которые испытывают примерно то же самое. Очень сложно любить свои тексты вообще, а те, которые написаны давно, любить еще труднее.

— У вас написано продолжение, и мы знаем, что будет продолжение сериала. Вы говорили, что, по сути, это одна книга, просто она так разделилась на две части. Но сейчас, на волне популярности, не хотелось бы еще раз в это окунуться и написать еще предысторию героя, вируса, что-то еще?

— Мне кажется, это была бы безнадежная идея. Я никогда не задумывала «Вонгозеро» как вселенную. Я и точку поставила случайно, потому что не поняла тогда, что самое для меня интересное начнет происходить после того, как герои доберутся до озера. Интересно то, как они там будут жить после отчаянного спасения, когда жизнь вокруг безнадежно тяжела.

Я закончила историю ровно в том месте, в котором нужно было. То, что я хотела о героях понять, я поняла. Прошло уже семь лет после того, как я закончила «Живых людей», и возвращаться туда еще раз было бы очень неправильным и вымученным, искусственным решением.

Я с тех пор написала еще книгу «Кто не спрятался» — совсем другой роман: детектив, с другими героями. А сейчас я пишу четвертый роман, снова совсем другой. Мне кажется, не нужно снова входить в эту реку, жалко на это времени.

— Кстати, о романе, который вы сейчас пишете. Известно уже название, «Тоннель», а также то, что это новый для вас жанр. Можете что-то о нем рассказать?

— Это роман-катастрофа. Я опять мучаю людей, мне без этого никак не живется. Эта история уже безо всяких фантастических допущений, о людях, которые по пока неизвестным причинам оказываются заперты в огромном длинном тоннеле под рекой. Людей там довольно много, покинуть тоннель они не могут, они там заперты. И между ними начинает происходить довольно много всего, а я за этим наблюдаю.

История полифоническая. Задача интересная, потому что очень много персонажей и все события укладываются в очень сжатый период времени. Я написала примерно половину пока и очень увлечена.

— Был опубликован фрагмент вашего романа, и там упоминается «Фольксваген». Я так и не понял, это герой? Вы так его назвали?

— Да. Я решила, что придумывать им всем имена совершенно необязательно. У меня есть мальчик из «Фольксвагена», девушка из «Пежо» и так далее. И это не оригинальная идея, был такой рассказ Хулио Кортасара «Южное шоссе» об автомобильной пробке между Парижем и каким-то, уже не помню, городом, и Кортасар там зовет своих персонажей по названиям автомобилей. Мне очень это понравилось, и я решила, что могу себе позволить сделать то же самое.

— Вернемся еще немного к «Вонгозеру». Вы помните день, когда вы с рукописью пришли в издательство?

— Я не приходила в издательство. Дело в том, что «Вонгозеро» сразу попало в руки литературных агентов, с которыми я познакомилась там же — в «Живом Журнале». Я говорила, что там были все: и издатели, и литературные агенты, и будущие и нынешние писатели. Мне очень повезло, я сразу познакомилась с литературным агентством «Банке, Гумен и Смирнова», с тех пор работаю с ними и очень счастлива. Они сказали: «Яна, мы берем вашу рукопись в работу», и буквально через несколько недель оказалось, что рукопись принята и будет опубликована.

Но чувство, конечно, до сих пор невероятное. Осознание того, что текст, который ты написал, сидя дома за кухонным столом, будет опубликован. Когда ты впервые берешь в руки книгу, на которой стоит твое имя, это вообще мало с чем сравнимое ощущение.

— Кому вы подарили первые авторские экземпляры?

— Первый маме, конечно же. Друзьям. Ну, как все мы. Их там 10 штук примерно всегда, и вы бежите по родственникам и друзьям, подписываете и дарите.

— Маме книжка понравилась?

— Мама волновалась, пока читала. Мама лояльный читатель, разумеется, потому что это мама. Но она всегда переживает, когда читает мои книжки. И каждый раз говорит: «Господи, Яна, ты всегда такая была веселая девочка, что ж ты пишешь книжки такие страшные все время? Что с тобой происходит?»

— А что заставляет писать такие истории? Вам не жалко этих героев? Их бросает все время то влево, то вправо, и ты думаешь: «Бедные люди!» Хочется их пожалеть, сказать: «Все, герой, больше у тебя испытаний не будет»?

— «Выходи, все, ты свободен»? (смеется) Без жалости невозможно писать, если серьезно. Да, конечно, своих персонажей надо и понимать, и жалеть, и любить, и при этом в этой жалости главное — не беречь их. Жалеть и беречь — разные вещи. Я их жалею, но не берегу, потому что мне важно в них разобраться. Я их препарирую отчасти, наверное. Для этого приходится помещать их в эти невыносимые обстоятельства, в которых они страшно мучаются. Но это один из замечательных способов заставить их быстро начать говорить правду, а мне это от них и нужно. Они мои заложники, эти мои персонажи, им от меня не вырваться.

— А вам сейчас не вырваться от вопросов о сериале, потому что он взорвал интернет. Я знаю, что вы это уже комментировали. И о Стивене Кинге говорили, который высказался об этом. И уже писали, какая это потрясающая реклама русскому кино и русской литературе, когда Кинг так это комментирует у себя в «Твиттере». Вам как сериал?

