Эрик Булатов: «Ребёнок всегда чувствует, какая сказка настоящая, а какая фальшивая»

Сложно сказать, чья любовь сильнее – истинных ценителей и знатоков современного искусства или далеких от галерейных пространств бабушек и дедушек, которые снова превращаются в малышей, глядя на свои любимые картинки… В 2017 году исполняется 60 лет издательству «Малыш». Булатов и Васильев проработали здесь ровно половину этого срока. Лучшие произведения в их оформлении «Малыш» планирует в скором времени переиздать. А пока предлагаем вам интервью с Эриком Булатовым. Эта беседа состоялась в старой мастерской художника на Чистых прудах в момент передачи оригинальных иллюстраций на сканирование – для будущих книг.

[Редакция] Эрик Владимирович, вы пришли в книжную иллюстрацию по совету вашего друга Ильи Кабакова. Цель была простая – найти постоянный источник дохода, чтобы иметь возможность спокойно заниматься тем, что нравится по-настоящему. Так было на протяжении всех лет вашей работы?

[Эрик Булатов] Отчасти да. Но знаете, когда в 2006 году была первая моя большая выставка в Третьяковской галерее, там ко мне подходили пожилые люди и буквально со слезами на глазах говорили, что выросли на моих книгах. Я был просто потрясен. Для меня это было счастье. Значит, мы всё-таки правильно поймали интонацию, раз эти иллюстрации так запомнились людям.

[Редакция] Вместе с тем, вы когда-то говорили, что сознательно выработали стратегию "пародии на правильную советскую детскую книгу".

[Э.Б.] Тут дело не в пародии. Во-первых, к нам предъявлялись определенные требования. Во-вторых, мы разные художники и нам необходимо было выработать какой-то общий стиль.

[Редакция] Как вообще получилось, что вы стали работать в паре, создав некое «третье лицо», детского иллюстратора? Так показались комфортней?

[Э.Б.] Да, вместе как-то веселее. Мы вначале-то серьёзно не относились к этому делу. Никакой подготовки книжной у меня не было вообще. Илья Кабаков показал, с чего начать, и дальше я уже сам. Сначала рисовал отдельно, потом стали вдвоём. И получился какой-то новый художник, который очень сильно отличался от того, что и тот и другой делал в живописи. Все удивляются – как же так получилось? А именно потому, что художник совсем другой. Но надо сказать, что начали мы совсем иначе. Мы начинали с коллажей.

[Редакция] А как пришли к привычному для нас стилю?

[Э.Б.] Это получилось во многом из-за того, что за нас принялась советская власть. В газете «Правда» появилась статья о формализме. После хрущевских безобразий в Манеже мы попали в формалисты, надолго лишились работы, а у каждого уже была семья и дети, положение было очень трудное. Нужно было находить возможность работать в книжке таким образом, чтобы самому было не противно и не стыдно, а с другой стороны, чтобы удовлетворить те требования, которые предъявлялись к детской книге. И знакомый читателям стиль наших иллюстраций стал результатом такого компромисса.

[Редакция] Сколько книг вы нарисовали в общей сложности?

[Э.Б.] Точно не помню, но больше ста. Первое время очень тяжело шла работа. Вообще, каждая книжка складывалась по-своему. Некоторые делались легко и весело, некоторые очень тяжело.

[Редакция] А как складывались ваши отношения с издателем? Кто был главным художником в «Малыше», когда вы начинали?

[Э.Б.] Когда начинали, был Иван Бруни. Потом его сняли, на его место пришел Рачев. Говорили, что у него есть черный список, что мы в этом списке и что нас обязательно выгонят. Нам заказали тогда книжку стихов Ирины Токмаковой «Поиграем». Художественным редактором был Юрий Поливанов. Мы принесли полностью прорисованный макет, он сразу пошел к Рачеву с этим макетом и стал ему говорить, что на самом деле есть художники гораздо лучше нас, а Рачев попросил все-таки показать, что мы принесли. Стал листать, а потом говорит – нет, они рисовать умеют, пусть делают. Говорят, что у Поливанова была такая хитрая тактика сдачи работ…

[Редакция] Интересно, кто ещё был в том черном списке? Кабаков?

[Э.Б.] Не знаю, был ли этот список на самом деле - откуда мне было знать? Но Рачев к нам очень хорошо относился. Мы всегда добросовестно всё делали, никогда не подводили по срокам. Он ввёл нас в худсовет, мы даже получили право самим просить тексты, которые бы хотели проиллюстрировать – это называлось «творческая заявка»… Первой книгой, которую мы попросили, была «Красная шапочка», которую после ее выхода сразу обругали. Тем не менее, Евгений Михайлович продолжал нам давать сказки по нашему выбору, и мы нарисовали почти всего Перро.