— Начнем со Стивена Кинга. Я сразу должна оговориться, что он не читал книгу — он посмотрел сериал. Разумеется, все, что он написал, относится только и исключительно к фильму, а о существовании книги он, вполне возможно, понятия не имеет. Разумеется, у меня, как у каждого писателя, произведение которого экранизировано, отношения с этой экранизацией многолетние, запутанные и непростые. И это действительно две очень разных истории, потому что «Вонгозеро» — история тихая, камерная, а «Эпидемия» — очень громкий, динамичный, остросюжетный блокбастер. Но при этом от ревности я постаралась избавиться в самом начале, потому что надо получать удовольствие от вещей, которые происходят. 

И я очень рада, что первое русское масштабное кино о конце света снято именно по моему роману. Я очень рада, что у него такая зрительская судьба. Мне нравится то, что происходит с ним на Netflix. Мне понравилось и польстило, что в 2019 году он вошел в основной конкурс Каннского фестиваля сериалов. То есть все это действительно очень потрясающие новости. Поэтому я могу только радоваться.

— Его, кстати, перевели как «К озеру», To the lake. Как считаете, это удачное название?

— Так назывался английский перевод «Вонгозера». Там тоже называлось To the lake. Монгольский перевод тоже называется «К озеру». Дело в том, что «Вонгозеро» — топоним достаточно непривычный для иностранного уха, и какая-то часть иностранных издателей отошла от него и назвала книгу по-другому. В ряде стран она называется «Пандемия», а в некоторых — «К озеру». «Пандемия», на мой взгляд, наименее оригинальное название, поскольку «Пандемий» и «Эпидемий» на книжных полках и на экране десятки, если не сотни, и все они потом начинают путаться между собой. А «К озеру», по-моему, чудесно, перекликается с Вирджинией Вулф. Не знаю, по-моему, красиво и изящно.

— Как думаете, почему сериал выстрелил? Вошел в десятку Netflix и так далее. Вопрос и о сериале, и о вашей истории, которая легла в основу. Это из-за пандемии? Нечасто же так бывает, что русское произведение так выстреливает во всем мире?

— Если бы я знала такой секрет, я бы, знаете, писала бестселлеры каждый год, и моя жизнь развивалась бы иначе. Никто не знает секрета, это всегда сочетание каких-то факторов. Успех невозможно запланировать, спрогнозировать, на него рассчитывать и работать с этим расчетом. Нет правил, нет секрета, рецепта. Это всегда смесь случайности и удачи, усилий и прочего. Поэтому на этот вопрос я ответить не могу. Ни с книгами, ни с кино никогда нельзя угадать, что получится. Иногда достаточно попасть в какой-то нерв, актуальную ноту, ответить на какой-то невысказанный еще запрос, но рассчитывать на то, что это удастся сделать, наивно.

— В сериале есть и вымышленные моменты, которых не было в книге. Китайские военные в Карелии, например. Как вы отнеслись к этим нововведениям? 

— Китайские военные — это отдельная история, конечно. Когда я их увидела, я захохотала. Китайский летчик упал в карельское озеро, и выехали люди в маскахалатах на снегоходах... Ну какая может быть реакция? Но много историй и эпизодов мне показались отлично сделанными и придуманными. Например, партизанская война под Череповцом. И еще чудесное придорожное кафе «Натали» с такой апокалиптической буфетчицей, которая танцует под зеркальным шаром и ждет любви. По-моему, это прекрасно. Это чудесные, почти обязательные жанровые компоненты. И потом, они здорово придуманы и сделаны. 

В экранизации неизбежно всегда что-то выбрасывают: невозможно все уместить, перевести на киноязык. И, конечно, всегда что-то придумывают. Эти несколько вещей меня очень порадовали, ну а над несколькими я подняла брови.

— Мне показалось, что скандал вокруг эпизода с народным бунтом, как любой пиар, помог как-то заявить о сериале среди российской аудитории. Как вы считаете, такие эпизоды помогают продвинуть сериал? Или это лишнее?

— Конечно, любой скандал привлекает внимание. Громкий скандал, который случился с 5й серией в конце 2019 года, помог тому, что об этом заговорили. Об этом писала вся моя лента в «Фейсбуке» на протяжении нескольких недель, и все побежали сериал смотреть. Конечно, это пошло на пользу. 

Другое дело, что я не знаю, как цензурная история повлияла на ситуацию внутри кинематографического цеха. Если действительно эту серию сняли с показа, а в результате некоторого компромисса вернули, это будет означать, что все теперь начнут самоцензурироваться. Потому что если это действительно возможно, то тебя могут закрыть, не дать показать свое кино. И тогда восторженные любители торрентов, которые посмотрят его все равно, не вернут тебе затраченные на кино средства. А кино — это очень дорогой процесс, и рисковать очень опасно. С точки зрения пиара, фильму этот скандал пошел на пользу. Но отечественному кинематографу в целом это, возможно, повредило.

— Ваши истории, кстати, все хотят экранизировать. Даже на четвертую книгу уже куплены права. В чем секрет их киношности?

— Я не думаю, что есть секрет, если честно. Я могла бы сейчас приосаниться и сказать: «Да, я такой автор, которого все хотят экранизировать!» Но на самом деле я далеко не единственный современный российский автор, у которого есть экранизации и готовятся следующие. Мне кажется, сейчас наконец наступил тот самый момент, который доложен был произойти давно. Российское современное кино наконец вышло за пределы своего довольно измученного кинематографического цеха и обратило внимание на современную русскую литературу, потому что это самый очевидный источник сюжетов. И это не может не радовать. 

Поэтому сейчас появляется такое количество ярких, высокобюджетных экранизаций. Это свидетельствует только о том, что русское кино встало на ноги, разбогатело, может себе позволить определенные вещи, которые не могло позволить раньше. В индустрии появляется много амбиций. Это прекрасно.

— А вы готовы поработать над собственным сценарием по одной из ваших книг?

— Я все время пытаюсь это сделать, но меня все время увольняют (смеется). Моя постоянная амбиция — написать уже сценарий. Понятно, что это разные профессии, но невероятное искушение поиграть на этом не совсем чужом, но все же соседнем поле, доказать, что ты можешь так же и можешь лучше. Но у писателей есть одна огромная проблема: они, конечно, гораздо менее гибкие в том смысле, что кино — это коллективное творчество, очень коллективное. И роль сценариста в кино очень отличается от роли писателя в литературе. А писатели страшно не любят, когда им начинают рассказывать, как им нужно изменить их историю, что туда добавить, а что исключить.

Сейчас я работаю над собой в обратном направлении. Я пытаюсь себя убедить в том, что, может, имеет смысл на какое-то время перестать метаться и пробовать написать сценарий по той истории, которую ты один раз уже придумал. Может, лучше написать пятую, шестую историю, и пусть сценарий по ним пишет кто-нибудь другой?

— Я забыл у вас спросить, почему, собственно, вы выбрали именно это место — Вонгозеро?

— Очень просто. Мой муж туда много лет ездил на охоту. Я просто знаю, что оно там есть.

— И теперь традиционные уже наши вопросы. Что из последнего прочитанного вам понравилось, запомнилось?

— Давайте поговорим тогда о русской литературе, раз уж зашел такой разговор. Последнее, что на меня произвело сильнейшее впечатление, — Линор Горалик, «Все, способные дышать дыхание». Роман невыносимой интенсивности. Я когда его читала, мне нужно было временами закрыть страницу и подышать. Это испытание для эмпатичного человека, очень тяжелый, интенсивный текст. Я точно знаю, что она делает со мной, зачем она это делает, и простить это автору, конечно, очень сложно. Парадокс: книга, написанная для того, чтобы научить нас эмпатии, эмпатичного читателя просто размазывает по стенке. Но впечатления сильнейшие.

И еще один пример — я прочитала недавно (он еще не вышел, готовится к публикации) новый роман Татьяны Замировской «Интернет для мертвых». Тут я ничего рассказывать не буду, так как все будет спойлером. Но в основе там невероятная, пелевинская прямо, смелая идея. И, когда о ней начинаешь думать, поражаешься, почему это еще никому не пришло в голову.

— Насколько важен интернет в коммуникации между писателем, автором и читателем?

— Я бы сказала, у него довольно много веса. Это основная возможность получить фидбэк от людей, которые читают твою книгу. Если у писателя крепкие нервы, то он уже после первой сотни рецензий на «ЛайвЛибе», в «Инстаграме» может получить более-менее сбалансированную картину и представить, как люди соединяются с его текстом, как он на них воздействует. Это не всегда легко и приятно, потому что там, разумеется, не только похвалы. Но очень небесполезно.

— Вы сами читаете рецензии, публикации, статьи о ваших новых книгах?

— Да, конечно, читаю. И, если они на неизвестных мне языках, я перевожу их «Гугл-транслейтом». Для меня это очень важно.

— А критика не ранит?

— Спустя несколько лет у тебя нарастает слоновья кожа, ты перестаешь плакать по ночам в подушку или там, рваться что-то написать в ответ, съязвить. Вступать в полемику — самое глупое, что может делать автор. Все, что он хотел предъявить, он предъявил своим текстом. Дальше вступать в диалоги, объяснять, что он имел ввиду, — уже безобразие, это очень беспомощно выглядит, а главное — поздно.

Спустя какое-то время ты начинаешь к этому иначе относиться. Бывают отрицательные рецензии, написанные с таким остроумием, что ты просто сидишь и смеешься. Правда, получаешь удовольствие от того, как это написано, даже если тебя там размазали по стене. Словом, я читаю, стараюсь как-то не портиться от этого.

— 30 лет АСТ. Что вы пожелаете издательству в его юбилей?

— Я пожелаю АСТ пережить эти сложные времена, которые сейчас наступили из-за того, что довольно долго были закрыты книжные магазины и, не дай бог, закроются снова. Это трудный момент, который нужно преодолеть любой ценой, потому что книги — это очень для нас важно. Так что я желаю издателям выстоять и работать дальше!