Расскажу ещё одну замечательную сцену. Поэт Сева Некрасов, мой близкий друг и очень наивный человек, считал, что ко мне в мастерскую надо приводить как можно больше людей, чтобы они видели, что я тут делаю. И вот он привел Лидию Кудрявцеву, главного редактора журнала «Детская литература». Я помню, какой ужас был в её глазах, когда она всё это увидела. Она тихонько вжалась в угол, посидела и убежала, ни слова не сказав. Конечно, в этом журнале о нас не было ни слова, кроме того, что в двух случаях нас обругали. Позднее мы с ней случайно встретились в «Малыше» перед кабинетом Рачева. Заходит она, а следом должны идти мы. И вот она выскакивает из кабинета с немного диким выражением лица. Оказалось, что она предложила Рачеву о нём написать, а он ей сказал – обо мне и так много написано, а вы лучше расскажите о Булатове и Васильеве. Она ему говорит – а вы были у них в мастерской, вы видели, что они там делают? Он говорит – я у них в мастерской не был, а вас прошу написать о том, что они сюда приносят. Кудрявцева потом замечательно написала про нас в своей книге – в том числе и про нашу живопись… Так что по отношению к нам он был исключительно порядочный человек. С ним был ещё такой любопытный эпизод. Вызывает нас Рачев и говорит: вот что, ребята, мне надоело, что вы не получаете никаких наград, сейчас мы с вами с этим покончим. Будем издавать полное собрание Михалкова, и вы мне его сделаете. Я вам гарантирую – всё у вас будет: и звания, и дипломы… Мы как-то так посмотрели друг на друга и говорим – где уж нам такую работу, мы не можем, это не для нас, не получится ничего. Он говорит – ладно, не морочьте мне голову, либо вы это делаете и получаете всё, что я обещал, или я вам ни одной сказки больше вообще никогда не дам. Мы тогда говорим - ну, ладно, что ж делать, придется вообще без сказок жить как-то. И мы с ним расстались, думая, что навсегда. Ничего подобного – он продолжил заказывать нам сказки и только лучше стал к нам относиться.

[Редакция] Вы как-то сказали: " У ребенка есть свои представления о настоящих принцессах и настоящих замках, и они могут расходиться с историческими реалиями". Откуда эти представления так хорошо известны вам?

[Э.Б.] Из своего детства. Ребёнок всегда чувствует, какая сказка настоящая, а какая фальшивая. И также ребенок точно знает, каким должен быть настоящий замок, какими должны быть настоящие принц и принцесса… всё должно быть настоящее в каком-то детском смысле, и это не связано с исторической точностью. Поэтому мы всегда перемешивали времена - в одеждах, интерьерах. А потом выяснилось, что действительно попали.

[Редакция] Когда вы начали работать над детской иллюстрацией, ваши дети были ещё маленькими. Они росли на ваших книжках?

[Э.Б.] Не на наших. У меня собралась целая библиотека детских книг – мы их покупали, смотрели, как другие рисуют, учились.

[Редакция] А какие книги стояли на вашей детской полке, помните ли вы их?

[Э.Б.] «Путешествие Нильса» была одной из любимых книг, «Руслан и Людмила» и «Сказки» Пушкина. Была у меня любимая книжка «Маугли» с рисунками Ватагина. Мне отец довольно много читал стихов, перед сном я обязательно требовал стихи. И у меня была очень хорошая память на них. Вообще память у меня плохая, а вот стихи я запоминал прямо навсегда. Блока почти всего знал наизусть, но это уже попозже, конечно.

[Редакция] Ваше самое яркое детское воспоминание?

[Э.Б.] У меня почему-то есть странное воспоминание, никак не могу себе объяснить, на чем оно основано. Связано оно с трагическим событием. Дело в том, что у меня был ещё младший брат, который умер, когда ему было 10 месяцев. Простудили его, он заболел и умер. Его хоронили. И вот у меня до сих пор осталось воспоминание, что эти похороны связаны с какой-то красной машиной.

[Редакция] А вам сколько лет было тогда?

[Э.Б.] Два года. И вот эта красная машина. Огромная такая, но не пожарная. Почему-то в моем сознании она увязалась со смертью брата, хотя мама ничего подобного не вспоминала.

[Редакция] С кем из авторов, художников вы общались в период работы в «Малыше»? Книги Игоря Холина, например, вы сами выбрали или вам поручили?

[Э.Б.] С Холиным мы приятельствовали. Они - Холин и Сапгир - просто приходили в мастерскую, смотрели, что мы делаем. Из художников были ребята из нашей художественной школы. Я её очень люблю, вспоминаю всегда с любовью и благодарностью. Все мои друзья оттуда. В школе важно было то, что педагоги наши не мешали атмосфере, которая у нас сложилась. Мы рисовали как сумасшедшие, жили этим, учились друг у друга. Очень важно, чтобы педагог не мешал этому.

[Редакция] А кого из преподавателей вспоминаете особенно?

[Э.Б.] В школе был Николай Николаевич Соломин, но больше всего я признателен Александру Михайловичу Михайлову из Дома Пионеров, ещё до школы. Мы с ним встречались потом уже, когда я кончил институт, а когда переехали во Францию, приходили с женой к нему в гости. Очаровательный человек, очаровательный.

[Редакция] Чем еще вам помогло то, что помимо большой живописи приходилось заниматься ещё и детской книгой?

[Э.Б.] Это была незаменимая рисовальная практика, а потом такая работа здорово дисциплинировала, без нее я бы просто погиб. А уж люди, которые говорят, что выросли на твоих книжках - это, конечно, подарок судьбы.

[Редакция] Когда вы с Олегом Васильевым сделали свою последнюю детскую книгу?

[Э.Б.] В 1988 году. В 89-м мы уехали, жили по соседству и работали у одной галеристки в Нью-Йорке. Олег там так и остался, а мы с Наташей уехали в Европу.

[Редакция] То есть, получается, вы тридцать лет работали в детской книге. А какое вообще место в вашей жизни заняла книжная иллюстрация?

[Э.Б.] Да по-моему, это была самая счастливая часть нашей жизни. Понятно, мы были моложе, и конечно, не всё было ровно и гладко. И всё же…